— Мужики, может кто в шахматы или в карты?

— Нормально, — послышались голоса в ответ. — Бери, папаша, литруху для начала. А там посмотрим.

Юрий Сергеевич выпить был всегда непрочь, но, человек, совсем не жадный до денег, он, тем не менее, очень не любил угощать кого бы то ни было безответно, особенно, если это принимало формы наглого вымогательства. Поэтому он почёл за благо с той поры держаться от скамеечки подальше.

Вот вопрос, старый, как мир: Что делать человеку в таком положении? В конечном счете, каждому приходится решать его по-своему. У Юрия Сергеевича жена умерла за несколько лет до его выхода на пенсию. Трое детей — все взрослые люди — разъехались, кто куда. Старший сын, офицер, служил в далёком городе Благовещенске, он там научился говорить по-китайски, и жена его была китаянка. Средняя дочка что-то непонятное делала в Москве и, в меру часто, просила в письмах прислать немного денег. А младшенький, как в сказке, самый сообразительный, познакомился с немкой и уехал, только почему-то не в Германию, а в Турцию, потому что немка на поверку оказалась обыкновенной турчанкой, просто её чёрные волосы были тщательно вытравлены перекисью.

Искать новую подругу жизни Юрию Сергеевичу казалось уже поздно. Был один случай, когда по настоянию сердобольной соседки квартиру Юрия Сергеевича посетила, возможно, с далеко идущей целью, одна немолодая, но очень приятная и приличная женщина. Но поскольку с его стороны не последовало достаточно энергичной инициативы, они выпили по чашке чаю и мирно расстались. Заводить же легкомысленные связи — привычки не было. Но однажды он случайно прочитал в газете целую страницу таких объявлений, что неделю плохо спал и, наконец, вздрагивая душою и, путаясь трясущимся пальцем в дырках телефонного диска, позвонил по одному из указанных там номеров.

— Если нормальный секс с доставкой тёлки к тебе на квартиру, это будет двести баксов за ночь. Это, если нормальный секс, ты усекаешь? — сказал ему по телефону сиплый от недосыпа и перепоя мужской голос. — Идёт? С ней приедет наш парень, с ним расплатишься сразу и — до утра кувыркайся. А если какие дополнительные с её стороны услуги, тогда с ней самой столкуешься, но это, конечно, подороже. Утром за ней машина придёт. Транспорт входит в стоимость услуг.

— А двести… э-э-э… баксов это сколько будет рублей?

— Считай, с утра вроде доллар был по двадцать восемь. Да, ты не стесняйся, может тебе не девку надо? Давай я мальчика пришлю. Тогда пятьсот.

— Нет, — сказал смущённо Юрий Сергеевич, чувствуя горький стыд и стеснение в груди. — Вы меня извините, конечно. Спасибо.

— Да не за что. Будут деньги, настроение — звони. Мы круглосуточно.

Тут стало ясно, что доживать жизнь придётся одному, и доживать её будет невесело. Некоторое Время Юрий Сергеевич занимался разными пустяками. Например, он несколько раз водиночку напился, но это ему совсем не понравилось, потому что с утра дрожали руки, и лопалась голова, и было очень трудно дотянуть до очередной пенсии, так что пришлось потревожить заветные запасы. Пробовал он разводить на подоконнике кактусы. Пробовал заниматься самоусовершенствованием и читать какие-то непонятные книжки, которые ему присоветовала однажды, нагрянув из Москвы на четыре дня, его легкомысленная дочка. Ни одна из этих книжек не была им дочитана до конца. Он стал смотреть телевизор, но чуть не сошёл с ума и бросил это. Он было вступил в партию ЛДПР и несколько месяцев был её активистом. Участвовал в организации грандиозного митинга у здания Районной Администрации и получил такой удар милицейской дубинкой по голове, что пришлось с сотрясением мозга месяц пролежать в больнице. Все эти занятия кое-как помогли ему прожить года три, но никак его не удовлетворили ни в каком отношении, и постепенно Юрий Сергеевич стал замыкаться в себе. Он всё чаще лежал дома на диване, внимательно разглядывая на потолке разводы давнишних протечек. И вдруг!

— Как-то раз Юрий Сергеевич вошёл в лифт с пакетом продуктов.

— Сергеич! — послышалось ему. — Погоди меня.

Его догнал старый сосед, тоже гружёный домашним продовольствием. В один и тот же день, лет тридцать тому назад они въезжали в этот дом.

— Ты в «Овощной» не заходил? Молодая картошка там почём?

— Вчера на рынке я брал по червонцу. Хорошая, крупная. Как жизнь молодая, Николай Борисович?

Николай Борисович рассказал ему горькую историю о том, как его дочка расходится с мужем, потому что оказалось, она не может забеременеть, а операция, которую предлагают, стоит пятнадцать тысяч долларов.

— Мужик-то, понимаешь, неплохой. И непьющий, и с неё пылинки сдувал. Зарабатывает неплохо. Квартиру купили. Ну что? Слезами плачет. Хочет сына. Я понимаю его. Беда.

— Сколько сейчас Верке-то?

— Тридцать два уже. Теперь не знаю выйдет снова за кого или так станет трепаться. Её ещё, как на грех, разнесло, понимаешь, как яловую тёлку, в двери не проходит. Кто позарится? Теперь в моде тощие.

— Не скажи. Хорошего, говорят, человека, чем больше, тем лучше.

— Это раньше так говорили. Теперь другое.

— А-а-а! Да ну их всех к такой-то матери. Вот пошли проблемы. Тоже, понимаешь, невезуха.

— Точно, — машинально сказал Юрий Сергеевич, — то понос, то золотуха. Она всё в школе работает?

— Она теперь в начальство выбилась. Завхоз.

— Ого!

Весь вечер, лёжа на своём диване, он думал о дочке Николая Борисовича. Когда заселяли дом, ей было годика три. Она заблудилась в огромном дворе, среди мебельных фургонов, въезжавших туда поминутно, в толпе громадных грузчиков из Трансагентства, которые самозабвенно торговались с полупьяными или просто ошалевшими новосёлами. Грузовой лифт не работал. Затащить на двенадцатый этаж, скажем, пианино с утра стоило пятьсот брежневских рублей, но к обеду цена поднялась до тысячи. Никто таких денег платить не хотел, а рабочие сидели вокруг грандиозной выпивки и матерились. И чем больше они пили, тем безнадёжней положение заходило в тупик. До драки было рукой подать. И вот, шла по этому двору маленькая девочка и плакала. Она подошла к Юрию Сергеевичу, которого звали тогда ещё просто Юра, уцепилась за его штанину и сердито спросила:

— А где моя мама?

— Найдём твою маму, — сказал хмельной Юра и взял её на руки. — Найдём. Такую маму да не найти. Тебя как зовут?

— Велочка, — сказала девочка и стала плакать.

С тех пор прошло тридцать лет. И вот она снова заблудилась, среди пьяных, глупых, жестоких и жадных людей. К тому же её предали.

Наутро Юрий Сергеевич старательно выбрился, надел свой чёрный, пропахший нафталином, костюм, годами висевший в шкафу, и пошёл в школу, где Верочка сначала училась, выучилась на уборщицу, долго работала в этой должности и, наконец, стала завхозом. Он прошёл пешком несколько кварталов и в захламленном дворе школы увидел грузовик, который разгружали какие-то люди, а распоряжалась очень полная, рыхлая, бледная и с виду нездоровая женщина, с нелепым макияжем, многочисленными золотыми украшениями, в очень ярком платье, слишком откровенном для того, чтобы скрыть от недоброго взгляда то, что когда-то так стыдно и сладко было открывать жадным взглядам молодых мужчин.

Юрий Сергеевич совсем не знал, зачем он к Верочке идёт, что собирается сказать ей и что может услышать от неё. Он остановился рядом с грузовиком и некоторое время молча наблюдал разгрузку каких-то мешков, канистр, бочек, лопат, движков, мётел и черенков к ним.

— Ничего, я сказала, здесь не складываем, а сразу разносим по местам. Вот это всё в бойлерную… — простуженным басом говорила Верочка, — О, дядя Юра! Здравствуй. Ты чего здесь?

— Верка, — нерешительно сказал старик, — отойдём на минуту. Разговор есть.

— …А вёдра — в подвал на стеллажи. Аккуратней там, покомпактней — по четыре ведра — одно в другое… — они отошли в сторонку.

— Всегда приятно пошептаться с представительным мужчиной, — сказала Вера. — Ты чего, дядя Юра, на свадьбу собрался?

И тут, совершенно неожиданно для себя самого Юрий Сергеевич негромко, с торжественной расстановкой проговорил нечто непонятное себе самому: