Позже, в самом начале войны, партийное руководство позаботилось и о смене учителей в будущем: чтобы избежать хлопот, связанных с перевоспитанием педагогов, НСДАП взяла их подготовку под свой контроль. При этом процедура подготовки учителей заметно примитивизировалась, согласно пожеланию Адольфа Гитлера, не раз досадовавшего на чрезмерную, по его мнению, сложности учебных программ[15].
Входившие в союз учителя активно включались в состав партии и партийных организаций: к 1939 году 32 % учителей — членов НСЛБ были членами партии, из них 700 человек были «старыми борцами» — членами НСДАП с начала 20-х годов, награжденными почетным партийным значком. Примерно одна десятая всех педагогов Германии были членами СА; намного меньше было среди учителей членов СС. Свыше 20 % преподавателей принадлежало к различным «дочерним» партийным организациям: Национал-социалистическому корпусу водителей грузовиков, Национал-социалистическому союзу летчиков, Национал-социалистическому союзу моряков и т. д.
Неблагонадежные вытеснялись теми, кто мог служить примером для молодого поколения будущих национал-социалистов: прошедшими первую мировую войну солдатами, штурмовиками, членами партии[16]. Естественно, с особой тщательностью школа была очищена от учителей-евреев, а также «от всех неарийских и демократических элементов»[17] как не имеющих права принимать участие в воспитании будущих правителей мира. Ряд законов, принятых сразу же, в начале 1933 года, был направлен на осуществление «профессиональной чистки», заложенной в партийной программе[18]. «Деюдификацию» Германии призван был обеспечить «Закон о восстановлении национального профессионального чиновничества», запрещавший евреям сколько-нибудь значительную профессиональную деятельность, в частности — деятельность педагогическую[19].
Элементом очередной «многоходовки» была и акция по приведению к присяге на верность Германии военных и государственных служащих[20]. Она не была направлена на то, чтобы побудить немцев поклясться в верности НСДАП, однако, как выяснилось позднее, цель ее была именно такова.
Формулировка присяги была в высшей степени благородной и не могла вызвать нареканий ни у крайне левых, ни у крайне правых политиков. Солдаты и офицеры вооруженных сил Германии, изрядно поредевших в результате сокращений, предусмотренных Версальским договором[21], должны были поклясться в верности интересам родной страны и своего народа: «Я приношу перед Богом эту святую клятву: я готов верно и честно служить моему народу и Отечеству и в любое время пожертвовать собой»[22]. Присягали и государственные служащие — врачи, учителя, чиновники: «Я клянусь: я буду хранить верность народу и Отечеству, уважать конституцию и законы, добросовестно выполнять мои обязанности, да поможет мне в этом Бог»[23].
Сама по себе эта присяга не играла особенной роли, но текст ее приобретал иной, более значительный смысл, когда перед глазами оказывались параграфы Закона о защите единства партии и государства. Первый же параграф этого закона объявлял НСДАП носительницей германской государственности, неразрывно связанной с самим государством[24]. Третий параграф описывал национал-социалистическую партию как ведущую и движущую силу государства. Таким образом, всякий, кто осмелился бы выступить против правящей партии, противостоять ее интересам, мог быть привлечен к ответственности как противящийся интересам Империи, как предатель родной страны.
Еще одной дополнительной мерой, преследовавшей примерно те же цели, стало принятие «Постановления о защите германского народа». Этот документ позволял НСДАП совершенно легально бороться с политическими противниками и соперниками, закрывая их газеты и журналы, запрещая митинги и демонстрации, как «угрожающие общественной безопасности и правопорядку»[25]. Одновременно с этим кадры полиции постепенно заменялись национал-социалистами, осознанно и целенаправленно проводилась политика индивидуального террора по отношению к врагам партии. Фактически происходила «легальная революция», достигшая кульминационной фазы 27 февраля 1934 года. Пожар в здании Рейхстага позволил пропагандистам национал-социалистической партии открыто заговорить об антинародном и антиправительственном заговоре коммунистов[26]. За пожаром последовала целая волна арестов и террористических актов, организованная национал-социалистами. Через короткое время после этого была запрещена социал-демократическая партия, а прочие соперники НСДАП поспешили уступить ей дорогу, самораспустившись еще до конца мая.
Таким образом, к концу весны между Гитлером и неограниченной властью над всей страной продолжал стоять лишь престарелый фельдмаршал. Впрочем, к этому времени он уже попал под влияние нового канцлера, уверился в его благонадежности и практически не вмешивался в его дела[27]. Да и возраст Пауля фон Гинденбурга не давал ему работать в полную силу; в октябре 1933 года главе государства исполнилось 86 лет. К лету 1934 года здоровье рейхспрезидента серьезно пошатнулось.
Чем более беспомощным становился Гинденбург, тем теплее и заботливее к нему относился Гитлер, тем больше он старался проявить свой пиетет перед престарелым полководцем — одним из наиболее популярных и заслуженных политиков Германии.
Долгожданный для вождя НСДАП миг настал 2 августа 1934 года, когда, как сообщили немецкие газеты, «рейхспрезидент, генерал-фельдмаршал фон Гинденбург <…> вошел в вечность»[28].
Благодаря умелой пропаганде и подчеркнуто почтительному отношению к Гинденбургу Адольф Гитлер выглядел в глазах общественного мнения продолжателем дела покойного президента. Все силы Министерства просвещения и пропаганды были направлены на то, чтобы насадить в умах немцев идею о неизбежности и закономерности перехода власти от Гинденбурга к Гитлеру Пропагандисты старались не зря: на следующий же день вышло в свет постановление «О проведении народного референдума о верховной государственной власти»[29]. Сам референдум планировалось провести 19 августа. Граждане Германской Империи должны были выразить свое отношение к «Закону о верховной государственной власти»[30], согласно которому вся власть должна была оказаться в руках рейхсканцлера Адольфа Гитлера, а пост рейхспрезидента объединялся с постом канцлера. Эта квазидемократическая инициатива новых правителей Германии призвана была не более чем «подсластить пилюлю» тем жителям страны, которые продолжали по инерции воспринимать ее как демократическое государство. В реальности все было решено уже 1 августа, когда президент еще находился на грани жизни и смерти, а лидеры нацистов уже подписывали закон о передаче власти в руки главы НСДАП. Этот документ вступал в силу со смертью фон Гинденбурга, которой так терпеливо ожидали его политические наследники[31].
Впрочем, все видимые приличия были соблюдены. Преемники покойного маршала надели соответствовавшую случаю маску скорби. Вышедший сейчас же после кончины Гинденбурга «Траурный указ» был, конечно, составлен заранее, но отвечал всем требованиям ситуации. Во всех населенных пунктах приспускались флаги, отменялись публичные представления и концерты, государственные служащие носили на левой руке черную траурную повязку[32]. Траур продолжался четырнадцать дней: Германия прощалась с человеком, ставшим символом могущества Германской Империи, гарантом сохранения стабильности и традиций. В момент, когда гроб опускался в могилу, на всех предприятиях Империи замерла работа, прекратил движение транспорт. Все это было спланировано Гитлером и его соратниками. Единственным, что заставляло их беспокоиться, были возможные волнения в народе и армии. Не желая оставлять для этого ни малейшего повода, Имперское правительство подготовило «Обращение к германскому народу», опубликовав его во всех газетах[33].
