Но «голова» клюшки вдруг исчезла в этой нарисованной тьме – будто он сунул ее в какую-то дыру.

– Бляха! – выпалил Марти. Он отдернул клюшку назад. Увы, не так быстро, как следовало бы. Челюсти акулы сомкнулись. Ее острые кипенно-белые зубы лязгнули по рукоятке.

Он потерял несколько драгоценных мгновений, тщась вырвать свой спортивный инвентарь – дорогую модель, марки «Шервуд», – но потом понял, что проигрывает это перетягивание каната и отпустил рукоятку, будто та вдруг накалилась. Он развернулся, готовясь бежать, но не успел и трех шагов сделать, как в скалах впереди что-то мелькнуло.

– Томми? – прошептал он. – Ник? – Даже зовя их по имени, он понимал – это не Ник и уж точно не Томми. В просветах лавовых глыб метались неясные тени.

«Я не буду кричать, – велел себе Марти, но почувствовал, как его мужество утекает вместе с мочой по штанине. – Я не закричу. Всего этого не может быть. Это какой-то глупый розыгрыш – вроде того, как Томми однажды подослал ко мне на день рождения проститутку, наряженную как офицер полиции. Нет, вопить нет смысла».

Но когда зубы акулы сомкнулись на его лодыжке, Марти все-таки завопил.

Томми и Ник уже стоят у своих гольф-каров, когда до их ушей доносятся крики. Они останавливаются, вслушиваются. Ветер ревет так громко, что кричащий, должно быть, напрягает легкие с ужасной силой – раз его все еще слышно.

Томми поворачивается к Нику.

– Наш мудак, верно, ногу сломал, – замечает он.

– Или же его змея цапнула, – опасливо предполагает Ник, чье лицо в отблеске вулканического света выглядит мертвенным.

Томми извлекает из кармана злополучную сигару, закусывает.

– На Гавайях нет змей, балда. Я над тобой подшутил.

Ник мечет в него свирепый взгляд.

Томми вздыхает и направляется к лавовому лабиринту.

– Алло! – окликает его Ник. – Ты серьезно хочешь вляпаться в тамошнее овечье дерьмо?

Томми останавливается на краю поля.

– А ты что предлагаешь – просто бросить его?

Ник на мгновение задумывается.

– Может быть, нам следует обратиться за помощью?

Томми корчит кислую мину.

– Ага, а потом мы такие возвращаемся с подмогой, не находим его этой ночью из-за проклятой тьмы, к утру его уже уносит на хрен в море. Мы возвращаемся, говорим его дылде – извини, Конни, мы, блин, пытались… ага, ага. Он просто застрял ногой в скале, бьюсь об заклад.

Ник кивает, но остается в машине.

– Идешь со мной? – спрашивает Томми. – Или ты собираешься остаться здесь, и пусть Марти считает тебя трусливой крысой до конца твоей жалкой жизни?

Ник немного думает, кивает и вылезает из гольф-кара. Шагает в сторону лавовых полей – затем внезапно оборачивается, идет обратно к машине, достает из сумки клюшку со стальным набалдашником и с ней наперевес подходит к Томми.

– На кой хрен тебе это? – Томми приподнимает бровь.

– Не знаю, – отвечает Ник. – Вдруг там что-то… опасное.

К тому моменту крики из лабиринтов ауа уже прекратились.

Томми с отвращением качает головой.

– Чувак, это ведь Гавайи, а не Нью-Йорк. Там нет никого, с кем бы мы не справились. Строго говоря, там один только Марти, и мы ему сейчас позарез нужны. – Он шагает между камнями, следуя слабому следу, оставленному на белом песке спортивными кроссовками их друга.

Через мгновение крики начинаются снова. На этот раз – в два голоса. На фарватере их некому услышать, а здания курорта – просто столпы огоньков вдали, затененные пальмовыми кронами. Сквозь поры в нагромождениях ауа свистит ветер, вторя шороху листьев. Прибой разбивает буруны о невидимый берег. Вскоре после этого крики снова замолкают, и только рев ветра и шум прибоя разносятся в ночи.

В Центральном парке сегодня вьюжило. С пятьдесят второго этажа небоскреба из стали и стекла Байрон Тромбо наблюдал, как снег частично скрывает черные скелеты деревьев, окаймляющих Овечий луг далеко внизу, и пытался вспомнить, когда в последний раз гулял по парку. Это было много лет назад – вероятно, еще до того, как он заработал свой первый миллиард. Может быть, даже до того, как он скопил первый миллион. Да, вспомнил он теперь, четырнадцать лет назад – когда ему было двадцать четыре и он был еще новичком в этом городе, воодушевленным чрезвычайно прибыльным биржевым крахом в Индианаполисе и готовым взять Нью-Йорк штурмом. Он вспомнил, как смотрел на небоскребы, торчащие над деревьями Центрального парка, и прикидывал, в каком из зданий лучше всего разместить свой офис. В тот далекий весенний день он и не подозревал, что построит собственный пятидесятичетырехэтажный небоскреб, на четырех самых верхних этажах которого разместятся его деловой центр и пентхаус.

Архитектурные критики окрестили небоскреб «фаллическим чудовищем», в то время как остальной мир повелся называть как само здание, так и его хозяина «Крупный Тромб». Кто-то пытался дать ему прозвище «Тромб-Тауэр», но сходство с названием башни Дональда Трампа – человека, которого Байрон на дух не переносил, – до того разъярило миллиардера, что он потратил немало средств (и озвучил еще больше угроз по самым разным адресам) на то, чтобы извести этот, в сущности, невинный таблоидный штамп под корень. Ну а с Тромбом он мог смириться – ведь так его называли даже в семье, лет этак с тринадцати.

Сейчас Тромбо крутил педали тренажера в своем кабинете на пятьдесят втором этаже, у стыка двух стеклянных стен, образующего своего рода выступ высоко над Пятой авеню и парком. Снежные хлопья плыли в нескольких сантиметрах от его лица, восходящие потоки ветра уносили их ввысь, вдоль фасада монструозного здания. Снег валил так густо, что Байрон едва мог разглядеть темные пики Дакоты на западной стороне парка.

Хотя он даже не смотрел в этот момент наружу. За ухом у него висела мобильная гарнитура, и, то и дело теряя дыхание, Тромбо рявкал отрывисто в маленький микрофон, неустанно крутя педали. Хлопковая футболка облепила его массивную грудь и лопатки, промокнув от пота.

– Что значит, еще трое гостей исчезли?

– То и значит, – откликнулся голос Стивена Риделла Картера, менеджера курортного отеля «Тромбо Мауна-Пеле» на Гавайях. Картер звучал устало – в Нью-Йорке было 8:30 утра, а это означало, что на Большом острове сейчас 3:30 ночи.

– Срань, – ругнулся Тромбо. – С чего ты решил, что они пропали – вдруг они только что ушли?

– Они не выходили с территории, сэр. На воротах круглосуточно дежурит человек.

– Так они могут быть внутри курорта. В одной из этих – как их называют?– хале. В этих хижинах из травы.

В трубке раздалось что-то похожее на легкий вздох.

– Эти трое отправились вечером играть в гольф, мистер Тромбо. Выехали тогда, когда еще даже не смеркалось. Когда они не вернулись к десяти, наши парни отправились на поле и нашли там их гольф-кары – недалеко от четырнадцатой лунки. Клюшки тоже нашлись – почти все в машинах, но две штуки валялись ближе к морю, в камнях.

– Вот срань, – повторил Тромбо, жестом подзывая к себе Уилла Брайанта. Его первый помощник, молодой афроамериканец, кивнул и взял сотовый начальника со стола, присоединяясь к разговору.

– Другие исчезали не на поле для гольфа, так? – спросил Уилл.

– Так, – уставшим голосом подтвердил Картер. – Двух женщин из Калифорнии в прошлом ноябре в последний раз видели на пробежке у скал с петроглифами. Семья Майерсов – родители и четырехлетняя дочь – отправилась после заката погулять у лагуны рыбаков, никто с тех пор так и не вернулся. Повар Паликапу шел с работы через лавовые поля к югу от поля для гольфа…