— Его человек придёт? — старик сунул руку за пазуху, где у него, видно, был пистолет.

— Выручишь, дядя Гриша?

— Я, вообще-то не Гриша, а Гирш. Он один будет?

— Похоже, так, но я не уверен. Человек, очень уже очень немолодой, но хорошо натасканный. Служил в СС.

— Приду завтра утром. Это мне удача. У меня с фашистами счёты свои. Постарайся всё же обернуться быстрей. Единственно, чего я опасаюсь, это чтоб с сердцем не стало плохо. Я ж инфарктник. Пока живой, однако, ничего с твоей Фирой не случится. Но всё же объясни мне: в таком случае ведь уже не в миштару звонить, а в ШАБАК нужно обязательно заявить.

И вот я рассказал старику всю эту дикую историю. А он говорит:

— Конечно, верится с трудом, но что такое СС? — войско привидений. Никогда их не забуду. Когда замешан генерал Эли Шварц, всё может быть. Я и сам не стал бы никуда заявлять. Ещё посадят в сумасшедший дом.

Я беру их маленький грузовичок, еду в Азур. Загружаюсь там. Поболтал с хозяином, тот немного по-русски мог, потому что у него жена была из Польши. Сажусь в кабину. А с заднего сидения кто-то говорит мне в спину:

— Веди себя спокойно, не оглядывайся и руки держи так, чтобы я их всё время видел.

В таких случаях я стараюсь не горячиться и, действительно, веду себя спокойно. Руки поднял и сижу, молчу. А голос-то у паренька точно неприятный. Не знаю, как именно говорят покойники, не слышал никогда, но если они разговаривают, то, пожалуй, именно такими голосами.

— Сейчас говори правду, только быстро, я не имею много время. Чего тебе надо этих женщин?

— Чего мне может быть от них надо? Я прогорел тут в Израиле. Дела надо поправить.

— Молодец. Ты парень простоватый, но неглупый. Всё, что ты хочешь, возможно. Зачем ты мне мешаешь?

— Потому что они нервничают.

— Успокой их. Пусть госпожа Моркович подпишет документ, который мне нужен. Мне от неё больше ничего не нужно.

— Слушай, друг, — я ему говорю, — сейчас хозяин со склада выйдет и меня увидит с поднятыми руками.

— Он не выйдет. Он больше никогда, никуда, ниоткуда, не выйдет.

— Ну, ты ж и крыса! Зачем ты постороннего человека грохнул? Это было дело не его.

— Нельзя оставлять незаинтересованных свидетелей. Такие свидетели — самые опасные.

Тут у меня терпение лопнуло. Ничего себе, нашёл кролика!

— Так. Слушай, жарко, я пить хочу. Давай доедем по этой улице прямо до угла, там большой бар. Разговаривать можно совершенно спокойно. Там патрули ходят через каждые пять минут.

— Поезжай, только не скоро.

Я припарковал у бара грузовик, и этот чёрт мне говорит своим мертвым голосом, чтоб я шёл, не поворачиваясь, и садился за свободный столик к нему спиной, а то мол он сразу стреляет. И только уж, когда я уселся, он подгребает и садится напротив. Я уже говорил, как он выглядел. Очень прилично. Я заказал себе большую рюмку водки и банку холодного пива. А он сказал, что ничего ему не надо. И улыбаясь мне, как доброму приятелю спросил:

— Какие у тебя сомнения?

И я делаю следующую глупость:

— Слушай, скажи мне толком, ты кто? Ты назвался именем человека, который давно убит. И вымогаешь у старухи подпись, которую она тебе давать не хочет.

Какое-то время он молчал. Потом как-то со скрипом заговорил.

— Кто я? Вопрос нелёгкий. Можно так сказать, что я солдат. Но солдатом я был не всегда. Сначала я был в Латвии крестьянином. У моего отца была мыза. Знаешь что это? Больше сотни голов скота. Большое хозяйство. Лиепая, даже Рига, во всех кафе люди спрашивали кофе-сливки «Спалвинш». Наша мыза называлась «Айви» по имя моей матушки. Так отец назвал, когда сватался к ней. Потом пришли русские, отец ушёл в лес и там погиб. Мать умерла. С тех пор я стал солдатом.

— Хорошо. Но тебя в 47-м застрелил твой подельник?

— Он застрелил меня, а служба моя осталась, я исполняю.

Тут со мной что-то случилось. Я от злости просто весь задрожал и говорю:

— Смотри. Пистолет у тебя в кармане, и ты его достать не успеешь, его надо в таких случаях носить за поясом сзади под рубаху навыпуск. Мне тебя учить? Я сейчас беру тебя за волосы и прикладываю головой к этому столу, а он мраморный. После этого — ты на руки мои погляди — если ты даже и живой пока, после этого уж точно будешь мёртвый, и проблемы с тобой закончатся, — это и была глупость.

Тут подходит к нам патруль. Спрашивают документы. Я предъявил. А он суёт им какую-то бумагу, в которой они разобраться не могут и предлагают ему пройти с ними. И уводят его. И я сижу, как дурак. Потом мне вдруг приходит в голову, что патрульных почему-то было трое, а в Израиле они всегда ходят по двое. И автоматы висели у них на груди, а не через плечо под правый локоть, как это принято здесь. А кто вообще, кроме русских и немцев так автоматы носил? Правильно. Никто. Это был патруль Вермахта с того света, вашу мать!

— Слушай, Дрор, — кричу я бармену. — Куда пошёл этот патруль сейчас?

— Постой, какой патруль? Здесь не было никого.

— Как никого? Только что патруль задержал человека, с которым я здесь сидел.

— Послушай, Лео, — говорит мне Дрор, — в Израиле не такой климат, чтобы посреди дня пить так много водки. Ты сюда один пришёл. Что вы здесь вытворяете, русские? Вы все сумасшедшие, а и без вас с ума тут сойдёшь. Ведь интифада, ты на это внимания не обратил? Ты не думаешь, что будет война, а у всех вас свои здесь проблемы, и на Израиль вам плевать.

— Брось, Дрор. Ни одному еврею на Израиль не плевать, а проблемы тут у всех свои. Так я что ль виноват?

После этого сажусь я за баранку и гоню на улицу Прахим.

— Дядя Гриша, ну как дела?

— Ничего подозрительного, — отвечает старик. — Так я пошёл? — эти еврейские вояки, немногословны в деле. Это потом они любят колёса на турусах разводить, а кто не любит? Разве только глухо-немые.

— Фирочка, ты только не волнуйся, но баня закрывается. Клиентов я провожу сам. Деньги придётся вернуть. С девками как-нибудь рассчитаемся. Надо быстро, потому что наш приятель скоро будет здесь. Нужна небольшая подготовка к встрече.

У меня был очень хороший «калашников» с укороченным стволом некондиционной сборки. Первое, что я делаю, это разбираю его и снова собираю на совесть, подсоединил рожок и под рубаху повесил через плечо. Сразу мне как-то спокойней стало. Не знаю почему. Клиентам я объявил, что здесь миштара будет большой обыск проводить с проверкой документов, потому что с утра какой-то подозрительный араб здесь тусовался, и они его упустили.

— Да ладно врать вам, — одна румынка говорит. — Никогда у вас спокойно работать не получается. Я сюда из Холона пилила на такси. Кто мне за это заплатит? В кои-то веки попался хороший клиент…

— Ну хочешь, оставайся. Если у тебя с документами всё в порядке, тебе бояться нечего.

— Козел ты…

Через полчаса в помещениях не осталось ни души. Мы с Фирой поднялись к Циле.

— Вы его ждёте сегодня? — спокойно спросила она. — Вы с ним виделись? Ну и как он вам понравился?

— Пускай он нравится собственной жене. Циля Самуиловна, я вам клянусь родной мамой, это обыкновенная олимовская шпана. Я его отсюда провожу под такие фанфары, что он забудет, как его зовут по-настоящему. Он думает, что вымогательство это пустяки. А на самом деле это дело очень тонкое. Требует сноровки. Что вы улыбаетесь? Честное слово! Его бы можно посадить за эти шутки, но неохота связываться. Месяца четыре он бы точно схлопотал, а больше за такие пустяки не дадут.

— Лео, — сказала старуха, — вы просто чудесный человек. Я не верю ни одному вашему слову. А почему вы такой бледный?

— Ящики с напитками грузил на жаре и потом ещё сдуру водки выпил, вот и всё.

Она смеялась:

— А что это у вас под рубашкой?

Но потом она перестала смеяться.

— Послушайте, Лео, этот человек убивает, как машина. Мне почему-то кажется, что вы с ним справиться не сможете. Он прошёл исключительную выучку. Вызывайте полицию.

— А я говорю вам, что я и сам справлюсь, не нужна полиция здесь ни вам, ни мне.