— Мерзавка! Паскудная шлюха! Вечный позор нашего рода! — Огромного роста верзила набрасывался с тумаками сначала на нее, а потом обращал свое внимание на мужчину, у которого обычно в момент пропадало не только желание обладать этой красавицей, но и вообще отнимался язык и наступал странный паралич всех членов.
У гиганта кулаки были величиной с приличную дыню, несчастная жертва, несмотря на помутнение рассудка от смертного страха, прекрасно понимала, чем ей это грозит. Незадачливого сластолюбца для начала несколько раз трясли как грушу и весомо прикладывали к стене — но с определенной осмотрительностью, так, чтобы он не терял способности воспринимать происходящее,-— а потом обещали немедленно превратить в пищу собакам. Горестно рыдая, любитель красавиц умолял пощадить его и был готов отдать все, что имел при себе. Дело кончалось полюбовно, то есть в том смысле, что, расколотив в щепки пару стульев, гигант соглашался на отступное, а боящийся лишнего шума и огласки мужчина — а именно таких и подбирал хитроумный Лабес — трясущимися руками протягивал кошелек или мешочек с монетами, или, на худой конец, стягивал с пальцев дорогие перстни. После этого «брат» с «сестрой» исчезали тем же путем, каким гигант врывался в комнату, а предвкушавший наслаждение сластолюбивый богач начинал понимать, что пал жертвой мошенников, и проклинал тот момент своей жизни, когда впервые почувствовал влечение к женщине.
Соня, несмотря на то, что ей приходилось чуть ли не голой представать перед алчущими взорами похотливых мужчин, испытывала настоящее удовольствие, когда незадачливый любовник, частенько уже успевший скинуть с себя одежду, ползал у них в ногах, умоляя простить и никому не рассказывать о его проступке. Насладившись унижением несостоявшегося покупателя свежего девичьего тела, она, лениво натягивая на себя одежду, бросала Гертли:
— Прости его, брат, он невиновен…
— Невиновен?! — Гигант в показном гневе сжимал огромные кулачища.
— Виновен, виновен,— снова бросался в ноги, теперь уже ему, доведенный до последней степени ужаса богач.
«Экая свинья! — мстительно усмехалась про себя Соня.— Только и гордости, что какой-то червяк между ног болтается. Тоже мне, самец!»
Действительно, предмет мужской гордости к этому моменту уже не представлял собой ничего особенного, съеживаясь от пережитого до совсем уж неприличных размеров.
Итак, они получали свой барыш и исчезали из дома, но в городе оставались, и Лабес находил новые жертвы. Иногда он встречал на базаре или городской площади своего недавнего клиента и не упускал случая, чтобы заговорщицки не подмигнуть ему. Бедняга менялся в лице и спешил свернуть куда-нибудь в сторону. Осечек не было, если не считать одного случая, когда ополоумевший после удара о стену офицер стражи сорвал висевшую на стене саблю и бросился на обидчика. Все могло бы закончиться печально для «брата» с «сестрой», но Соня, схватив со стоявшего рядом с ней столика бронзовую тарелку, ловко метнула ее в размахивающего клинком голого вояку. Тарелка, вращаясь, попала тому чуть ниже живота; бедняга жалобно взвыл и согнулся пополам.
Опомнившийся Гертли кулаком вбил ему голову в плечи по самые уши. После этого случая из города пришлось поспешно убраться, и Лабес долго корил себя за то, что не предусмотрел такого стечения обстоятельств. Теперь, идя на дело, Соня брала с собой тонкий вендийский нож, который, как уже успели убедиться ее новые друзья, она умела метать с чрезвычайной, просто неестественной меткостью.
В остальном жизнь текла спокойно и даже, можно сказать, размеренно: переезды из города в город, приятное ничегонеделанье в гостинице, когда Соня целыми днями валялась на постели, лакомясь сластями и фруктами, а обожавший ее Гертли с ног сбивался, чтобы мгновенно выполнить каждое желание девушки, которое сумел прочесть в ее глазах. Как-то раз он попытался сказать ей о своих чувствах. Соня холодно отвернулась, сообщив, что все мужчины — свиньи и скоты, и если он хочет сохранить ее дружеское расположение, то пусть никогда впредь не смеет не то что упоминать, а даже подумать об этом. Гертли загрустил, и однажды девушка случайно услышала его разговор с Лабесом на эту тему. Она возвращалась из бани вместе с нанятой для нее служанкой. От малоподвижной жизни и неумеренного употребления сладостей Соня несколько располнела, и Лабес, когда заметил это, теперь в каждом городе нанимал специальную женщину, чтобы та водила Соню в восточную баню, где ей делали массаж.
— Ты наше достояние, и твои формы должны быть всегда привлекательными. Иначе, сама понимаешь…
Лабес вообще придавал большое значение тому, как выглядит Соня. По его настоянию она сурьмила брови и подводила глаза, а одежду на каждое дело он выбирал сам. Он даже пытался убедить девушку перекрасить волосы в черный цвет, поскольку ее золотисто-рыжие локоны были слишком уж заметны, но потом перестал настаивать на этом, поскольку Соня категорически воспротивилась. Вздохнув, Лабес согласился забыть о соображениях безопасности, утешая себя тем, что с рыжими волосами его подельница выглядит неотразимой.
Соня не особенно приятно было чувствовать себя чем-то вроде товара, который надо было повыгоднее продать, но она повиновалась, потому что знала — Лабес все тщательно продумал и если говорит: так надо, значит это действительно надо. Она не забывала о своей цели — заработать как можно больше денег. В тот день, отпустив служанку у входа в постоялый двор, Соня поднималась по лестнице, когда услышала голос Гертли — он печальным тоном советовался со своим другом по поводу безответной любви к Соне.
— Во-первых, эта девочка не про тебя,— жестко сказал Лабес.—Ты, босяк, даже читать не умеешь, а она девица образованная, бывала на приемах у самой высшей знати. Соображаешь, козья башка?
— Я мог бы научиться…— вздохнул Гертли.
— Даже если выучишься,— продолжил его приятель.— Это само по себе неплохо, тем более что ты мечтаешь открыть собственное дело. Однако о Соне даже не мечтай. К тому же мне нужны работники, а не влюбленная пара. Ты ведь, кажется, хотел заработать денег?
Ответа не последовало — видимо, Гертли просто кивнул головой в знак согласия.
— Вот и правильно,— вновь услышала Соня голос Лабеса.— А кроме всего прочего, она еще совсем молода и, как мне кажется, не очень-то жалует таких молодцов, как ты. Вообще к мужчинам относится не очень… Вероятно, кто-то из нашего брата ухитрился сильно обидеть девочку. И вообще, я чувствую, что она скоро покинет нас.
— Как? — вскричал Гертли, и в его голосе Соня уловила искреннее отчаяние. На мгновение ей даже стало жаль добродушного гиганта, но это чувство быстро прошло.
— Вот так! — отрезал Лабес.— И если увижу, что пристаешь к ней, в два счета выставлю взашей. Пойдешь снова грузить мешки в порту. За медяки! Нравится? То-то… Ну чего разнюнился, приятель? Девок целый город, спустись вниз и выбирай любую, тем более что и монет у тебя навалом! Да кто из девчонок не соблазнится таким молодцом как ты! И хватит об этом!
Соня едва успела отскочить от двери и спрятаться за угол — так стремительно Гертли вылетел из комнаты.
«Коротышка во многом прав,— вновь утвердилась девушка в своих соображениях.— Мужчина — всего лишь животное, одна грязь и свинство! Бедолага Гертли не совсем похож на остальных, однако даже его чувства мне неприятны».
Еще одна мысль, высказанная Лабесом, не оставляла Соню в покое, потому что она и сама уже чувствовала: пора заканчивать это бродяжничество и приниматься за настоящее дело.
«Валяясь на мягких диванах и лопая сласти, можно и оружием разучиться владеть. А ведь самое главное для меня, единственное, для чего я согласилась выставлять напоказ свое тело мерзким сластолюбцам, это отомстить Атлии!»
Все чаще и чаще вспоминала девушка слова старухи: «Если надумаешь, то найдешь меня…» Однообразная жизнь начинала тяготить, несмотря на явную опасность их занятий, но ко всему можно привыкнуть, особенно если работа не такая уж сложная. Весь интерес в деле был у Лабеса, а Соня и Гертли только выполняли скрупулезно разработанные им планы. Этого для нее было слишком мало, она жаждала приключений, всякого рода неожиданностей… И кроме того, нельзя же посвятить всю свою жизнь тому, чтобы набивать кошельки деньгами обманутых людей! Сколько она уже с ними? Соня принялась загибать пальцы, считая дни, прошедшие с того момента, когда она, выйдя из дома Текмессы, вскочила на козлы повозки Лабеса. Надо же, почти три луны! Это много. Теперь она стала самостоятельной и может сама содержать себя. Но все-таки она пока еще не совсем готова к осуществлению своей главной цели… Соня задумалась.
