© Dan Simmons, 1994

© Перевод. Г. Шокин, 2023

© Издание на русском языке AST Publishers, 2024

Все, что слышно поначалу, – вой ветра.

Западный ветер преодолел четыре тысячи миль через бескрайний океан, встречая лишь случайных чаек, сбившихся с курса, пока наконец не ударил по черным лавовым утесам и неуклюжим глыбам застывшей магмы, выстроившимся вдоль почти пустынного юго-западного побережья Большого острова Гавайи. Взбешенный этим препятствием, ветер кричит и воет между черных скал, его ярость почти заглушает рев прибоя и шелест пальмовых ветвей в искусственном оазисе среди вздыбившейся черной лавы.

На этих островах есть два типа лавы, и их гавайские названия точно описывают разницу: пахоехо обычно старше, становится более гладким и затвердевает, образуя куполообразную или слегка узловатую поверхность; aуa – свежий и зазубренный, края острые как бритва, а их формы напоминают гротескные башни и упавших гаргулий. Пахоехо течет могучими серыми потоками от вулканов к морю вдоль этого участка побережья Южной Коны, но именно скалы и бескрайние пустыни ауа охраняют девяносто пять миль западной береговой линии подобно черному строю окаменевших воинов.

И вот ветер воет в лабиринтах зазубренных скал, свистит в щелях между столбами ауа, воет в древних шахтах и раззявленных пастях полых лавовых труб. С освежающим ветром приходит ночь. Рассвет прокрался через пустыню к вершине Мауна-Лоа, на высоте четырех километров над уровнем моря. Большая часть могучего щитового вулкана возвышается черным колоссом, закрывая обзор солнца на север и запад. В тридцати милях от него мерцает над темным кратером оранжевый шлейф пепла от невидимых извержений…

– Ну ты как там, Марти? Будешь бить штрафной или нет?

Три фигуры еле различимы в угасающем свете, звук их голосов крадет завывающий ветер. Спроектированное Робертом Трентом Джонсом-младшим поле для гольфа – это узкая извилистая полоса ковровой гладкой зелени, которая вьется через бурный черный ауа на несколько миль вперед. Кругом, выстроившись вдоль фервеев[1], качаются и тоскливо шелестят пальмы. Эта троица – единственные игроки на поле. В поздний час – темно, и огни отеля «Мауна-Пеле» кажутся несоизмеримо далекими от пятнадцатого фервея, где три фигуры стоят, склонив головы друг к другу – так, чтобы хоть что-то можно было услышать за ревом ветра и прибоя. Каждый из мужчин приехал на собственном гольфкаре, и три миниатюрных автомобильчика тоже, кажется, льнут бортик к бортику, силясь укрыться от завывающего ветра.

– Говорю тебе, мяч где-то в чертовых скалах, – говорит Томми Петрессио. Оранжевое вулканическое сияние освещает голые руки и загорелое лицо коренастого мужчины. На Петрессио вязаный гольф в ярко-желтую и красную клетку. Он надвинул кепку на красивое лицо и потягивает толстую холодную сигару.

– Да черта с два он там, – парирует Марти Деурис. Он трет щеки, и полдюжины колец царапают его щетину.

– Ну, на поле его тоже нет, – жалуется Ник Агаджанян. На Нике светло-зеленая рубашка поло, обтягивающая его внушительный живот, а широкие штанины клетчатых шорт заканчиваются на добрых шесть дюймов выше костлявых коленей. Черные гольфы дополняют наряд. – На поле мы бы его давно нашли, – добавляет он. – А здесь только трава и чертовы каменюки – ну точно как засохшее овечье дерьмо.

– Где ты вообще видел овечье дерьмо? – спрашивает Томми. Он поворачивается и опирается на свою клюшку.

– Я видел много такого, о чем с ходу кому попало не говорю, – ворчит Ник.

– О да, – откликается Томми, – ты, наверное, вляпался в то самое дерьмо, когда в детстве пытался трахнуть овцу. – Он складывает руки вместе и зажигает спичку в пятой попытке раскурить сигару. Ветер моментально задувает слабый огонек. – Да что за херня…

– Заткнись, – одергивает его Деурис, – и помоги найти мяч.

– Твой мячик в овечьих какашках, – объясняет Томми, все еще давя зубами сигару. – И, положа руку на сердце, твоя идея приехать сюда – тоже то еще говно.

Всей троице чуть за пятьдесят, все трое – спецы по продажам в автосалонах Нью-Джерси, и они годами вместе играют в гольф. Иногда они привозят с собой жен, иногда – деловых партнеров, но в основном держатся особняком.

– Да, – ворчит Ник, – что это за место такое, где людей почти нет, где вулкан под боком и прочее такое фуфло?

Марти делает несколько шагов в бескрайнюю пустыню и тычет клюшкой в скальный разлом.

– Что за разговорчики? – рычит он. – Это самый новый гребаный курортный отель на всех гребаных Гавайях. Это жемчужина империи отелей и казино Тромбо…

– О да, – ухмыляется Томми, – и я слышал, что Крупный Тромб крупно прогорел, вложившись сюда.

– Да хватит ныть! – Марти потихоньку теряет терпение. – Ну-ка подойди и помоги мне найти мяч. – Он ступает меж двух черных блоков лавы, каждый – размером с перевернутый «Фольксваген». Проем между ними устлан песком.

– Да плюнь ты на него, Марти! – кричит ему вдогонку Ник. – Уже темно, я и своей руки не могу разглядеть. – Марти вряд ли слышит его окрик из-за воя ветра и шума прибоя – поля для гольфа лежат к югу от пальмового оазиса в самом сердце гостиничного комплекса, и не далее чем в двадцати ярдах от игроков волны разбиваются о скалы.

– Эй, тут какие-то следы ведут к воде! – кричит в ответ Марти. – А вот и мой… нет, черт, это какие-то перья чаек, ну или…

– Тащи свою задницу сюда и пробивай штрафной! – потребовал Томми. – Мы с Ником туда не полезем. Эта лава чертовски острая.

– Вот-вот! – поддерживает товарища Ник Агаджанян. Теперь за нагромождением отвалов даже желтой кепки для гольфа, сидящей на голове Марти, не видно.

– Этот балбес нас не слышит, – сетует Томми.

– Этот балбес там сейчас потеряется, – говорит Ник. Ветер срывает с него шляпу, и Ник гонится за ней по фервею – наконец ловя ее, когда она врезается в один из просевших под тяжестью амуниции гольф-каров.

Томми Петрессио морщится в ответ.

– На поле для гольфа ты хрен потеряешься, – замечает он.

Ник возвращается к нему, держа в одной руке шляпу, в другой – клюшку.

– Здесь очень легко заблудиться. – Он машет клюшкой в сторону пустыни и скал. – Среди этих дерьмовых каменюк.

Томми подается вперед, сгорбившись, и снова пытается зажечь сигару. Снова терпит неудачу, ругается сквозь зубы.

– Я туда не попрусь, – объявляет Ник. – Не хватало еще копчик себе там отшибить.

– Отшибить-то – хрен с ним, а вот если тебя змея цапнет…

Ник отступает на шаг от груды черной щебенки.

– На Гавайях нет змей. Или есть?

Томми делает небрежный жест.

– Только удавы. И кобры… много кобр…

– Чушь собачья, – говорит Ник без особой уверенности в голосе.

– Видел тех мелких зверюшек на цветочной поляне сегодня днем? Марти еще сказал, что это мангусты.

– Ну да. – Ник оглядывается через плечо. Последний свет дня растворен ночью, и первые звезды уже мерцают далеко над океаном. Огни пансионата кажутся очень тусклыми. Береговая линия на юге полностью поглощена тьмой. На северо-востоке рдеет неярко пламя вулкана. – А что с ними не так?