Жозэ быстро наклонился, с напряжением всех своих сил поднял мать и ребенка и исчез в чаще, по направлению к Мансанаресу.

Вдали между деревьями виднелась в утреннем тумане неподвижная, как привидение, высокая фигура Аи. Ее мраморное, холодное лицо все время было обращено в сторону той страшной сцены, которая только что разыгралась перед ней. Она следила за каждым движением и сохраняла непоколебимое спокойствие. Улыбка удовлетворения дрожала на ее пухлых губах. Ненавистная соперница была окончательно во власти того смелого негодяя, который под покровом ночи заключил с ней сегодня кровавый союз.

— Аццо будет моим, — прошептала она.

Трое друзей королевской гвардии, проездив со своими слугами почти до полуночи по окрестностям Мадрида и тщательно осмотрев их, не нашли ничего, достойного их внимания, не наткнулись ни на какую подозрительную шайку. Тогда они, чтобы отыскать дорогу в Сеговию, отправились к густому буковому лесу и въехали в него, придерживаясь берега Мансанареса, поодаль от большой дороги; таким образом они не могли сбиться с пути. Цыгане проходили через этот самый лес по правую сторону реки.

Серрано, Прим и Олоцага со своими слугами остались на левом берегу Мансанареса, становившегося чем дальше, тем шире и быстрее.

Когда их маленькая кавалькада достигла самой дикой чащи леса, была уже глухая ночь, лишь местами падал бледный лунный свет сквозь непроницаемую тень, так что, наконец, Олоцага предложил своим друзьям сделать привал и, расположившись для ночлега, обождать утра, чем поминутно натыкаться на деревья.

— Хорошо, — сказал Серрано, — только позвольте мне, пока вы спокойно будете спать, быть настороже и присматривать, чтобы с нами чего не случилось. Доминго разделит эту обязанность со мной.

— С одним условием мы принимаем твое предложение, Серрано, — сказал дон Жуан Прим, пожимая ему руку.

— Ну, с каким же?

— Чтобы мы стерегли по очереди: на следующую ночь дежурным буду я, а потом ты, Олоцага. Таким образом я согласен.

— Разумеется, мы будем меняться каждую ночь, это справедливо и я совершенно это одобряю: Серрано начнет первым со старым добрым Доминго, а под их охраной можно спать спокойно — ведь они оба олицетворение долга и чести, — говорил Олоцага, устраивая на мху для себя и для Прима отличную постель из нескольких одеял. Их слуги легли рядом с ними, чтобы быть вблизи в случае надобности, и через несколько минут все четверо заснули крепким сном.

Франциско сидел на древесном стволе и думал о Дельмонте, о своей Энрике. Доминго между тем, придерживая оседланных лошадей, уже несколько времени прислушивался. Ему послышался в лесу какой-то шум. Вдруг раздался выстрел, за ним другой, третий, и все чаще и чаще — это перестреливались с цыганами шпионы-карлисты под предводительством Жозэ.

Серрано вскочил и прислушался с напряженным вниманием, чтобы определить, откуда именно доносились эти глухие выстрелы. Перестрелка не умолкала, стало быть, наверное, происходила где-нибудь битва.

— Доминго, — сказал он, — не будем терять времени! Вставайте, господа! Мы напали на кровавый след! Слышите ли вы?

Прим и Олоцага проснулись от его голоса.

— Не долго же мы отдохнули, — сказал последний, — что такое случилось? Ах, стреляют! Скорее в путь! Лошадей!

— Эти негодные заспались как сурки! — закричал Прим на слуг, протиравших глаза, и сам пошел за лошадьми под то дерево, где они были привязаны. — Поедем в разные стороны, на расстояние выстрела, чтоб разузнать, где именно битва. Эхо и лесная чаща не позволяют явственно расслышать звуки, но когда мы подъедем к нему поближе, то нападем на верный след!

Через несколько секунд все сидели на конях и, нагнувшись вперед с заряженными пистолетами, неслись по разным направлениям в ту сторону, откуда слышались выстрелы.

Серрано и Доминго ехали по берегу широкой шумной реки. Доминго скоро перегнал своего господина, который все еще вслушивался, и, едва удерживая нетерпеливого коня, мчался между деревьями, начинавшими несколько редеть, сквозь которые проникал уже первый луч рассвета. Выстрелы умолкли, но старый Доминго убедился, что направление, взятое им, все более и более приближало его к полю битвы. Господин его, дон Франциско Серрано, скрылся у него из виду, отъехав, вероятно, в сторону леса.

Старый Доминго один поскакал дальше вдоль берега Мансанареса и увидел вдруг в нескольких шагах от себя открытую поляну, через которую можно было разглядеть окрестность довольно далеко, так как она лежала на возвышении. Он въехал на холм, находившийся у самой реки, и окинул взором противоположный берег.

Крик сорвался с его уст. В кустах, на той стороне, он увидел склонившуюся к земле фигуру, которая наполнила его ужасом: это был человек, только что бросившийся на беззащитную жертву с выражением необузданной чувственности на искаженном страстью лице. Этот человек был Жозэ. Рыжая борода и бледное лицо с блестящими, злыми глазами не оставляли ни малейшего сомнения.

Доминго, дрожа всем телом и предчувствуя что-то скверное, подскакал к самому обрыву. Он вскрикнул от ужаса и негодования. Жертва, возле которой на том берегу притаился Жозэ, была Энрика и ее дитя.

Страшный человек поднял голову. Он увидел, что его подстерегли, что помешали ему. Узнав Доминго, он с ругательством схватился за ружье — порох вспыхнул — раздался выстрел.

Доминго схватился за грудь и закачался в седле. Все это было делом одной минуты.

Высоко поднявшись на дыбы, лошадь вместе с раненым повернула назад, в чащу. Громкий смех раздался позади, с другого берега.

Серрано, услышавший выстрел, помчался навстречу раненому Доминго. Он увидел кровь на груди своего старого верного слуги и удержал его бесившуюся лошадь. Прим и Олоцага также подоспели.

Доминго, обессиленный, упал с седла.

— Там… на том берегу, — сказал он чуть слышно, — скорее… Жозэ… убийца!

Кровь хлынула у него горлом и прервала его речь. Прискакавшие слуги взяли его на руки уже в агонии.

Серрано в смертельной тревоге пустился к указанному холму. Прим и Олоцага последовали за ним, взволнованные в высшей степени. На той стороне реки Жозэ сидел возле Энрики и ее ребенка.

Страшная минута для Франциско, отделенного быстрой рекой от своей возлюбленной, находившейся в такой крайней опасности. Он пришпорил своего жеребца, испуганного шумящим потоком. Он хотел броситься в воду и попробовать доплыть до Другого берега.

— Ради всех святых, — воскликнул Прим, насильно удерживая безумного смельчака, — ты идешь на смерть! Тебя вместе с лошадью безвозвратно унесет течением!

Тогда Франциско, почти обезумевший от страшного зрелища, схватил свой пистолет и направил дуло на Жозэ. Ослепленный ненавистью, жаждой мести, он выстрелил в него…

Но в кого попал он на том берегу? Что если он вместо презренного негодяя, называвшегося его братом, убил Энрику или свое собственное дитя? Ледяная дрожь пробежала по его телу.

— Там внизу есть брод, — воскликнул Олоцага, пришпоривая лошадь, — я знаю место, где мы можем переплыть реку. Скорей за мной!

Все трое поскакали к отдаленному месту, на которое указывал Олоцага.

Жозэ знал, как далеко было этим трем всадникам до брода, куда они понеслись стремглав, после того как пуля Франциско ударилась возле него в дерево. Отвратительная улыбка мелькнула на его лице, когда он увидел бессильное бешенство своего брата. У него еще было время привести в исполнение над обеспамятевшей Энрикой свое постыдное намерение и потом бежать с ребенком, жалобно звавшим свою мать. Нежная, хорошенькая девочка, с прекрасными, как у Энрики, глазами, производила на него особенно чарующее впечатление. Теперь ей было два года, но если бы ее воспитать в хороших руках, вдали от матери, тогда… Помышления и расчеты Жозэ были ужасны, но для его чувственности так заманчивы, что все мускулы его тела дрожали.

Он уже нагнулся к Энрике, лишившейся чувств, и хотел страстными поцелуями привести ее в сознание.