Когда вечером дзито приехал, чтобы посмотреть чего добился Со Хэ, то увидел, что край дороги под валуном подкопан, а от этого места к руслу реки идет утрамбованный скат, в который уложены два обтесанных деревянных бревна, срубленных из стволов елей, росших неподалеку. Усталый монах, на глазах у правителя, обошел камень и ткнул его черенком лопаты с противоположной стороны. Накренившись, кусок гранита пополз вниз по бревнам и с шумом упал в воду под радостные крики собравшихся окрестных жителей. Дзито лишь громко выругался и уехал к себе обратно в город, а Со Хэ остался, чтобы починить дорогу.

Следующей весной сильный паводок с гор смысл и разрушил новый мост. А старый мост, благодаря валуну, лежавшему на дне и защитившему одну из его опор, устоял на месте.

 Один из учеников великого мастера Со Хэ возвращался в монастырь Рякудзи, когда увидел в поле у дороги старого крестьянина, работавшего над грядками с овощами. Солнце немилосердно пекло в тот день, и старик с большим жестяным кувшином и длинной веревкой раз за разом ходил от огорода к колодцу на другой стороне своего хозяйства, чтобы поливать посевы.

— К чему так утруждать себя? — удивился ученик Со Хэ, обратившись к крестьянину. — Твоя работа продвигается медленно, ты устаешь, да и растения все равно страдают, не получая должного количества влаги. Почему ты не выкопаешь оросительную канавку от общинных рисовых пойм, что раскинулись рядом с твоей землей? Или хотя бы не позовешь деревенского плотника, чтобы он помог тебе собрать деревянный ворот над колодцем? К тому же есть много простых, но удобных механизмов, облегчающих такой тяжелый труд.

— Я всю жизнь работал так, как работали мой отец и мой дед, а они работали как их отцы и деды, — ответил крестьянин. — Я не люблю механизмов, и они не любили их. Тот, кто работает при помощи машин, постепенно сам превращается в машину, его труд становиться механическим, а у механизмов и машин нет души. Так и дух человека, полагающегося на искусство механиков, истончается и теряет свою суть. Простота и процесс действия превыше результата по определению, если позволяют тебе прибывать в покое и согласии, как с внешним миром, так и самим собой.

— Я обучаюсь у известного мастера, но никогда не слышал столь ценных откровений, — удивленно воскликнул монах.

— Так ты один из учеников этого надменного ментора Со, что рядиться в красные одежды и наставляет других, да бы они копили бесполезные знания и искали тайных путей, которые не приносят никакой пользу другим? — усмехнулся старик.

— Нет, мастер Со Хэ учит нас совсем другому, — попытался возразить преданный ученик.

— Он учит вас объяснять другим что, следует делать, вместо того, чтобы просто помочь? За то время, что мы ведем беседу, я бы уже успел дважды сходить к колодцу и обратно, а ты прокопал бы три локтя той самой канавы, о которой упоминал.

Пристыженный монах остался и до вечера помогал старику — окучивал грядки и вырыл оросительную канаву от ближайшей рисовой поймы. Ночью он пришел в монастырь и сразу отправился к мастеру. Ученик рассказал ему обо всем, что сегодня случилось с ним, и заверил, что никогда раньше не слышал столь простых и ясных рассуждений ни у кого, кроме самого Со Хэ.

— И я в смятении, мастер. Ты учишь, что развитие и новшества — благо, что прогресс технической мысли есть проявление бессмертного гения, заложенного в дух каждого человека. Но разве дают они покой и откровения, в отличие от простоты и размеренного созидания? Приводят ли попытки понять истину к гармонии или порождают напротив хаос сознания? Как бесконечно пополняемые знания и ищущий разум помогут добиться понимания единства и постоянства Вселенной?

Мастер Со Хэ ласково улыбнулся и ответил:

— Путь каждого сложен и, разумеется, полон терний сомнения и двояких взглядов. К сожалению, иногда заблудившись в собственных мыслях или следуя искаженному указанию, мы сбиваемся, ступая на чужую дорогу. Подумай теперь сам, отбросив все то, чему я учил и тому, что ты слышал. Этот крестьянин упрекал тебя в том, чему сам же и заставил придаваться — исканию без цели. Он наполнил тебя сомнением и стыдом, но для чего? Как получилось, что никто из семьи не работает вместе со стариком в огороде? Где же они? Почему даже деревенские мальчишки, которых родители заставляют помогать одиноким и пожилым, обходят его дом стороной?

— Подождите, мастер, неужели вы хотите сказать… — сокрушенно замолчал ученик, узрев себя и те события со стороны.

— Да, — кивнул великий учитель, — простота его же подхода к Пути, раскрывает самого человека в повседневном быту. Этот крестьянин всего лишь уставший от жизни старик с мелочным, ядовитым и склочным характером. У него хорошо подвешен язык, но он настолько закоснел и ленив, что предпочитает трудиться в три раза больше, чем сделать что–то, что ему не хочется или что кто–то другой не сделает за него. А еще, — усмехнулся Со Хэ, — он мой отец.

Коба Юэ, правитель благостного царства Чжу, еще при жизни прославился от Ледового Края до Моря Тысячи Островов, как мудрый дипломат и превосходный фехтовальщик. Ни на одном из этих поприщ ему не было равных, и каждое из своих блестящих умений этот монарх умел обращать на благо своему государству, как по отдельности, так и вместе.

Когда южные границы Империи подступили к владениям Чжу, а следом пало соседнее царство Фуокан, Коба сумел убедить Императора и правителей нескольких окрестных земель заключить необычный договор. Каждый год ко двору Чжу в Циндао прибывали лучшие фехтовальщики со всех концов света, и на турнире перед троном Коба они состязались за право владеть землями царства и его народом.

— Малая кровь лучше большой войны, — говорил мудрый царь, и все, кто слышал эти слова, всегда соглашались с ним.

Каждый год ученики царя Чжу одерживали на турнире верх, играючи повергая лучших мечников Империи, бесстрашных лим–бо из Юнь, опытнейших офицеров государства Нееро и суровых воинов горной страны Даксмен. А если же все же случалось кому–то из иноземцев выйти победителем, то Коба сам спускался со своего трона и, объявляя «последнее испытание для достойного», сокрушал чужестранного мастера, доказывая свое превосходство и силу всего Чжу.

На десятый турнир не смог прибыть ни один из воинов Нееро. Города их царства пылали в гигантских кострах, разожженных армиями Империи, и все знали, что хотя Чжу было меньше и слабее Нееро, Император чтил подписанный договор и не стал нападать на владения Коба, хотя мог бы легко захватить плодородные равнины, осененные правлением рода Юэ.

Минуло еще два оборота мира, и много молодых воинов, слуг Избранника Неба, возвышенных прошедшей войной, прибыли в Циндао к началу нового турнира. Блестяще сражались в тех поединках все без исключения, но особенно хорош был молодой офицер Империи, чье искусство и грация восхитили даже самого Коба.

В конце дня этот юноша сошелся в бою с Котаро Юэ, старшим сыном правителя Чжу и его наследником. Тремя ударами, быстрыми как молния и верткими как болотная гадюка, посланник Императора обезоружил и сбил на землю царского сына, продемонстрировав небывалое мастерство, до того момента успешно скрываемое им от чужих взглядов.

Предчувствуя подвох, правитель Чжу сам встал в круг поединков с обнаженным клинком. Легенды, что ходят об этой схватке, многочисленны и разнообразны, но суть, того что случилось, кроется лишь в развязке. Когда царь Чжу, раненый в руку и в ногу, не желая сдаваться, бросился в последнюю атаку, слуга Императора отвел его выпад и нанес смертельный удар, повернув в последнее мгновение свой меч так, чтобы лезвие плашмя обрушилось на плечо правителя.

— Ты победил, — вынужден был признать упавший монарх, задыхаясь от боли и бессилия.

Молодой воин обнажил голову, и каждый гость и участник турнира, находившийся в тронном зале, увидел, что это женщина.

— Теперь я узнал тебя, — невесело усмехнулся Коба. — И почти горжусь от того, что повергнут столь достойным противником. Убей же меня, и покончим с этим. После этого ты сможешь отдать Чжу своему хозяину, но это не поможет ему. Народ моей страны никогда не примет захватчиков, и вам придется воевать с ним так же, как и со всеми, кто был до них.