Энрика невольно закричала о помощи.

— Завяжите шнурок крепче, она противится! — произнес страшный палач инквизиции.

Крик Энрики был подавлен. Она стала бороться, обратив все свои силы против слуг, легко ее побеждавших. Она не знала, куда ее ведут, — сопротивления ее были напрасны. Да и что могли сделать все усилия нежного существа против дюжих и грубых помощников палача? Они ее тащили, и она должна была переносить все бесстыдные шутки, которыми они ее осыпали.

Мутарро шел впереди, отдавая им приказания. Энрика надеялась, что ее поведут к судьям — к людям. Они шли долго, и Энрика почувствовала наконец, что ее обдало холодным и сырым воздухом; ее взяли на руки, снесли вниз по лестнице, потом продолжали путь по длинным коридорам, еще спустились по лестнице и Энрике стало ясно, что она теперь потеряна для света, что она будет заключена в глубоких подземельях Санта Мадре, о которых все говорили с ужасом и отвращением. Инквизиция была открыто уничтожена после смерти Фердинанда VII, чему народ верил и надеялся на прочность этого желанного обещания. Но мы имеем веред глазами страшное доказательство того, что этот бич Испании не только в тайне продолжал совершать свои смертоубийства, но что даже молодая королева Изабелла не задумалась отдать опасную соперницу в когти инквизиции, для того чтобы она более не стояла на ее дороге.

Санта Мадре была молчаливая могила.

Наконец, зазвенели ключи, слуги втащили ослабевшую Энрику в маленькую сырую темную келью, сорвали с ее головы платок и положили ее на кучку гнилой и мокрой соломы. Затем Мутарро запер дверь и вручил тюремщику ключ под новым номером, для того чтобы он носил в келью новой жертвы скудную пищу — хлеб и воду.

Когда палач и его помощники исполнили свою обязанность, они удалились, произнося самые грубые шутки, и разошлись по своим домикам, находившимся подле монастыря.

Санта Мадре и улицы облеклись в темную ночь, поднялся холодный ветер и большие дождевые капли падали с черных облаков, ходивших по небу и совершенно затемнивших обыкновенно яркую луну, которую испанцы любят более солнца. Никогда в Мадриде не бывало такой бурной и ужасной ночи, — казалось, небо пришло в ярость от всего случившегося.

Было уже далеко за полночь. На пустынных улицах, тускло освещенных огнями немногих, уцелевших от дождя и ветра фонарей, изредка мелькали одинокие, плотно закутанные в коричневые плащи, фигуры засидевшихся в кофейнях гуляк.

На улице Фобурго было страшно темно, и потому ночные гуляки избегали ее, тем более что ветер свистал из-за каждого угла домов, срывая с окон ставни, сделанные из дерева или плетенные из соломы, и ревел в стенах монастырского двора. Дождь стучал в окна.

Вдоль самых стен монастыря пробирались две фигуры, закутанные в черные плащи. Тот, который шел впереди, казалось, не чувствовал ни бури, ив дождя, или, по крайней мере, не обращал на них внимания, — другой же сильно вздрагивал, — испанская кровь горяча и потому она сильнее чувствует редкие холодные ночи.

— Знаешь ли ты наверное, что Топете вас уже ждет? — спросил шепотом первый из них.

— Пока мы переходили площадь Педро, Топете оставил нас, чтобы замешаться в толпе и пройти через менее людную Пуэрта Села.

Оба мужчины продолжали свой путь вдоль стены под прикрытием темноты, столь глубокой, что едва можно было различить человека в трех шагах расстояния, — они подошли, наконец, к воротам.

— Кто там? — спросил вдруг вполголоса первый из мужчин, потому что ему показалось, что какая-то голова выглядывает из углубления ворот.

— Шшь! Масса герцог, это Гектор. Будьте осторожны и не шумите, брат привратник только что выходил! — прошептала черная голова.

— Отлично, Гектор, — слуга Топете стоит на карауле, — проговорил вполголоса Франциско Серрано, ибо первый из закутанных мужчин был никто иной, как герцог де ла Торре.

— Где же теперь брат привратник?

— Он пошел в свою комнату спать, — ответил негр, очень довольный, что его взяли с собой для участия в ночном предприятии. Он все еще вспоминал ту ночь, когда наравне с дворянами подвергался опасностям.

— Значит, тебя поставил сюда твой господин для наблюдения? — спросил второй из закутанных мужчин, подходя к Гектору вслед за Франциско.

— Да, масса Прим, и я такой наблюдатель, который все слышит и видит.

Дон Жуан невольно улыбнулся, ему также было по нутру это ночное похищение. Он принадлежал к такому разряду людей, которые тем более находят удовольствия в предприятиях, чем более в них опасностей и затруднений. Потрепав ласково негра по плечу, потому что он, так же как и Серрано, был очень рад его видеть, Прим спросил его:

— Давно ли ты тут, Гектор?

— С четверть часа и в этот промежуток времени здесь ничего не происходило.

Серрано шепотом позвал Прима.

— Там у боковой стены стоит Топете, — сказал он ему, — пойдем скорее, ночь как раз благоприятствует нашему предприятию.

Вскоре все три друга соединились.

— Вот веревочная лестница и кляпы, — сказал Топете, кладя на землю у стены принесенные им предметы — у каждого из нас есть кинжал, итак, не будем больше медлить. Мне только нужно вам сообщить еще одну вещь: пока я искал самое удобное место в стене, какой-то человек, как бы показывая мне дорогу, перескочил через это самое место в монастырский сад.

— Это, должно быть, был какой-нибудь влюбленный монах, который слишком долго просидел у своей сеньоры, — сказал Прим, — но все-таки будем осторожны. Ты ничего больше не слыхал после того?

— Ничего больше не слыхал и не видел. Кто же из нас, господа, полезет? — спросил Топете, прикрепляя без труда, посредством крюков, веревочную лестницу на самый верх стены.

— Зачем ты это спрашиваешь? Ведь ты знаешь, что жребий пал на долю Серрано и на мою. Ты же останешься здесь и, когда мы сделаем тебе знак, придешь к нам на помощь, возьмешь Энрику и будешь заботиться о том, чтобы никто нас не беспокоил, — сказал Прим своему другу-великану, которому очень хотелось испробовать свои силы на дверях и на палачах Санта Мадре.

Между тем Франциско Серрано взбирался по крепкой веревочной лестнице и дошел почти до конца ее, как вдруг какой-то человек, отойдя от стены, у которой он стоял плотно прижавшись и мог услышать весь разговор друзей, бросился в кусты монастырского сада. Серрано не видел его, потому что было слишком темно, он только слышал легкий шум, но не обратил на него внимания.

Он перебрался через крутую стену и ждал только Прима, чтобы спустить веревочную лестницу во внутреннюю сторону.

— Дай Бог нам успеха! — прошептал дон Жуан, приблизившись к Франциско. — Теперь проникнем в знаменитый сад Санта Мадре.

Друзья опустились без труда на мягкую, сырую землю.

Прим в этот же самый день имел возможность получить от короля, не возбудив подозрения, некоторые сведения о дворце инквизиции, и потому он шел осторожно мимо кустов, между пиний и миндальных деревьев. Франциско шел за ним, держа кляпы наготове.

Они приблизились к широким каменным ступеням, ведшим к входу во дворец. Средняя дверь была отперта, а мы знаем, что она вела в комнаты патеров, — следовательно, они еще не расходились. Прим отворил дверь тихо и осторожно, как вдруг чья-то рука схватила его.

Темнота и неожиданность этого нападения заставили храброго, готового на все товарища Серрано, отступить на несколько шагов, — он чувствовал, как невидимая вражеская рука обхватила его горло.

— Ого! — проворчал он и, не теряя ни секунды, бросился на стоявшего за дверьми врага.

Серрано, увидев, что Прим попал в схватку, сбросил с себя плащ, чтобы освободить руки, но когда он пришел на помощь к своему другу, тот уже успел овладеть своим противником и так крепко сжал его губы, что Франциско оставалось только всадить ему в рот кляп и связать руки и ноги.

— Это тюремщик, — проговорил Прим, — нам нужно прежде всего завладеть ключами.

Удивленный монах никак не думал, когда напал на вошедших, что он имеет дело с чужими, потому что никто не мог проникнуть в монастырь, не сказав предварительно у ворот своего имени, — и вдруг он увидел себя во власти двух посторонних мужчин, против силы которых он ничего не мог сделать, — и вдобавок еще тесный кляп не позволял ему звать на помощь.