– Вот оно что! – с уважением сказала растроганная Надежда Ильинична. – Мне как-то по фото Игоря сглаз сводили. Спасибо бабушке Варе, спасибо. Ну тогда хотя бы чайку откушайте, что же вы так спешите?»

Ивана Петровича поили на кухне чаем, и он, разомлевший в тепле – газовая колонка гудела вовсю, боролся с дремотой под неумолчный шелест слов, невпопад кивая головой, пока резкий дверной звонок не прогремел по всему дому.

– Ой, забыла предупредить вас, Иван Петрович, – суетливо вскочила Надежда Ильинична со смущенной улыбкой. – Вас хочет видеть один очень хороший человек. Прослышала, что от бабушки Вари приедет ученик по снам, всего тридцать рублей, как такое пропустить. Можно?

Пока Шмыга просыпался, пока он подыскивал, что сказать в ответ на это бессовестное предложение, как Волкова прытко, словно девочка, выскочила из кухни.

Ученик по снам! А он то гадал, как его представят летчику. Точно, за шиворот и мордой в снег! Нет, надо уходить, пока сам летун не вернулся. Нечего ему здесь делать. Сновидений и знаков достаточно для обоснованной тревоги за судьбу орденоносца, но он сейчас не дознаватель небесной канцелярии. Это ему надо твердо помнить.

Привстал, заслышав шаги, взволнованный женский шепот в прихожей… Было бы лето, через окно ушел бы. С тоской оглянулся по сторонам, и опять, как в случае с нательным крестиком, цепкий, годами тренированный взгляд зацепил нечто, отчего он присел и перевел дыхание, совершенно успокаиваясь – дверца шкафчика под умывальником была распахнута, из ведра для отходов торчал пластиковый хвост самолета с наклейкой трехцветного российского флага.

– Надежда Ильинична, мы с вами не договорили, – начал заезжий прорицатель, когда Волкова вернулась, толкая перед собой сухонькую бабушку в трогательном белом платочке.

– Да, да, я знаю… Девочек вот надо отпустить, с семи утра ждут… – торопливо, отводя от него взгляд закивала она.

– Их, что, много?! – подпрыгнул на стуле Шмыга.

Восемь. Восемь девочек, оказывается, ждали визита талантливого ученика знаменитой бабушки Вари! В возрасте от двадцати пяти до восьмидесяти шести лет.

Ох и проныра эта Волкова! Надо же как подставила! Но и Шмыга оказался не дураком. На каждую «девочку» ушло не больше двух минут. Едва она начинала нудить, что, дескать, намедни видела сон с пожарами и природными катаклизмами (видать, телевизионыхновостей бабуля опрометчиво насмотрелась) как он обрывал ее, мягко кладя ладонь на ее запястье:

– Знаю, матушка, тяжело вам приходится. На сердце неспокойно, чувствую… Идите к себе. Не надо, я все вижу… тихо, не прерывать. Вижу, как горести уходят, ага… вот сыночек ваш… Доченька? Вот-вот с доченькой все будет хорошо, вижу, вижу счастье ее, будет у нее суженный, красивый такой. Что, уже есть? Ни ухом, ни рылом не вышел? Ой, душа у него замечательная. Пьет, матерится? Пройдет, грянет перемена, Господь глаза ему откроет. На коленях ползать перед ней будет, руки целовать. Нет, денег не надо. Работаем во славу Божью. Ну, хорошо, идите, с вас пятьдесят рублей. Надя говорила, тридцать? Двадцатка сверху – транспортные расходы. В маршрутках ясновидцев бесплатно не возят… Следующий.

В кратких перерывах он успел задать хозяйке дома интересующие вопросы. Самолетик не зря насторожил Ивана Петровича. Модель старая, Игорь Николаевич, собирал конструктор лет в двенадцать. Одна из немногих его детских игрушек, сохранившаяся в родительском доме. А вчера, как такое могло случиться, положила в ванную, чтобы смыть с него пыль. А потом на него поставила тазик с бельем.

Знаки обычно точно соответствуют степени реальной угрозы жизни человека. Сломаете ногу, так при вас пройдет инвалид со сломанной ногой. Впереди инфаркт, инсульт, так прямо перед вами пронесут гроб с покойником или споткнетесь о чей-то труп. Самолетик пустяк, мелочь, безделица. Опять не стоит беспокоиться. Но с другой стороны, когда поэт Борис Пастернак узнал, что в доме соседа по даче в Переделкино сам собой рассыпался его гипсовый бюст, опечалился и сказал, что скоро умрет. И был прав. Умер.

Пролетарский классик Горький стойко переносил все удары судьбы: разочарование в сталинском режиме, бесконечные болезни, гибель друзей, даже странную смерть горячо любимого сына…. Но когда узнал о катастрофе авиалайнера «Антей», названного в его честь «Максимом Горьким», Алексей Максимович вдруг заплакал и сказал: «Это моя смерть!» Вскоре его отравили чекисты в особняке на Мясницкой. Нет ли здесь параллели с любимой игрушкой Волкова? И там, и там знак в виде самолета. Только у одного самолетик настоящий, у другого игрушечный. Но наш летчик и не «глыба человеческая», а простой гражданский авиатор…

– Так, милая, пожалуйста вашу правую руку. Вижу, вижу… старость не в радость, но грядет покой и отдохновение… – пробормотал он привычно.

– Устали, чай, Иван Петрович, – медом плеснул на его сердце горячий женский шепот.

Он поднял глаза и осекся. Перед ним сидела молоденькая женщина. Белые пухлые пальчики с толстым обручальным кольцом на безымянном пальце левой руки. Густые длинные ресницы бросали тень на гладкие щеки, вздернутый точеный носик. Сострадательный, чуточку лукавый взгляд бездонных синих глаз.

– Марина, – томно сказала она, одернув короткую юбку.

Сливочной белизны бедра, полные икры, цветные шерстяные носочки. Грудь, наверное, третьего или даже четвертого размера.

– Иван, – зачарованно произнес прорицатель, и краска стыда тронула его худые небритые щеки. – Извините, заработался.

На этом представление закончилось.

– Игорь! – охнула Надежда Ильинична, оторвавшись от окна. – Иван Петрович, вам бы лучше уйти!

Видимо, она не только догадывалась, как отнесется сын к внуку тети Вари, но даже приблизительно представляла его реакцию. Поэтому, Шмыга не успел опомниться, как в мгновение ока был препровожден вместе с последней посетительницей ко второму выходу из дома, ведущему через темный, пропахший свиным навозом сарай. Оттуда они направились в огород, и по едва протоптанной тропинке к калитке вышли прямо к дому Марины.

– Ой, как хорошо, – причитала девушка, запахивая на груди белую вязанную кофту. – Отдохнете, чайку попьете. Я вас так ждала, у меня столько к вам вопросов.

Проворно подцепила его под руку и так плотно прижала к себе, что у него не было ни сил, да и, честно говоря, желания освободится.

Вопросов у Марины оказалось не столь много, как опасался Иван Петрович, уже не чаявший выбраться к автобусной остановке, но очень существенные. Вернется ли к ней супруг, а если вернется, то как от него избавиться? Будет ли у нее встреча с милым, желанным принцем на белом коне; сколько детей ей судьба отмерила, и кто родится первым – мальчик или девочка? Как долго проживет престарелая тетка в Нижневолжске, которая обещала ей отписать трехкомнатную квартиру, где, старая стерва, проживает одна…

Как они оказались в постели, Иван Петрович в точности не помнил. Сидели вначале на кухне при зажженных свечах с плотно задернутыми занавесками – именно так представляла себе молодая хозяйка обстановку, при которой возможно заглянуть в будущее, и пили чистую, как родниковая вода, водку из можжевельника. Он долго водил пальцем по тонким едва заметным линиям на ее пухлой дрожащей ладони, мучительно вспоминая азы хиромантии и выдавая предсказания, которые говорили исключительно о больших деньгах, куче здоровый детей, добром молодце на кряжистом сером в яблоках коне, то бишь на «Вольво» или «Мерседесе», летних отпусках на Средиземном море…

Потом она внезапно поцеловала ему руку, – он даже не успел отстраниться, – и заплакала.

– Что-то не так? – испугался внук бабушки Вари.

– Ко мне еще никто так нежно не прикасался, – сказала она, всхлипывая. – Пожалуйста, продолжай! Я слышала, что еще гадают по линиям здесь.

Попыталась закатать рукав кофточки на левой руке до плеча, не смогла, тогда просто сняла ее, оставшись в одном бюстгальтере. И поставила на стол локоток.

– Девчонки в техникуме говорили, что две линии на сгибе— значит, у тебя два ангела-хранителя, и тебе любые проблемы нипочем. Одна – надо вести себя осторожнее, он один не справится с твоими врагами.