Сахарову потребовались годы, чтобы убедиться, сколько в советских светлых идеалах содержалось спекуляции и обмана. Тогда он стал думать, что все правительства друг друга стоят и всем народам угрожают общие опасности. И наконец, уже в противостоянии советскому режиму он пришел к выводу, что между раковой и нормальной клеткой есть существенное различие, и лекарство or социального рака нашел в защите прав человека.

Политическое легкомыслие физика?

В «Воспоминаниях» Сахарова говорится, конечно, и о том, что предшествовало главному событию его общественной эволюции, – о том, как он решился в 1968 году столь вызывающе нарушить правила хорошего тона в его кругу (правила, впрочем, неписаные). Но этот рассказ оставляет какое-то чувство неудовлетворения.

Ну, в самом деле. Пришел к нему знакомый журналист и предложил написать статью «о роли и ответственности интеллигенции в современном мире» для «Литературной газеты». Сахаров согласился, однако то, что он написал, напугало редакцию своей радикальностью. Потребовалось «добро» сверху. Тогда Сахаров послал рукопись Суслову. Через пару недель ему ответили, что «публикация ее в настоящее время нецелесообразна, так как в статье есть некоторые положения, которые могут быть неправильно истолкованы».

Что же автор? – «забыл обо всем этом деле».

Как-то очень уж легковесно и мало похоже на сахаровскую неукротимость – пусть и мягкую внешне, за которой, например, зрители Первого съезда народных депутатов следили с замиранием / восторгом / возмущением.

И совсем не сочетается этот рассказ с началом той же главы «Перед поворотом» из сахаровских «Воспоминаний». Ее он начинает со своих профессиональных забот того времени, когда по долгу службы он участвовал в обсуждениях военностратегических проблем, включая и только что возникший тогда вопрос противоракетной обороны (ПРО). Несмотря на «оборонительность» этих слов, анализ Сахарова и других научных экспертов приводил к выводу, что создание такой обороны означало бы потерю стратегической стабильности в мире: «…Того, что пришлось узнать, было более чем достаточно, чтобы с особенной остротой почувствовать весь ужас и реальность большой термоядерной войны, общечеловеческое безумие и опасность, угрожающую всем нам на нашей планете. На страницах отчетов, на совещаниях по проблемам исследования операций, в том числе операций стратегического термоядерного удара по предполагаемому противнику, на схемах и картах немыслимое и чудовищное становилось предметом детального рассмотрения и расчетов, становилось бытом – пока еще воображаемым, но уже рассматриваемым как нечто возможное. Я не мог не думать об этом…».

И на этом трагически-серьезном профессиональном фоне у него хватило досуга сочинять какую-то необязательную статью «о роли интеллигенции» и, услышав сверху «Цыц!», тут же забыть о ней?!

Что-то не то…

И в самом деле – не то. А «то» пряталось долгое время в архиве ЦК. Долгое время кончилось несколько лет назад. Архив ЦК превратился в Центр хранения современной документации. И один из современных документов – письмо Сахарова в ЦК от 21 июля 1967 года – стал доступен для изучения.

Письмо это адресовано М.А.Суслову, но не как главному партийному идеологу (решающему, какие статьи можно печатать), а как председателю Комиссии по иностранным делам Верховного Совета СССР, с просьбой ознакомить с письмом товарищей Косыгина и Брежнева.

Это больше послание. Оно включает в себя девятистраничное письмо с грифом «Секретно» и десятистраничную рукопись статьи «Диалог. Мировая наука и мировая политика», подготовленной «совместно с известным публицистом Э.Генри» для опубликования в «Литературной газете».

Главная тема письма – мораторий противоракетной обороны. Доводы слишком конкретны и далеки от диапазона газетного публициста. Легче предположить, что Сахаров хотел с помощью известного журналиста предать гласности мнение технических экспертов по злободневному вопросу, чреватому мировой войной.

Суть письма в том, что мораторий ПРО, предложение о котором выдвинули незадолго до того президент США Джонсон и министр обороны Макнамара, «отвечает существенным интересам советской политики, с учетом ряда технических, экономических и политических соображений».

Эти сахаровские соображения таковы: СССР обладает «значительно меньшим технико-экономическим и научным потенциалом, чем США»: по валовому национальному продукту в 2,5 раза, по выпуску компьютеров более чем в 15 – 30 раз, по расходам на точные науки в 3 – 5 раз; по эффективности расходов в несколько раз и притом разрыв возрастает. «Это отличие заставляет СССР и США по-разному оценивать возможность создания наступательного и оборонительного оружия»;

в наступательном оружии существует эффект насыщения, однако его нет в области ПРО, где «исход соревнования … определяется соотношением технико-экономических потенциалов»;

поэтому необходимо «"поймать американцев на слове”, как в смысле реального ограничения гонки вооружения, в котором мы заинтересованы больше, чем США, так и в пропагандистском смысле, для подкрепления идеи мирного сосуществования»;

открытое обсуждение проблем моратория в советской печати и особенно статья дискуссионного характера окажет поддержку группам «среди зарубежной научной и технической интеллигенции.., которые при благоприятных условиях могут явиться силой, сдерживающей «ультра» и «ястребов». Эти группы играли важную роль при подготовке Московского договора о запрещении испытаний».

И в приложенной рукописи «статьи дискуссионного харакгера» главная мысль – увеличение опасности ядерной войны при открытии гонки ПРО и в связи с этим – потенциально большой роли ученых в международной политике. Именно детальность военно-технического и политического обсуждения проблемы в этой рукописи скорее всего заботила редакцию «Литературной газеты» и требовала санкции сверху, а не радикальность такого вот, например, сахаровского вывода: «Credo прогрессивных ученых, профессивной интеллигенции во всем мире – открытое и непредвзятое обсуждение всех проблем, включая самые острые». Тем более что на вопрос журналиста: «А если американские политические руководители будут по-прежнему и1рать с огнем?» прогрессивный советский ученый ответил: «Тогда, мне кажется, слово за американским рабочим классом, американским народом и не в последнюю очередь-за интеллигенцией и учеными».

Из стилистики статьи явствует, что Сахаров еше всецело «свой», еще целиком считает себя защитником социалистического лагеря. А из письма Суслову еще яснее видно, что пишет человек, считающий себя техническим экспертом, преданным «существенным интересам советской политики» и не отделяющий себя от других советских экспертов. Сахаров пишет, «по моему мнению и мнению многих из основных работников нашего института», говорит об «официальных документах, представленных в ЦК КПСС товарищами Харитоном Ю.Б., Забабахиным Е.И.» и просит «санкции на опубликование беседы».

Если Сахаров в этом письме расширяет рассмотрение научно-технических вопросов на экономические и политические, то просто потому, что такое расширение прямо требуется существом дела.

Что же произошло между 21 июля 1967 года и началом февраля 1968 года, когда Сахаров принялся за свои «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе»?

Именно ничего особенного не произошло. Ему только сообщили, что публиковать рукопись нецелесообразно.

Выяснилось, что Credo прогрессивных ученых не совпадает с таинственным кредо правительства, которое не нуждается в советах постороннего. Двадцатистраничный труд – плод серьезных размышлений академика Сахарова – отправился в архив.

Такое правительство угрожало мирному сосуществованию не меньше, чем западные «ястребы». Отечественные «ястребы», похоже, не меньше нуждались в сдерживающей силе.