Налетел первый, предгрозовой, порыв ветра, взмел в воздух мельчайшие частицы кирпичной крошки и весело погнал из-под скамеек – через клумбы и газоны – обрывки газет, измятые картонные стаканчики, притоптанные окурки и фантики от конфет.
Где-то гулко захлопали створки окон…
Небо быстро потемнело.
Будто дьявольская фотовспышка, ослепительно змеясь и рассыпаясь снопом искр, сверкнула молния, и через несколько секунд раскатисто и зло ударил гром.
На мраморные ступени парадной лестницы упали первые крупные капли.
С реки несся неумолчный ровный шум – стена дождя стремительно приближалась.
Когда Невский, малость задержавшийся внизу, под козырьком парадной двери, чтоб полюбоваться восхитительной грозою, вошел в свой номер, то картину он застал такую: гардероб был настежь, а перед ним – в сосредоточенно-задумчивой позе застыл массовик.
Что-то в нем, даже скорее не в нем, не в том, чем он был занят, а в самой атмосфере, здесь царившей, Невского немедленно насторожило.
– Здравствуйте, – сказал он сухо.
Массовик вздрогнул и обернулся.
На мгновение на его красном лице промелькнуло выражение испуга и растерянности.
– А, милейший! – развязно воскликнул он, локтем захлопывая одну из створок шкафа. – Наконец-то я увидел вас! А то я всякую надежду потерял!..
Невский внутренне весь подобрался.
– Простите?
– Да вас, поди-ка, целый день все нет и нет. Вижу: подселили ко мне, а кого – не знаю… Непорядок. А вас как зовут, милейший? – изображая бездну заинтересованности, спросил массовик.
– Невский. Михаил Викторович, – сдержанно отрекомендовался Невский.
– Ну вот! Теперь – порядок. А я тут гадал, как моего соседа могут звать… А все невероятно просто! Жизнь полна подсказок… Куплетов, Савва Иннокентьевич. К вашим услугам, – он изогнулся, как бы приглашая Невского с удобствами располагаться, а сам тем временем прихлопнул позади себя и другую створку гардероба.
Невский присел на край кровати и достал из кармана пачку сигарет.
– Не возражаете?
– Ну что вы, что вы! – замахал руками Куплетов. – Я сам дымлю, как паровоз, а в сердце у меня – кочегарка… Ха-ха! – он скроил довольно глупую гримасу и вдруг полез в свою тумбочку. Извлек оттуда круг редкостной теперь, хоть и достаточно дрянной полукопченой колбасы и с победным видом выложил на стол. – Вот, это – на закуску. Без нее приличным людям – невозможно. И попить мы кое-что найдем… Алле! – из той же тумбочки в мгновение ока народилась четвертинка белой. – Что же, со свиданьицем, милейший, за знакомство! Все вопросы – отменить!
– Неужто специально берегли? Да вы и впрямь шутник! – невольно усмехнулся Невский.
– Нет. Я нарочно ничего не делаю. Все – по-стихийному, но каждый раз – буквально в точку. Волшебство! Давайте, не томите – вы же дома, черт возьми!
– Да вообще-то я не пью… – попробовал на всякий случай отвертеться Невский.
Куплетов обалдело замер, не донеся бутылку до стола.
– Нет, этого не может быть, – сказал он с пафосом провинциального актера-трагика. – Не может быть – и все… Ну, не бывает!
Невский, глядя на него, лишь мимолетно улыбнулся.
– Если говорить по совести, то вы, конечно, правы… – согласился он.
– Еще бы! Я же чувствую людей!.. – мгновенно отозвался массовик.
– Вот только я не пью посередь дня, – заметил Невский. – Сами посудите, как-то так – до ужина… Нехорошо! К тому же в правилах указано, чтоб в номерах не смели… Сам читал. И если обнаружат…
Но Куплетов был неумолим.
– Х-м… как же это? – неподдельно огорчился он. – Ну и что, что написано?! Ведь не константа ж мировая! Этих указов вам знаете, сколько еще насуют?! Опухнете от них. Если каждый болван перед тем, как из кресла полететь, пожелает себя увековечить, чтоб и другие болванами смотрелись… Ого! Прямо обида получается. Да-да! Продавать-то – продают. Дороговато, правда, ну да ничего… И желудку на пользу. Перед ужином для аппетита – в самый раз. Чтоб соки побежали. Вы думаете, Куплетов фокусы показывает, на гармошке играет и напропалую пьет? Ни-ни! Зачем? Я, как и вы, – лечусь. Мне нельзя – печенка. Страшное дело!.. Но у меня сегодня – день рождения… Круглым счетом – сорок три годочка. Понимаете?
– Ну ладно, пусть, – смягчился Невский. – Если уж такая дата…
Куплетов приволок из угла два сомнительно мытых казенных стакана, пытливо поглядел их на свет и затем опростал в них содержимое чекушки.
– Да, – вдруг спохватился он, – а чем же резать колбасу? Опять вниз за ножом бежать…
– Ничего, – остановил его Невский, – у меня есть. Я как знал…
Он присел на корточки, распахнул свою тумбочку, порылся в ней немного и, наконец, извлек на свет божий длинный охотничий нож в самодельных кожаных ножнах с большим кольцом, чтобы носить на поясе. Протерев широкое лезвие полотенцем, он принялся аккуратно нарезать колбасу.
– Жаль, хлеба нет, – посетовал он между делом. – С хлебушком – оно сытнее…
Нож привел Куплетова в восторг.
– Острый? – почему-то шепотом спросил он, глядя на сверкающий клинок.
– Как бритва. Это же булат! Тот самый, знаменитый, настоящий!
– Ой-ей-ей! – всплеснул руками ошарашенный Куплетов. – А откуда же сокровище такое?
– Да так, знаете… – уклончиво ответил Невский. – Подарили…
– Эх, везет же людям!.. – позавидовал Куплетов. – Дарят… Кто-то, стало быть, не забывает… Ну, поехали! – воскликнул он, беря стакан – внимательно и нежно. – За меня и за знакомство! Только так!
Глава 7
Вечером, в начале одиннадцатого, едва дождавшись, когда санаторцы разбредутся отдыхать и в доме воцарится относительная тишина, Невский побежал к Лидочке.
Она сидела в кресле под уютным стареньким торшером и что-то читала.
Окно было настежь, и налетавший ветер слегка раздувал задернутые шторы.
Увидав Невского, Лидочка отложила книгу и ласково, по-домашнему, улыбнулась.
– А вот и я. Не рано? – спросил он, плотно притворяя за собой дверь.
– Нет, – мягко качнула она головой.
– Но ведь – и не поздно?
– Конечно.
Она сидела, расслабленно опустив руки на вытертые подлокотники и смотрела на него спокойным, ясным, откровенным взглядом.
И в нем, в этом взгляде, что особенно приятно поразило Невского, не было никакого показного бесстыдства или неуемного, отчаянного желания…
Это был взгляд женщины, которая никого ни к чему не побуждает, но по первому же зову готова сделать все, чтоб было хорошо и ей, и другому…
Невский это понял, вернее, почувствовал – и в радостной нерешительности замешкался у двери.
Прежняя ироничность, прежнее фривольное легкомыслие теперь смотрелись бы натужно и нелепо.
Он совсем не ожидал, что дело сразу повернется так, и вместе с тем испытывал сейчас к этой женщине огромную благодарность…
Благодарность и… уважение.
Приятная стремительность событий всегда в нем вызывала уважительное чувство.
– Ну что же вы встали? – спросила она просто. – Проходите. Я поеду последним автобусом… – И, чуть помедлив, добавила: – Это нескоро.
Невский медленно шагнул в глубь комнаты, сердце у него бешено колотилось.
Бог ты мой, подумал он, да что же это? Я действительно волнуюсь, я воспринимаю все всерьез – вот так сюрприз!.. А почему бы, собственно, и нет? Ну, почему?! Ведь, если по большому счету, именно на это – с первой же минуты – я и уповал, хотел, чтоб было так и не иначе. Как восторженный мальчишка… И пускай!
Все так же мягко улыбаясь, Лидочка порывисто поднялась ему навстречу.
Но то озорное выражение глаз, которое, за исключением двух-трех моментов, было днем, теперь неожиданно и окончательно сменилось у нее другим – задумчивым и даже каким-то ласково-грустным. В нем была странная, тяжелая торжественность, но – никакого торжества.
Невский подошел к ней вплотную, и она доверчиво положила руки ему на грудь, высоко запрокинув голову, чтобы видеть его лицо.
И снова обжигающе-радостная волна, как тогда, в автобусе, захлестнула его.