– И давно?

– Да с первого же дня заезда!

Невский, делано нахмурясь, привычным движением зажал бороду между большим и указательным пальцами, как будто собираясь сдвинуть ее набок, чтобы не мешала, и с неодобрением крякнул. Эти дамские интриги он всегда ни в грош не ставил.

– А с чего, простите, вдруг? Ведь просто так… Была, наверное, причина?

– Н-ну… – слегка замялась Лидочка, – я здесь, в реке, купаюсь – ближе к вечеру, когда все идут полдничать. Нашла себе местечко поукромней, ну и… голая купаюсь. Это так приятно!.. И полезно. Санитар наш, Николай, об этом где-то прочитал. Да и самой мне кажется… Короче, нервы успокаивает. Даже веселит.

– Я с вами полностью согласен, – отпуская бороду, поддакнул Невский. – Это просто прелесть! Ну и что же Евфросинья Аристарховна?

– Она меня случайно увидала, и вот с тех пор… Шпионит, чертова старуха!

– Может, в ней проснулась лесбиянка, а вы счастья своего не понимаете? – предположил со смехом Невский.

– Да вы что! – невольно ужаснулась Лидочка. – В ее-то годы!.. И потом, хорошенькое счастье… Страх один! Неужто я похожа?..

– Нет, конечно. Это я – теоретически… Как говорят, игра ума.

– Веселая игра, – съязвила Лидочка. – Вы вообще большой шутник, я посмотрю… Но бабка – та еще, с нее все станется! Я этих стерв держала б взаперти.

– Какая вы жестокая…

– Да бросьте, ей-богу!.. Но я честно говорю: совсем уже достала!..

– Я бы тоже, между прочим, окажись на ее месте… – хмыкнул Невский, обволакивая Лидочку умильным взглядом. – Я бы тоже…

– Вы?! – скривилась Лидочка. – Да вы бы сразу, если б только увидали!..

– Это так, – смиренно опустил взор Невский. – Долго я подглядывать не смог бы. Нету стойкости во мне!.. А что, не искупаться ли сейчас?

– С ума сошли! При этой-то карге? Она и так повсюду растрезвонит, что видала нас обоих…

Невский лишь пожал плечами:

– Ну и что? Все было исключительно прилично.

– Да не в этом дело! – Лидочка досадливо мотнула головой. – Прилично, неприлично… Ведь болтать начнет, я ж знаю эту стерву! Слухи, сплетни… А я все-таки – не девушка на выданье, у меня муж…

– О господи! – всплеснул руками Невский. – Что ж теперь мне остается – с лодки сигануть и утопиться, к вящей радости моей соседки по столу?! Не понимаю…

– Нет конечно, – подавляя вздох, сказала Лидочка. – Теперь нас засекли…

– И надо с этим дальше жить, – ответил Невский, ободряюще взглянув на спутницу. – Ведь мало ли, кто путается под ногами! Так всегда… И если все всерьез воспринимать и каждому стараться угодить… Да выкиньте вы этот вздор из головы! А если что, я вас сумею защитить. Клянусь!

– О!.. – снова засмеялась Лидочка волнующим, зовущим смехом. – До чего легко вы это говорите! Раз – и готово… Но я верю. Правда!

– Вот и хорошо. А то такую панику вдруг развели… Я только одного не понимаю: для чего она следит за вами? Ей-то что за радость?

– Ждет, наверное, разврата, – Лидочка с улыбкой, словно подзадоривая, глянула на Невского. – Блюдет нравы. А для этого нужен разврат. Я разве не права?

– У каждого свои слабости, – философически откликнулся Невский. – Но мы ее в два счета вокруг пальца обведем – ведь так?! – И, лихо подмигнув своей спутнице, он развернул на месте лодку. – Ну так что, поехали назад?

– Боитесь бороду замочить? – подтрунила Лидочка.

– Боюсь, – признался Невский. – Борода – это святое. Я и бритым не хотел бы мокнуть под дождем. И даже, более того, открою вам секрет: я не люблю страдать без видимых причин… Такой уж человек.

– Оно заметно, – глаза Лидочки загадочно блеснули.

И уже через десять минут лодка была у причала.

– Спасибо, – прощебетала Лидочка, выскакивая на пирс. – Все было очень-очень мило.

– Надеюсь, дама согласится вновь попутешествовать с учтивым кавалером? – лукаво произнес Невский, привязывая лодку и тоже выбираясь на пирс.

– Заходите, – просто ответила Лидочка. – Днем – после обеда – я всегда у себя, в кабинете. Медсестра должна сидеть на месте… Врач очень следит. Это вот сегодня…

– А вечером?

– Вечером я еду домой. Даже ближе к ночи… – она обезоруживающе улыбнулась. – Семья, знаете…

– Да-да, конечно, – без всякого энтузиазма поспешил согласиться он.

Они причалили к пирсу, сдали весла лодочнику и двинулись вверх по усыпанной битым кирпичом аллее.

– Можно вас проводить? – спросил Невский.

– Вы и так идете рядом…

– Нет, когда вы поедете отсюда.

– До дому?

– Ну, хотя бы…

– Это же поздно!..

– Как-нибудь найду дорогу.

– Нет, не стоит, – помотала она головой. – Муж у меня ревнивый и если вдруг увидит…

– Он что, встречает вас?

– Бывает. Иногда…

– Но не пешком же вы пойдете! – с искренним недоумением воскликнул Невский.

– На автобусе. Да тут езды – три остановки. Можно, кстати, и пешком… Просто в темноте не люблю…

– Вот до автобуса я вас и провожу. И посажу в него. Если позволите, конечно…

– А вдруг дождь? Вы ж сами говорили…

– Ну и что? – пожал плечами Невский. – Мокнуть лишь бы мокнуть – не хочу. Но я надену куртку с капюшоном, возьму зонт – и никакие ливни не страшны!

– Ладно, договорились. – Лидочка остановилась и протянула ему руку. – Дальше я уже сама… До вечера. Часов так в десять заходите… И лучше все-таки, чтоб нас не слишком часто видели вместе. Ни к чему.

Она повернулась и быстро зашагала прочь.

Невский остался стоять один и, внутренне как-то расслабившись, глядел ей вслед.

Сейчас ему в ней нравилось все – и фигура, и походка, и платье, и прическа…

Шла его женщина, с которой он хотел быть, находиться постоянно, и наблюдать за ней было для него огромным наслаждением…

«Вот чудеса! Ведь, ежели по правде, я нисколько не влюблен в нее, – неожиданно подумал он. – И не полюблю, пожалуй, никогда. Не сумею… Всерьез – не сумею. И спокойно без нее проживу, как и жил до сих пор. Но когда она рядом – просто фантастически хорошо!.. И толком это никому не объяснишь. Даже себе. Не хватит нужных слов…»

На асфальтовой площадке перед главным корпусом тесным полукругом толпились отдыхающие.

В центре этого полукольца на мягком стуле сидел самозваный массовик с аккордеоном на коленях.

Потом он встал, отложил на стул свой инструмент и таинственно простер руки перед собой.

Длинный и тощий, он возвышался над окружающими почти на целую голову.

Лицо у него было кирпично-красное, усталое, и пальцы заметно дрожали.

Очевидно, маэстро до этого тяпнул.

– А сейчас мы перейдем к другому номеру программы! – простуженным голосом воззвал он. – Всех прошу внимательно следить за моей рукой. Показываю!

Он сделал неуловимый жест, и в левой его руке оказалась колода совершенно пустых карт. Он быстро развернул их веером, взмахнул в воздухе, и карты разом обрели масть. Затем он снова собрал их, накрыл колоду ладонью правой руки и, зажмурясь, тоскливо пробубнил:

– Три, два, один – старт!

Он разжал ладони, и в небо, гневно чирикая, взлетел обыкновенный воробей.

Карты неведомо куда исчезли.

Все зааплодировали.

Невский с любопытством начал ждать, что будет дальше.

Массовик сердечно поклонился на три стороны и даже зачем-то кивнул назад, где не было никого.

В эти секунды он напоминал эдакого разъездного премьер-боксера, выходящего не столько побеждать, сколько отвечать на приветствия своих поклонников.

– Представление окончено, – торжественно сказал он, когда отдыхающие угомонились. – Сейчас будет дождь, так что прошу внимательно следить за моей рукой. – Он развернулся и театрально махнул в сторону главного корпуса. – Показываю! Все – в дом! Спасайся, кто может!

Завершив таким эффектным выпадом свое представление, массовик подхватил аккордеон, стул – и во главе колонны санаторцев двинулся к парадным дверям.

Аллея и площадка перед домом опустели.