Еще одно плавное движение – и веер прикрывает почти все лицо, оставляя лишь глаза, как и положено по этикету. Я склоняюсь и замираю в глубоком поклоне – но через промежуток времени, выверенный с точностью до миллисекунды, упертый в пол взгляд поднимается вверх, заставляя растерянно улыбающегося короля вздрогнуть и слегка отшатнуться. Я знаю правила игры, говорят мои бездонно-черные зрачки, но не надейтесь, что стану им подчиняться. Пришло мое время, король, что в скором времени осознаешь и ты.

Я медленно распрямляюсь. Передо мной три груды шелка алого цвета, одна яркая и две тусклых: король, а по сторонам – Левый и Правый министры. Рука Левого, скрытая широким рукавом, нервно стискивает ткань носи рядом с висящей на груди Большой Печатью. Правый министр более сдержан: его Малая Печать почти скрыта материей, руки спокойно сложены на коленях, а глаза внимательно рассматривают меня из-под полуприкрытых век. Похоже, глава королевской администрации уже успел прийти в себя и быстро просчитывает варианты. Опасный противник. Не стоит с ним ссориться, по крайней мере, на первых порах. Впрочем, глава правительства оправляется от неожиданности лишь на пару секунд позже соперника. Все-таки оба – опытные политики, сумевшие столько лет продержаться на высших постах, и удар держать умеют.

По левую сторону от них еще две кучи тряпок темно-красного цвета: чюси, председатель дайкана, и цонцхай, глава тэйкана. У обоих отвисшие челюсти и почти круглые глаза. Им, видно, не оправиться еще долго. Парламенты на Могерате по большей части декоративны, и главы палат на большие церемонии допускаются редко, а потому и соображают хуже.

С правой стороны – еще четыре вороха цветастых одежд. Верхнее красное уваги с длинными, до пола, рукавами с прорезями, из-под которого выглядывают слои трех или четырех утики и широкие красные штанины хакама – классический двенадцатислойный костюм, правда, в немного урезанном варианте: накидка-карагину отсутствует. Видимо, опытные дамочки не рискнули одеться по полной программе, сознавая, что тепловой удар – не слишком удачное дополнение к церемонии. Молодая королева в шляпе-итимэгасе с широкими опущенными полями и три официальных королевских наложницы спрятали лица за плотными веерами, однако их полускрытые глаза блестят от любопытства. Они здесь для мебели, так что могут позволить себе откровенно пялиться.

Веер в моей руке шуршит, складываясь, правый локоть занимает предписанное этикетом положение с точностью до градуса. Тот же этикет требует, чтобы посол заговорил первым. Держитесь, ребята, сейчас вас ожидает еще один шок. Что на катару я говорить умею, вы в курсе. А вот как именно, вам еще предстоит осознать.

– Ветер ночью шумел,

Навевая тоску и унынье.

Я ущелье осилил,

И награда достойна дороги:

Солнца луч я узрел на рассвете.

Я использую высокий архаичный слог, который вряд ли понимает хотя бы половина присутствующих. Шепотки усиливаются. На лице короля – ошеломление. Впрочем, не его очередь отвечать: начинают с младших. Одно из двух: либо они вспомнят или сочинят на ходу подходящий ответ, либо прилюдно потеряют лицо, и тогда я наживу в Ценгане пару-тройку могущественных врагов. В общем-то, такой вариант меня тоже не слишком расстроит: сцена пока формируется, и как бы фигуры ни расположились в конечном итоге, я приму граничные условия с одинаковым интересом. О да, я помню – сейчас не Игра. Пока еще нет. Но плясать вы все равно станете под мою дудку. Или под мое кото, учитывая восточно-азиатский колорит.

Правый министр чуть наклоняется вперед. На архаичный стиль его не хватает, но современный катару безупречен:

– Я, случалось и сам

По горам, заблудившись, скитался,

И, вернувшись домой,

Возносил я хвалу очагу.

Для гостей дверь открыта.

– Стылая непогода, – подхватывает Левый министр, -

Дождик стучит по навесу весь день,

Звонкий ручей плачет,

Но боги повеяли радостью:

Друга шаги на высоком крыльце.

– Смотрю на старый сад, – король завершает эстрадное выступление приятным баритоном. -

Разнотравье склонило макушки:

Скончался садовник.

Но весной в ожидании гостя

Там пробьются ростки хризантемы.

Глава правящего дома, в отличие от своих подчиненных, архаичным слогом владеет превосходно. Публика в восторге. Слаженный общий выдох, тихие аплодисменты и стуки сложенных вееров. Высокие стороны с честью отыграли первую часть спектакля, однако я веду по очкам: хозяева цитировали классиков, в то время как я выдал стих собственного сочинения.

Я снова склоняю голову: точное, выверенное до градуса движение. Поза в сочетании с цветами одежды открыто, если не сказать – нагло, демонстрирует социальное положение: если и не император в своей стране, то уж точно не ниже наследного принца. Министры, чуть замешкавшись, кланяются под тем же углом, король благосклонно щурится. От шока все трое уже отошли…"

Я снова торможу запись и внимательно оглядываю лица присутствующих. Некоторые явно удивлены, кто-то в восторге, но многие задумчивы – видимо, прикидывают варианты новых политических раскладов. Я откладываю их изображения в личный архив: нужно как можно быстрее навести справки и установить контакты. Десятка полтора архив распознает сразу – данные на них имелись в базе Станции до Удара. Но еще столько же не опознаны, и широченные рукава их носи покрыты узорами разной степени сложности. Не рядовые чиновники, отнюдь не рядовые, и у троих явно военная выправка. По всей видимости, за восемь с половиной местных планетарных лет обстановка при ценганьском дворе изменилась довольно серьезно, и полагаться на устаревшие данные нельзя. Займусь обновлением прямо сегодня же.

"…одним плавным слитным движением я извлекаю из широкого рукава свиток верительной грамоты и протягиваю ее Правому министру, опускаясь на одно колено. Тот, развернув, бегло просматривает документ и передает Левому министру над королевскими коленями. Левый окидывает его таким же быстрым взглядом и передает королю. Монарх, однако, не торопится. Отложив веер на подлокотник трона, он тщательно читает текст.

– Паладар Камилл, посланник Хёнкона! – провозглашает он наконец. – Мы принимаем тебя при нашем дворе и жалуем долей риса и вина. Отныне ты говоришь голосом своей страны, а мы отвечаем голосом своей.

Он передает грамоту обратно Левому министру, и тот, дохнув на Большую Печать, ставит на свитке оттиск. То же самое проделывает с Малой Печатью и Правый министр. Таким же слитным движением я принимаю у него грамоту, сворачиваю, убираю в рукав и поднимаюсь с колена.

Дружный одобрительный стук вееров. Если строго действовать процедуре, то цирк закончен. Однако у меня в запасе остался последний штрих, ритуалом не предусмотренный. Вместо того, чтобы развернуться и отправиться восвояси, я снова раскрываю веер с сосной и делаю шаг вперед.

– Прошу вас принять в знак добрых намерений, ваше величество, – я склоняюсь, протягивая веер обеими руками. – Великий художник из иного мира украсил его своим мастерством, и мое сердце радуется, что я могу усладить ваш взор.

Поколебавшись, король принимает подарок, игнорируя недовольные взгляды министров, и пристально на смотрит на рисунок. Государственный муж из него никудышный, как и положено в Ценгане, но его двор – настоящее сосредоточие художников, артистов, музыкантов и поэтов. В искусстве правитель толк понимает, и его глаза расширяются, оценив красоту изображения. Теперь главное, чтобы Палек не явился в Тасиэ самолично и не заржал в голос при виде своей мазни в королевской сокровищнице, с нашего безалаберного шута станется. Впрочем, даже и такое событие я сумею обратить к своей пользе. Я уже отступаю назад, когда король внезапным движением протягивает свой веер.

– Негоже оставлять гостя без свежести в жаркую погоду, – светским тоном произносит он. – Надеюсь, сия безделушка сумеет охладить разгоряченное лицо, пусть и не настолько красива, как твое подношение.