Он грустно глядел на скульптуру прадеда убиенного императора Павла Первого. Его руки скорее рабочего, нежели учителя были опущены между колен. Плечи опущены. Скорбь и немощь читались в его облике. Меня ждали в Инженерном Замке, но я не мог пройти мимо моего бывшего учителя.

– Что Вам от меня надо? – агрессивно ответил Виктор Иванович на мое вполне радушное приветствие.

Извинившись, сам не зная за что, я поспешил. Меня ждали в Инженерном замке. Переговоры о моем предполагаемом переходе на службу сюда не состоялись по причине отсутствие стороны визави. Посетовав на неисполнительность товарища (еще пока товарища), я вышел из двора замка. Все также скакал куда-то прадед владельца Замка. Все так же блестел олонецким мрамором постамент. Бартоломео Карло Растрелли может спать спокойно – творении его пережило блокаду Ленинграда и как прежде украшает город.

Постоял у памятника. Прочел, в который раз, – «Правнук прадеду». Возвращаться в свой НИИ нет никакой охоты. Есть большое желание крепко выпить. Но где?! Этот молоканин позакрывал все злачные места. А спиртное хрен купишь просто так.

Отрындели телевизоры выступлениями на съезде народных депутатов. Отбарабанили касками шахтеры. И что они требовали? Сорок три пункта и один хлещи другого. Мне запоминались три из них: Предлагаем Верховному Совету СССР пригласить в страну экономиста Леонтьева В. В. для разработки конкретной экономической модели выхода страны из экономического кризиса. Предоставить полную экономическую и юридическую самостоятельность шахтам. И особенно «оригинальный» – дисциплинарный устав отменить и ликвидировать ПДК (постоянно действующие комиссии по технике безопасности).

Мало кто знал тогда кто таков этот американец русского происхождения. Так откуда о нем узнали шахтеры? Кто им подсказал это?

И будет создан Леонтьевский центр в Санкт-Петербурге. Читай, центр по развалу народного хозяйства СССР.

Виктор Иванович сидел на садовой скамье все в то же позе. Я, было, решил пройти мимо, памятуя его нелюбезный ответ, но он окликнул меня.

– Я вспомнил, кто Вы. Вы из моего класса. Все вы бездари отличники. Вы свои пятерки попой высиживали, – злоба нарастала. Мне стало не по себе. Я никогда не был «круглым» отличником. Слыл в школе проказником. Уйти я не мог. Так сказать, воспитание не позволяло. Единственное что я себе позволил, так это отсесть от бывшего учителя литературы, А он продолжал распаляться, – Видите, правнук прадеду памятник поставил. Фига с два. Растрелли его сделал еще при Петре, – я поражался его эрудиции и при этом его облику и той озлобленности, что так не свойственная была прежнему Виктору Ивановичу.

Прошла группа молодых людей. Громко говорящая и шумная. Обычные парни и девушки. Не такими ли мы были в их годы?

– Вы видели? – Виктор Иванович выбросил вперед руки со сжатыми кулаками, – Эти мать родную готовы продать за бутылку американского пойла.

Мне стало немного жалко его. Пораскинув мозгами, решил, а он правильно мыслит. Неожиданным был переход его речи.

– Вы что сами-то пьете? Или Вы московский трезвенник пьете только воду? – в этот момент он противно рассмеялся, – Все вы импотенты.

Бывший учитель, а то, что он бывший у меня не было сомнений, резко встал.

– Страна импотентов. Ничего не можете! – и сразу опять переход. Тихо и мирно спрашивает, – У Вас на бутылку не найдется? Я отдам.

Поразительно! Десять минут назад я сам желал выпить, но не знал, где купить спиртное.

Вытащил деньги из портмоне. Руки Виктора Ивановича задрожали.

– Давайте быстрее и сидите тут. Я быстро, – вырвал у меня деньги и трясущимися походкой пошел в сторону Фонтанки.

Пока я жду Виктора Ивановича из 1989 года, вернемся в год шестьдесят четвертый.

В самолете Ольге опять стало плохо. Виктор ни бельмеса не смысливший в медицине, списывал эти приступы на беременность жены. Все прояснилось дома. Врач скорой помощи коротко и емко сказал: «У Вашей жены сильней токсикоз. Но не от беременности, коей у неё нет. Рак четвертой стадии. Своей поездкой на Юг вы стимулировали процесс».

Умирала жена в больнице. Сжалились над майором в запасе и положили Ольгу в госпиталь: «Дружище, мы таких больных не берем. Но ради нашей дружбы твою жену возьму», сказал бывший военный медик, и добавил: «Одно могу, облегчить её страдания. Наберись мужества».

Дождь лил три дня. Отправив Свету к тетке в поселок Лисий Нос, Виктор Иванович почти поселился в госпитале. Ольга то впадала в беспамятство, то приходила в себя. Но ненадолго. Боль одолевала женщину, и она почти теряла рассудок.

– Ты с ней все равно говори, – советовал знакомый врач.

Виктор и говорил. Спроси его потом, о чем он говорил с женой, он не ответит. Одно он знает точно, перед тем как его Оля перестала дышать, он почувствовал легкое её рукопожатие.

Хоронил жену майор один. Даже дочку не повез на кладбище. Его спрашивали некоторые: «А друзья Ольги?» И он отвечал: «Не видел я друзей у койки моей жены». Оставим это на совести Виктора.

Когда гроб с телом Ольги закрыли, и рабочие были готовы опустить её в могилу, майор достал пистолет. Мужики в оторопи остановились, решив, что убитый горем муж застрелится.

– Продолжайте! – приказал Виктор и добавил, – С собой кончать, не намерен.

Три выстрела вспугнули кладбищенских ворот, и громкое их карканье огласило окрестности.

– Ты настоящий мужик, – одобрили кладбищенские рабочие несанкционированный властями салют.

«Всю жизнь буду проклинать себя за этот отпуск на Черном море», сверлило мозг Виктора.

Свете не пришлось врать и выдумывать разные сказки. Она просто и как-то по-взрослому сказала отцу.

– Мама умерла. Теперь, папа, ты старший, а я хозяйка. Я справлюсь.

В конце шестьдесят пятого года я, будучи уже студентом первого курса Ленинградского кораблестроительного института, впервые в жизни пережил смерть близкого нашей семье человека.

Воспринимать его, как личность, я стал лет в восемь. Петр Авдеевич был частым гостем в нашем доме. Взрослые позволяли мне сидеть за столом во время их трапезы. Поедая любимые мной мамины пирожки с маком, я во все уши слушал беседы отца и Петра Авдеевича. Как правило, больше говорил гость.

– Со смертью Сталина ушла эпоха. Эпоха собирания земель русских, эпоха созидания и победоносных битв. Вспомним семнадцатый съезд ВКП, б. Он вошел в историю, как «съезд победителей».

Это один пример тех речей.

Отец более подробно рассказал мне о своем товарище, когда я получил паспорт. Семь лет назад состоялся двадцатый съезд КПСС. «Развенчан» культ личности Сталина. Подняли голову те, кому поперек горла время правления его.

Прокручивая «ленту» памяти назад, я отчетливо осознаю, что отец мой никогда не был рьяным сторонником Иосифа Сталина. Но так же отчетливо я помню его слова: «Кому, кому, но не Никите вчинять иск Сталину о репрессиях. На себя бы взор обратил».

В новом веке будут опубликованы данные о деяниях Никиты Хрущева, и на Украине, и в должности Первого Секретаря ГК КПСС Москвы.

Вернусь к товарищу отца. Отец ушел на войну лейтенантом и вернулся капитаном, командиром роты саперов.

– С Петром Авдеевичем я познакомился при весьма неприятных для меня обстоятельствах. Это случилось в сорок третьем году. Моему подразделению поставили задачу по разминированию на участке предстоящего наступления наших войск. Бойцы отработали, и я доложил, что проходы свободны. Но, как говорится, человек предполагает, а начальство располагает. А еще эффект испорченного телефона. И начали наступление на другом участке. Меня объявили диверсантом. Тогда я и познакомился с Петей. Был он офицером СМЕРШ. Спасибо ему, не стал рубить с плеча. Разобрались, и в штрафбат пошел тот, кто неверно доложил командованию».

Отец не уточнял, где именно это было. Но, соотнеся все фаты с Историей Второй войны, книгу купил «по случаю» на какой-то конференции, я с большой долей вероятности мог предположить, что это было августовское наступление войск Калининского фронта.