Федор ушел в лес еще по черной земле, а вышли они с отцом уже на лыжах, всего-то времени прошло чуть более двух месяцев. А уж новостей поднакопилось! Дома разговоров, пересудов! В иные времена не было столько и за годы. Самая большая новость стояла на крыльце: мужик стоял, в островерхой шапке и серой шинели. Он долго всматривался в приближающийся из лесу обоз из одной нарты, потом, узнав, бегом спустился с крыльца.
Брат Гордей!
Он шел им навстречу размашистым мужичьим шагом, длинные полы шинели путались на ходу и хлестали по серым валенкам. Гордей подошел к отцу, который остановился и ждал, обнял батю левой рукой, прижался к его бородатому лицу, густо покрытому инеем. Федор не успел освободиться от нартовой лямки, Гордей обнял и его, похлопал рукой по спине - ничего, брат, ничего, живы еще - помог Федору опять надеть лямку и сам впрягся в нее, упираясь левым, здоровым, плечом. А правую руку так и не вытащил из кармана шинели. Из избы высыпали бабы, впереди всех бежала раздетая Ульяна, даже кожушок не накинула поверх сарафана, подскочила и тоже ухватилась за лямку - помогать. Уже у самого крыльца не удержалась и стыдливо прижалась к Федору, да так и замерла на несколько мгновений, не подымая глаз на мужа.
Федору с отцом велено было зайти в дом раздеваться, а остальные четверо - мать, Гордей, Агния и Ульяна - взялись разгружать нарты и носить добычу в холодную половину избы. Федор освободил Бусько от упряжи и вслед за отцом вошел в дом.
…Новости поведал в основном Гордей. А остальные иногда что-то уточняли, добавляли опущенные им детали. Всего-то два с половиной года обретался Гордей в чужих краях, а досталось ему и горького и соленого… И окопной грязью умылся, и собственной кровушкой. И кости ломало: правое предплечье разбило осколком снаряда - вот и отпустили его домой, долечиваться.
Федор смотрел на младшего брата и удивлялся: совершенный мужик вырос, не узнать прежнего Гордюху. Когда Федор сам уходил на флот, Гордею шел семнадцатый год, охотился он и работал наравне со взрослыми, это уж как положено - но был все-таки пацаном. А теперь вот погляди: вроде и не особо вырос, и вширь еще не так чтобы раздался, кость еще не мужицкая,- но оч-чень стал взрослый. И, кажись, умнющий парняга. Выходит, есть еще бог на свете! Уж какие смутные времена наступили - а собралась-таки семья Тулановых за одним столом. Через боль, через кровь, через немецкое железо, через свои, российские, сдвиги - а собрались. Да еще и невестка, работящая, да дочка на выданье - слава богу, все тут.
Мать, натаскав на стол угощения, не спеша многократно перекрестилась и села на постоянное свое место.
- Ешьте, дитятки. Сегодня щи пустые, дак уж сготовлено, надо съесть. Завтра наварим супу из глухарки, наши добытчики-кормильцы принесли, спасибо им, господи благослови…
- Что попалось, то и доставили,- просто сказал отец.- Федору еще раз придется сходить на Ошъель, там осталось маленько. И дичины, и заячьих туш…
Как ни проголодались Тулановы, но ели степенно, без спешки, не стараясь упредить другого и равняясь на отца. Так же неторопливо текла за столом и беседа под потрескивание лучины в светце.
- Приезжали тут из Кыръядина… Пока вы охотились, мы в Изъядоре сорганизовали большевистскую партъячейку, - сообщил Гордей.- Одиннадцать членов партии у нас теперь и четырнадцать записались в сочувствующие большевикам. Секретарем ячейки меня выбрали.
- Гляди-ко,- удивился Федор,- откуда ж в нашей деревне такая сила большевиков объявилась?
- Фронтовики бывшие в основном. Уже многие возвернулись, у нас Василь Климович, Костя, затем ты да я - уже четверо, из Няшабожа трое, в Горояге пятеро, двое из Кероса да пятеро из Шушуна. Трое партийцев было с фронта да восемь тут приняли. Из Изъядора нашего Васька Зильган вступил в партию. Я тебя, Федя, тоже в сочувствующие записал.
- Чего ж не сразу в партийцы?
- Чтобы в партийцы, нужно было твое присутствие, иначе нельзя. - Смотри, какие строгости, - улыбнулся Федор.- Ну, записал так записал. Мы тут немного хлеба собрали. Часть роздали, а остальное оставили в прок, на зиму-весну. В каждой деревне понемногу.
- Мы, Фёдор, по решению партячейки уже все раздали, - сказал Гордей, - Все, что вы собрали, распределили по справедливости.
- Эва, удивился Федор, - собирал-то комбед… Ему бы и раздавать, комбеду. А то непорядок, одни собирают, другие раздают. Да и весна впереди, самое трудное…
- Пока вы охотились, распоряжение вышло Совета Народных Комиссаров. Декрет. Комбеды упраздняются. Но мы раздали по вашим записям, Федя. Вася Зильган нам хорошо помог, у него в бумагах порядок.
- Ну, это-то ладно,- легко согласился Федор с упразднением своей неоплачиваемой должности. - А чего весной заведем делать? Ведь вот как припереть может…
- А весной… Да. Сказывают, в Ляпине, за Уралом, в больших амбарах много хлеба запасено. И оттуда хотят вывезти этот хлеб голодающим на Эжве. Да и мы попросим, придется. Тем более, что приказ вышел: нам и уквадорцам от Горояга до Митрофаново на Печоре пробить зимник. По тому зимнику и вывезем ляпинский хлеб. Завтра из Изъядора пойдут туда четыре подводы, наших. Да из других деревень наберется - всего двадцать должно. До Рождества надо бы зимник закончить.
Мать зашмыгала носом, вытерла передником глаза:
- И Агнию нашу туда посылают… Господи, да мыслимо ли, девчонку на этакое мужицкое дело… Мы же и хлебушек свой первые отвезли, сами без хлеба остались… Теперь сестру вашу… Будто нету больше человека в деревне…
- Мама, да полно, у нас же шестеро взрослых,- отвечал Гордей.- Из таких, семей партячейка и Совет и назначали подводы. Я бы сам поехал, да ведь с таким коромыслом я пока не работник.- Гордей качнул раненой рукою.
Федор положил ложку на стол, наелся:
- Агнию, конечно, не отправим туда… Трое мужиков в доме. Я и поеду.
- Ты…- мать всплеснула руками,- да ты ж только в дом зашел, в баню сходить еще не успел, да столько недель по лесу мотался…
- Сегодня попаримся, это обязательно, мама. Ну, а в Ошъель за добычей придется кому другому сходить…
Ульяна перебила мужа, ласково обняла Агнию:
- Да мы туда по утоптанной лыжне завтра с Агнюшей сходим. Сходим ведь, Агния?
Агния, потрясенная, молча кивнула. В самом деле, отец с Федором более двух месяцев в лесу бились, уж она-то знает, каково там мужикам достается… И опять Федору из дома идти…
- Да, уж это вот как ни к чему,- молвил отец.- Что, так уж всенепременно ехать требуется?
- Да, батя, обязательно, такой приказ,- кивнул Гордей.
- Тогда, конечно… Федору придется. Он теперь покрепче меня. Уж зимник пробивать - вовсе не бабье дело. А что добыли, то из лабаза не уйдет. Доставим,- заключил отец.
- Я бы и сам, батя,- снова оправдался Гордей,- но, видишь…
- О тебе пока разговору нету.
- Да ведь не все еще,- снова оборотился Гордей к брату.- Нужно свой красный отряд сколотить. Белые кругом зашевелились, с кулацкой помощью захватили Мылдин и в низовьях Печоры поубивали многих…
- О, господи, господи, что ж творится на белом свете,- запричитала мать.- Люди друг друга убивают… видано ли? И не стыдно ведь, и бога не боятся…
Она повернулась лицом к иконам и стала молиться.
- Господи, прости и побереги. Не дай худому случиться. Сколько уж и так досталось моим деткам тяжелого и боли всякой…
- Господь, конечно, побережет, если отряд сколотим,- подчеркнул Гордей значительно.- Потому я и хотел, чтоб мужики, особенно фронтовики бывшие, далеко не расходились. Оружия вот нету. Неделю назад красный отряд заходил на Ижму, белых отогнал. Просил я у них, но ни единой винтовки не дали. Вчера в Кыръядин отправил Василь Климовича, может, волостной военком хоть чего выделит. Одни охотничьи ружья… да с ними много ли навоюешь?- жаловался Гордей старшему брату.- Съезди, Федор, нынче ты. Поправлюсь маленько, следующий раз я поеду. Но в отряд я тебя тоже запишу. Ты - как?
- Пиши, конечно, не навек же туда еду. Но думаю, никакие белые сюда не дотянутся. Нужен им наш медвежий угол…
