«Но кто ж держал к прелестной речь такую?

То был не я; об этом и тоскую.

Запрещено с людьми нам говорить.

То Герман был, аббат, в нее влюбленный

В деревне той он частым гостем был,

По целым дням вкруг хижины бродил...

Понятен вам мой гнев вполне законный

И мой позор? Мне белый свет не мил

Я опекать красотку прекратил,

И вот я здесь... Вы ржете от веселья,

А для меня — в чужом пиру похмелье».

Так говорил тот ангел, посрамлен.

Но не нашла сочувствия досада:

Над бедняком смеялись до упада.

Остался путь Панфера прегражден,

Хоть спать ложись! Пока все потешались,

Томился он и ангелов бранил.

Но вот момент желанный наступил:

Услышал он, как вопли раздавались:

«К оружию! Тревога! Посягнул

Приап на дев! Спасите! Поскорее!

Сатиры тут! — Нет, там они! — Живее!

Вставайте же! На помощь! Караул!»

Галдеж, возня — все на руку Панферу:

Пока вокруг несутся крик и вой,

Свой замысел исполнил наш герой

И проскользнул бесшумно за портьеру.

«Кто это?» — «Я» — «Кто ты?» — «Легко узнать

Меня, дружок, по пылким поцелуям».

«Как, ты дерзнул?» — «Любя, легко дерзать».

«Увидят нас! Ведь мы и так рискуем!»

«О нет, сейчас все заняты другим.

Там шум и гам; великому быть бою.

Я провести часок могу с тобою,

Желанием давно уже томим».

«Так я еще, по-твоему, красива?»

«Ужели ты не знаешь? Ну, так знай:

Лишь из любви к тебе я терпеливо

Переношу несносный этот рай,

Хоть и скучаю в нем до отвращенья.

Я поклоняюсь лишь одним богам.

Ты знаешь ли, каким? Твоим красам.

Им совершал я жертвоприношенья

И на земле; я обожаю их...»

Оставим их, читатели, в покое!

Пора взглянуть на грешников других.

На них святые ринулись толпою,

Схватили их... Не думали они

Стоять или сидеть; они лежали,

Притом не рядом... Но зато попали

Они в полон без лишней беготни.

Удрать, однако, удалось Эльфину:

Хитрец, надеясь кары избежать,

Напялил снова прежнюю личину,

Переметнулся к ангелам опять.

И вот Приап с толпою похотливой

Своих солдат предстал перед судьей.

Бесстыдным видом, позою игривой

Они Христа нарушили покой

И ангелов смутили взор стыдливый.

А Дух святой наитьем осенен,

И в честь суда псалом уже сложен.

Спросил творец (не стал он удивляться):

«Ответь, Приап, что делал нынче ты

У дев моих, под сенью темноты?»

«Вот так вопрос! Он щекотлив, признаться.

Искал у них я вход в заветный рай».

«Насильничал?» — «Не очень». — «Отвечай

Без экивоков, здесь не подходящих!»

«Ты сам хорош! В раю, среди святых,

Дев приютил отнюдь не настоящих:

С изъянцем очень многие из них».

«Клевещешь, плут!» — «А ты взгляни, создатель,

Увидишь сам, кто прав, а кто солгал

Противиться не стал нам неприятель,

Ну, а из нас никто не сплоховал:

Мы сложены, как видишь сам, на диво».

«Идите в ад, или креститесь живо!

Ну, выбирай!» — «Нетрудно выбирать

Крестите нас! К тому же мы скучаем,

Забытые людьми, и замечаем:

Они с Олимпа могут нас прогнать.»

Склонив главу, идут все к аналою;

Их ангелы кропят святой водою.

Немало ведер вылито на них,

Их буйный нрав до времени утих.

И говорит Приап: «Пойдем же к людям!

Аминь, аминь! Послужим небу мы,

И новыми апостолами будем,

И просветим язычников умы!»

Христос изрек: «В порыве этом рьяном

Есть искренность; она полезна нам».

«Чем именно?» — «Советовал я вам

Монастыри построить христианам.

Такой народ годится там: сильны,

Крепки они, и выдержать должны

Безделье, лень, не сбесятся со скуки,

А пылкий нрав — вернее нет поруки,

Что будут все скиты заселены».

«Отличный план, мой сын! Его приемлю

Идите же и заселяйте землю,

Плодитесь там за совесть, не за страх!

Пусть за монахом двинется монах

Игнорантинцы, с ними — августинцы.

И бернардинцы, и бенедиктинцы,

И кармелиты, и картезианцы,

И францисканцы, и доминиканцы,

С тонзурою, простриженной кружком.

И без нее; то бриты, то брадаты,

Одни бедны, другие же богаты,

В сандалиях и просто босиком

Идите с ними, бывшие девицы,

Да захватите четки, власяницы,

Невесты перезрелые Христа,

Воительницы храбрые креста!

Итак, в земном живите вертограде

И думайте о будущей награде!»

Такая речь эффект произвела,

И Дух святой с улыбкой замечает:

«Прекрасный стиль! Он, видно, означает,

Что впрок моя наука вам пошла».

Меж тем сатиров наших одевают:

Упитанные плечи их и грудь

Хламидой шерстяною покрывают,

А чресла можно вервием стянуть.

Но как обуть козлиное копыто,

Которое при спешке позабыто?

Стараются над ним и так, и сяк;

Оно влезает, наконец, в башмак.

Вот головной убор надет; пригоже!

Завязан вмиг под подбородком он

Еще черней разбойничьи их рожи,

Закутанные в белый капюшон

Затем они весьма непринужденно

Подходят, чтоб на верность присягнуть.

Христос, взглянув с улыбкой благосклонной,

Им говорит: «Прощайте, добрый путь!»

И ангелы щебечут: «Добрый путь!»