Журчалка перестала задирать подол и начала кивать головой справа налево. «Всё назад,» — только и успел подумать Ва, тихий ужас охватил его плечи. Журчалка стала махать головой слева направо и заткнула подол между бедер. «Пускай всё будет просто хорошо!» — подумал Ва. «Зануда ты!» — сказала Журчалка, покраснела и ушла. Ва укусил муравей, и он сел подумывать о взаимосвязях.

«Ах да, я видела чудовищ у пруда,» — всхлипнула Лидочка и шибко зажмурилась. Лиличка обняла подружку за щиколотку и прошептала: «Чудовища, чудовища, это то, что я предвкушала уже шестнадцать недель». Девочки поцеловались. Журчалка присела на колени к обеим и попросила о подробностях. Коля и Павел ошалело глядели друг на друга. «Чудовища, их много и они в воде», — уточнила Лидочка. Ва возмутила её безапелляционность.

— Это были лягушки! — сказал он.

— Перо блошиного хвоста! — оскорбила его в ответ Журчалка.

Коля и Павел достали ножи, и Ва пришлось убежать. «Значит это были цапли!» — крикнул он на прощанье.

Ва прятался за кустами и наблюдал за тем, как все следили за чудовищами. Сам Ва никогда чудовищ не видел и не верил, что они могут быть увиденными. Может, Лидочка и подглядела одно случайно, и то весьма сомнительно.

Все показывали на чудовищ пальцами и кричали: «Какие они чудовищные, эти чудовища! Какие зубастые, а какие в цветочек!» Ва стало обидно: «Они так видят, а я — так нет».

Целый месяц Ва в кустах работал над собой. Он отрастил волосы на ногах и совсем ничего не ел. На коленках у него появились черные корочки, а в спине красное створчатое окошко, не больше наперстка. И тут он наконец увидел чудовищ. Всё вокруг буквально кишело оными. Они чудно скалились и вели продолжительные злые беседы. За каждым персонажем находились чудовищного вида существа. За кем по три особи, а за кем и по пять. За Журчалкой пряталось их целых восемь.

Ва возгордился и завернулся в материю. Он стал ходить гоголем по округе, говорить в рифму и повторять отрывки чудовищных бесед. Всякий отдавал ему свой завтрак, а он съедал один, брезгуя приношениями. Ва рисовал чудовищные линии углем и смеялся над зазевавшимися прохожими. Он не дружил ни с кем, только спал с кем-нибудь время от времени. «Я вижу чудовищ везде, а они только в пруде, точней, у пруда, и то не всегда!» — так думал Ва, и суждение это было глубоко справедливо.

Однажды, сидя на берегу, Ва ощутил, будто что-то ему надоело. Он плюнул в чудовищ, они обиделись и ушли навсегда. Ва стало хорошо: «Без чудовищ, — подумал он, — все не такое чудовищное. Без них все наивно, просторно и пасторально, а с ними душно, как в конюшне».

— Это был поступок! — погладила его Журчалка.

А Лидочка принесла Лиличку на ручках. Такова была его творческая биография.

Эм имел недостаток, он был грязный человек, отчего и мылся ежечасно.

«Вон идет Эм!» — сказал Ва и пощупал Грету. «Эм интересный человек, — ответила та, — чем ты объясняешь, что он нечист?» «Ты валялась в его грязи с ним в обнимку», — Ва злился и пыхтел. «Да, и хочу еще!» — визжала полоумная Грета. Ва не отчаялся, но испытал любопытство.

Утром Эм, бубня, семенил в лес, Ва за ним, а его друзья следом. В чаще Эм отломил стебель чего-то и стал пачкать себя его истечениями. Испачкался весь и поспешил к речке мыться. Ва и друзья навалились на него и связали. Ва отобрал стебель, пощупал сок и сказал: «Это не грязь!» Эм лежал ничком. Ва желая проверить, засунул палец Эм вовнутрь. Палец был в чем-то: «И это не грязь!» — сказал Ва и задумался накрепко, стоя на коленях над связанным грязным человеком. Эм ничком улыбался.

Ва как-то нечаянно стал играть в себя и сделал себе хорошо. «И это тоже не грязь», — думал Ва, размазывая ладонью по спине Эм свои последствия. Эм улыбался, ему нравилось. Ва оставил его так и ушел домой, похвалиться результатами эксперимента. Грета удивилась и тайком просочилась в лес.

Не дождавшись ее, Ва лег спать в чулане, где пахло мышами и хлебом. Ночью пришел Эм и порубил топором все простыни и доски на постели Ва. Следя за этим делом в щель, Ва думал, за что же Эм так его ненавидит. «Эм просто грязный человек», — успокоил себя Ва, не придумав ничего лучшего.

Однажды Ва обнаружил себя голым на опушке. Было тихо, только тикала птица в узловатых вещах наверху. «Раз я не могу идти по деревне в другом виде, то придется идти в этом», — решил Ва и претворил решение в жизнь.

В жизни все оказалось куда опаснее, чем на опушке.

Все жители толпились на пятачке и смотрели на него, как на воду.

— Сирф кондовый! — крикнула Лидочка и бросила в него камень.

— Голый, квелый, дай фенола! — Журчалка принялась больно дергать его за волосы на животе.

— Давайте помнем ему ступни! — крикнул Павел. — Чтобы он не ходил здесь больше.

Коля мчался из-за угла, таща на спине плуг, с целью поставить его на Ва.

Ва вдруг понял, что люди хотят обезопасить себя от него, и не успокоятся, пока не обглодают все мясо с его голеностопа.

Ва оторвал Павлу волосы, положил их на лицо Журчалке, так что она на время ослепла, опрокинул Колю и, толкая плуг впереди себя, бросился наутек. За ним оставалась вспаханная борозда, неудобная для преследователей свидетельница его позора и торжества.

Ва отдышался и поглядел в окно. Там было удивительно. Все, кроме Журчалки, прогуливались вокруг голыми, да и у нее платье было отрезано сзади. Ва сначала это очень удивило, а потом согласился с видимым. Ведь жизнь иногда превосходит странноватостью самые томительные закутки нашего воображения.

Ночью Ва видел во сне улыбку и порок. Улыбка была тертая, а порок блестел, как монета. «И к чему мне такие видения?» — задал Ва Лиличке вопрос. «К яме глухой и холодной пропасти», — с плохо скрытой похотью ответила та, и все пальчики на ее ногах шевелились.

Наутро, выбираясь из пропасти на травку, Ва размышлял, что неплохо было бы Лиличке пальчики-то пообстричь.

И как можно такие недобрости в снах смотреть. Видал Ва во сне плес и лес и еще пса плоского, как рыба в воде. Вода журчала, Ва задумался о Журчалке и не заметил Лиличку. Та подняла лысую голову из травы и пропела: «Сон твой к чудному времяпрепровождению бесконечному!» — так прошептала она патетически и ножку голую показала с шевелящимися пальчиками на оной. Ва бросил злобный ботинок в сторону Лиличкиного личика и, что не попал, расстроился.

Очнувшись от чудного времяпрепровождения, дрожа и повизгивая, брел Ва по околице к Лиличкиному личику за наличником. Встав на коленки перед окошком ее, спросил он: «Скажи мне, червоточина, к чему все мои безжалостные приключения?» — «Как во сне друг друга любить будем», — ответила Лиличка и втянула Ва за наличник.

Они прожили четырнадцать дней счастливо, и каждый вечер Ва умирал от бессонницы. Потом вернулась Грета и прекратила все безобразие, сказала, что спать надо.

Тиминито тукатело лититками по тенту. Журчалка окерилась и помянула: «О себе ли петикуюсь менясото ричками люпирать мано!» — «Маношка шишкова», — люковал Ва, кирасуя мокрусенько. Павел и Лидочка, люкая, лакали томилки для поминутных хорошестей.

— Осьми, ликаново и патикай капир беспалочно. — Ва голинул.

— Тили не тили, липо мое правое. Томилку не крою и не выкрою.

Ва мамитромил Журчалку и перешнул против кечемета. Журчалка щавкнула и окаюнилась. Лититки киковали еёные галюнки, а сомитки осертились на помочки. Павел скрунул липки и крунул коправу Ва.

— Осеми коправу мою, — Ва широтел. — Коправку мимикруй.

Лотко помоло махло.

Так что лес пёсом, а лось плёсом, оттого все так и выходит.

Желтые камыши издавали на ветру свой шорох. Темная ночка уже давно завершилась, и теперь был желтый до синевы день. Ва и Чур всю ночь шли через колючие деревья и теперь вышли на высоченный косогор.