Составной частью реформы была организация массового переселения крестьян в Сибирь и Степной край (Среднюю Азию). Если за 10 лет, предшествовавших Столыпинской реформе, в азиатскую часть России переселилось 1,3 миллиона человек, то за 1907–1912 гг. — 2,6 миллиона. За это же время в хозяйственный оборот было введено 24 миллиона десятин новых земель. Еще более впечатляют данные по животноводству, особенно — по развитию маслоделия. Если в 1894 г. было вывезено за границу 400 пудов сибирского масла, то после реформы вывозили по 3,4 миллиона пудов в год. Столыпин писал по этому поводу: «…приливом иностранного золота на 47 млн. рублей в год Россия обязана Сибири. Сибирское маслоделие дает золота вдвое больше, чем вся сибирская золотопромышленность».
Столыпин считал, что переселение крестьян на восток приведет к освоению обширных территорий, природных богатств, вместе с тем он не допускал разрежения наиболее активного русского населения в Европейской части страны. Не случись в те годы такого заселения Сибири, трудно сказать, стала бы она тем, чем являлась в годы Великой Отечественной войны — поставщиком знаменитых сибирских дивизий под Москву и Сталинград; производителем сибирских танков, самолетов, боеприпасов; источником снабжения армии продовольствием. Обо всем этом нужно помнить, оценивая реформаторскую деятельность Столыпина.
Однако аграрная реформа — это главное, но не единственное наследие Столыпина. Он много сделал и для утверждения парламентаризма в стране. При нем первые шаги делала Государственная дума. Судьба ее буквально висела на волоске. Поскольку Дума появилась как реакция на социальные потрясения, ее можно было бы просто упразднить после успокоения страны или так урезать полномочия, что она перестала бы играть сколь-нибудь серьезную роль в структуре власти. Или наоборот, ее активная деятельность могла бы привести к полному размыванию устоев сложившейся государственности, анархии, смуте на долгие годы, развалу страны. Скорее всего, один из этих сценариев осуществился бы, не случись рядом с царем Столыпина.
Работа с Думой — одна из основных составляющих его деятельности как по времени, которое он ей уделял, так и по затрате сил и энергии. Здесь он проявил себя как выдающийся государственный деятель, блестящий оратор, высокообразованный и опытный политик.
Его вступление на пост министра внутренних дел совпало с открытием I Думы в конце апреля 1906 г. Столыпин присутствовал на этом торжественном заседании, начавшемся тронной речью царя.
Вся Россия следила за первыми шагами российского парламента, большие надежды возлагались на думских депутатов, на их сотрудничество с царем, правительством, Государственным советом, на их законодательную деятельность. Но первые же речи депутатов поставили под сомнение возможность плодотворной работы с ней. Требования отмены смертной казни (в то время, напомним, людей буквально ни за что убивали и грабили на улицах), отставки правительства, земельного передела звучали резко и бескомпромиссно.
Столыпин, понимая бесперспективность работы с первой Государственной думой, настаивал на ее роспуске, но при этом выступал, в противовес другим, за сохранение самого института парламентаризма. Царь, решившись на роспуск I Думы, одновременно в июне 1906 г. назначил Столыпина главой правительства. Таким образом, он отдал судьбу страны и свою собственную в его руки, предоставив ему разбираться с реакцией левых и правых партий на решение о роспуске. Реакция оказалась предсказуемой. Левые партии звали к восстаниям, захвату помещичьих земель и имущества (что и происходило), правые — к прекращению всяческих опытов с парламентаризмом. А Столыпин готовил созыв II Думы.
Она была избрана и собралась в феврале 1907 г., и оказалась по своему составу еще более левой и радикальной. Столыпин стремился с ней сотрудничать, но ничего не получалось. Конечно, можно понять и депутатов. Они учились демократии на ходу, не имея никакого опыта. Вдруг появившаяся возможность показать себя перед всей Россией, продемонстрировать свою смелость, геройство, эрудицию брали верх над здравым смыслом. Складывались парадоксальные ситуации. Многие депутаты, особенно эсеры и социал-демократы, были легальными представителями нелегальных террористических организаций. Они произносили речи в Думе, а их товарищи тем временем убивали и грабили на улицах. Однажды была арестована группа депутатов, проводивших совещание с боевиками-террористами. Разумеется, депутаты в силу их неприкосновенности были отпущены. Но это дало повод поставить вопрос об ограничении депутатского иммунитета и аресте связанных с террористами депутатов.
Дума в лице своего председателя Головина дала отрицательный ответ на поставленный вопрос. Депутаты не смогли согласиться на ограничение своей неприкосновенности. В ответ на это 3 июня 1907 г. II Дума была распущена, а депутаты-преступники арестованы.
Столыпин тяжело переживал роспуск Думы — не столько из опасения возможных последствий, взрыва народного недовольства, сколько из-за того, что общественное мнение все больше сомневалось в самой возможности парламентаризма в России. Великий реформатор при всей преданности трону прекрасно понимал, что ресурс самодержавия исчерпан. Не желая заискивать ни перед одной из сторон и тем более устраивать какие-то политические игры, он твердо заявил: «Правительство не поступится ни одной из прерогатив монарха, но и не посягнет ни на какую частицу прав, принадлежащих народному представительству, в силу основных законов Империи».
Столыпин категорически отверг требования реакционеров вообще прекратить эксперименты с Думой, бывшей в их глазах инструментом для расшатывания государственных устоев. Выборы в III Думу проводились уже по новому избирательному закону. Если исходить из стандартных представлений и норм, этот закон безусловно следует признать недемократическим (многоступенчатость выборов, неодинаковое представительство от различных сословий, ущемление представителей нерусских национальностей и т.д.). Но, с другой стороны, мудрость заключалась в том, чтобы впервые в России получить действительно работоспособный парламент и тем самым избежать возврата к абсолютизму.
Считая Думу в известном смысле своим детищем, Столыпин очень переживал за ее авторитет и особенно болезненно реагировал на пустопорожние выступления депутатов, бессмысленные ораторские состязания. Он заявлял в своем первом выступлении перед депутатами нового созыва:
«Я думаю, что, превращая Думу в древний цирк, в зрелище для толпы, которая жаждет видеть борцов, ищущих, в свою очередь, соперников для того, чтобы доказать их ничтожество и бессилие, я думаю, что я совершил бы ошибку».
И этой ошибки Столыпин не совершил.
Если Дума была явлением совершенно новым для российской государственности, по существу ознаменовавшим смену политического строя, то Государственный совет к началу активной деятельности Столыпина уже имел 100-летнюю историю. Будучи законосовещательным органом, совет не работал по жесткому регламенту и собирался на свои заседания лишь постольку, поскольку царь считал это необходимым. В эпоху самодержавия он мог и без совета принимать любые решения.
Одновременно с включением Думы в систему государственных институтов радикально изменяется и роль Государственного совета. Он также становится законодательным органом на правах верхней палаты. Законопроекты, принимаемые Думой, должны были проходить через Государственный совет, а затем утверждаться царем. Тем самым в России завершалось оформление парламентаризма и она приобщалась к клубу демократических государств.
Государственный совет, как высшая законодательная палата, по существу начинал свою деятельность с чистого листа. Предшествующего опыта не было. И Столыпин, как скульптор, лепил этот орган в соответствии со своими представлениями о его предназначении.
Условно схему государственной власти того времени можно было представить таким образом: слева — Дума, справа — Государственный совет, в центре — премьер-министр, над ними — царь. Если Дума была опасна чрезмерным радикализмом, пафосом потрясения основ, то совет — консерватизмом, заторможенностью, боязнью каких-либо перемен. Если бы не Столыпин с его железной волей, государственной мудростью, высокоразвитым чувством долга и ответственности, эти учреждения могли бы взаимно уничтожить друг друга, ввергнув страну в хаос. Поэтому премьер терпеливо работал с обеими палатами, используя все лучшее, что в них было, на благо России.
