Огромные сиреневые вислокрылки падали со свистом в полыньи, где в их обвисшие крылья впивались толстомясые Cimicidae Lectularius в надежде найти прозрачные покрывала для своих брюхатых невест, но и они в свою очередь падали жертвами агрессии быстрых Notostirae Eraticae с вытянутыми вперед и раздвоенным на конце лбом. Таковы были здесь натуральный обмен и транспирация.

— Зафиксировать транспирацию! — приказал Ва.

Чур достал из рюкзака дорожный блокнот в полтора человеческих роста и тщательно оформил наблюдения при помощи авторучки с гелевым стержнем. Лицо Чура потемнело.

— Командор! — произнес он. — Темной ноской нас предали туземцы и оленеводы. Носильщики износились и нас некому нести дальше.

— Странно, — ответил Ва. — Как это я не заметил.

— Но это еще не все. Они сбежали в Невермор, прихватив с собой нивелир, локомотив и каннабис. Нам остался только ликоподиум, а с ним недолго и соскучиться.

— Не впади в уныние! До Балтрушайтиса не более четырехсот суток пути.

— Но по пятам за нами идет банда бородатых, и на плечах у нас шестнадцать пудов научных сокровищ.

— Не у нас, а у тебя, это утешает. Держи ухо пулеметом. Доберемся до Передоза и сядем писать роман для мальчиков.

— Но коллекции!

— Сейчас важны не коллекции, а спуск с косогора. Приказываю не свернуть себе шею.

Ва сел верхом на рюкзак с блокнотом и по руслу мокрого ручья скатился вниз, как на санках.

— Генерал! — крикнул ему сверху Чур. — Чего Вам не хватает, так это доблести. Смотрите как надо.

Чур хорошенько разбежался и сиганул с косогора вниз, покатился по склону, оставляя на валунах клочья одежды и детали организма.

— Приказ выполнен в точности, — доложил переломанный пополам Чур, бешено вертя шеей.

— Хвалю за храбрость в период исполнения! — Ва осторожно вытаскивал у него из позвоночника улыбающегося зоофита и приклеивал отломавшийся кусок ребра сокос Acer Plotonoides.

Шесть часов шли они мимо двух оранжевых пятен Двупятнистого Хилокоруса, когда трехобхватный стебель рододендрома, перекусанный чешуйчатокрылой Saturnia Pury, рухнул на голову Чуру, оборвав навсегда течение его мыслей.

Черная алчность обуяла Ва. Он достал бритву и, хлюпая болотной жижей, прямо в белой с отворотами блузке пополз, чтобы перерезать Чуру седловидный отросток, но Чур оказался не так прост. Он выхватил арбалет, переделанный из ржавой бушменской мотыги, и посредством этого инструмента извлек у Ва мозжечок и правое предсердие. Однако мужественный организм генералиссимуса успел выхватить быстрорез и отпилить Чуру левую ступню.

— Венселемус! Венселемус! — запел Чур.

И добрая память об альма-матер заставила Ва задуматься и разрыдаться. Слезные железы его распахнулись, и приступ малярии, пробравшись через них к нему внутрь, опрокинул Ва на спину под вкрадчивый стук бамбука. На часах было одиннадцать.

Теперь черная алчность обуяла Чура. Он извлек заржавленный бумеранг из складок чайльдгарольдского плаща и вставил его Ва в поджелудочную железу. Ва открыл глаза и рассмеялся предателю в лицо, дал ему пощечину и плюнул на ботинок.

Чур устыдился, достал бумеранг из тела Ва и отрезал им себе обе руки.

— Мне нечем больше красть, лейтенант! — сказал он. — Мы умрем в дыму моего благородства.

Ва подполз к Чуру сзади, обнял его за спину, и они занялись умиранием под вспышки мучнистой росы и лай далеких бледных спирохет.

По мере того, как жизнь покидала тела героев, задница Чура, которую Ва обнимал, становилась все более мягкой и округлой, и в конце концов едва не закрыла горизонт. То, что было примостившимся Краснонадкрылом Келера, обратилось вдруг в трогательную и нешапочно знакомую родинку. «Бог мой, — подумал Ва, — а ведь зад-то Лидочкин».

«Лидочка, — шепнул ей на ухо Ва, — а мне казалось, что я в болоте!» — «Нет, ты был совсем в другом месте!» — ответила та и загадочно улыбнулась.