– Мы знаем, знаем! – вразноголосицу сказали добровольцы.

– Ага… Расписался я, значит, и печать поставил. На пропуске ведь и печать была – яркая такая, жирная, – я ее послюнявил и к доверенности приложил…

Гомерический хохот потряс кают-компанию. Габа выпучил глаза и сложился пополам. Широкие плечи его мелко затряслись.

– Чего только с голодухи не придумаешь, – горестно вздохнул Гирин. – А пришел на почту, там один заведующий за стеклом – то ли обед у них, то ли сиеста, не поймешь. Тот только на мою доверенность глянул и вернул. Печать, говорит, яйцом сведена. Все! Тут я сдался. Поплелся обратно. А что тут делать станешь? Перекантуюсь, думаю, как-нибудь до понедельника, у Нзубе займу или у Мэйсонье.

А потом прохожу мимо комендантской, мне и стукни в голову: может, думаю, я коменданту за постельное белье паспорт оставил? В залог? Я ж говорю – там все, как в прошлом веке! То справки этим симфорантам подавай, то паспорт, то квитанции разные… Вот уж точно: «Без бумажки ты – букашка, а с бумажкой – человек!»

Захожу я к коменданту – бритоголовый такой масай – и точно! Вынимает он мой синенький! Я аж затрясся весь! Оставил масаю вместо паспорта билет свой, вышел в коридор и – не поверите! – карточку эту синюю расцеловал! И вот тогда – в седьмой раз! – я только и получил свои кровные. Вот позорище…

– Зато есть что вспомнить, – утешил его Жилин.

– Да уж… – довольно ухмыльнулся Максим. – Это тебе не баран начихал!..

– А вот у нас… – начал Габа с воодушевлением, но договорить ему не дали. Стеклянная дверь медотсека раздвинулась, и в кают-компанию, повернувшись спиной, выбрался Йенсен.

– Обижаете! – воскликнул он для кого-то в медотсеке. – Конечно, передам! До свидания! – И обернулся к троице: – Заходите!

– А где девчонки? – спросил Жилин. – Что-то я их нигде не найду…

– А где же им еще быть? – сказал Йенсен, радостно улыбаясь. – В скафандровой, конечно! Да вы заходите, не стесняйтесь!

Кнуров и парочка зашли. В медотсеке все сверкало белизной. Матово белели пластмассовые стены, блестела белая груша киберхирурга под молочным потолком, похрустывали белоснежные халаты громадного старшего врача Клунина и тоненькой девушки-практикантки. Сразу за столом-пультом ждали своих жертв стационарные диагностеры – длинные массивные ящики с герметическими крышками. Тоже белые.

Грузный врач благосклонно посмотрел на вошедших.

– Андросы, – пророкотал он густым архиерейским басом и неодобрительно уставился на сутулого Антона, облачавшегося у шкафчика. – Как бы богатыри! Да, Ленусик?

– Да, – пискнула Ленусик и зарделась, как маков цвет.

– Что там у нас?.. – громыхнул старший врач, плавно перебирая клавиши на пульте. Компьютер забубнил, услужливо выдавая на экран какую-то врачебную цифирь. – Порядок… Раздевайтесь и ложитесь в любой, какой на вас смотрит.

Диагностеры стояли рядком. Жилин выбрал крайний слева, за коим стыдливо прятался Антон, Стажер явно комплексовал из-за своих узких плеч и тонкой, кадыкастой шеи. Трепыхаясь и вертясь в воздухе, он неловко запихивал ноги в мягкий распах комбинезона, нервно дергая его и подсмыкивая.

Рот Жилина сложился в беглой усмешке. Он распустил комбез до самого низу– Ленусик шарахнула паническим взглядом, – выпростал одну ногу, уцепился за поручень, разделся и нырнул в диагностер. Было тепло, как в нагретой постели.

– Как бы расслабьтесь! – грянул врач. – Ноги врозь, руки вдоль тела!

Девушка-практикантка неловко придвинулась, ухватилась обеими руками за крышку и, отводя глаза, захлопнула ее. Диагностер басисто загудел. Присоски биодатчиков облепили кожу; мягко, щекочуще, прошлись по ней микрощупы – словно кошка потерлась. Звонок колокольчика – и крышка пошла вверх.

– Можете одеваться, – прогремел голос эскулапа. – Ленусик, сделай доброе дело – включи стерилизацию.

– Сейчас! – пропищала Ленусик. И снова закраснелась.

«Наверное, переживает из-за какой-нибудь ерунды, – подумал Жилин, – из-за голоса или из-за того, что невысокая. Небось считает себя коротышкой-недоростком. Глупенькая…»

– А теперь куда? – спросил он у Гирина. – Макс!

Тот отвел взгляд от миниатюрной практиканточки.

– А?..

– Куда теперь?

– На борт, – спокойно сказал Гирин, скрепляя магнитные застежки на башмаках. – Все уже… Нет, ты погляди, какая лапочка! – произнес он приглушенным голосом.

– «Бе бо женолюбец, яко ж и Соломон»! – процитировал Габа нараспев и заклеймил друга: – Маньяк, сразу видно!

Гирин ответил немедленно:

– Сам ты маньяк! Смотри ты на него – нашел маньяка! Котяра хренов…

– Хватит вам ругаться, – благодушно проворчал Жилин. – Габа, что ты к нему пристаешь постоянно?

– Я?! – возмутился Габа. – Да он сам ко мне лезет, афанде! Ты его еще не знаешь просто!

– Ничего – протянул Гирин, – он меня однажды выведет…

– «Я мстю, – съязвил Габа, – и мстя моя страшна!»

Покачав головой, Жилин попрощался с медиками и направил стопы в скафандровую. Голос Ленусика за его спиной промяукал: «Следующие, пожалуйста!»

Жилин отворил круглый люк и шагнул в отсек без иллюминаторов, но со множеством шкафов и стеллажей. Ну, естественно… Все девушки были здесь. Они оживленно обсуждали фасоны спецкостюмов, прикладывали их к себе, вертелись перед зеркалами, дефилировали и прихорашивались.

– А вам что, особое приглашение нужно? – весело спросил Жилин. – А ну, марш в медотсек!

– Да мы сейчас! – хором заныли девушки. – Мы только померить!

– Мы что, – сказала Марина прекрасным голосочком, – и скафандры будем мерить? Никогда не надевала скафандра…

– Ты мне тут зубки не заговаривай, – сказал Жилин, улыбаясь. – Давай-ка топай…

– Нет, ну правда!

– Будем, – заверил ее Жилин. – И мерить будем, и подгонять. Ну, что ты на меня так смотришь?

Марина одарила его чарующей улыбкой.

– Думаю, что бы такое умное сказать… – проговорила она. – О! А давай я тебе глазки буду строить?!

– Я тебе дам «глазки»! – засмеялся Жилин и сгреб завизжавшую девушку в охапку.

Он вынес Марину в коридор и шлепнул по тугой попке, налаживая в медотсек.

Пересмеиваясь, покачивая крутыми бедрами, девушки проследовали в кают-компанию.

Проснулся и заревел громкоговоритель всеобщего оповещения:

– Внимание! Экипажу «Боры» собраться на борту! Объявляется готовность один! Повторяю…

Жилин взял Марину за руку своей мозолистой левой, а правую прижал к отпечатку пятерни, выдавленному на терминале регистратора.

Прямо перед Глебом и Мариной, за прозрачным люком, тянулась длиннющая галерея-переходник. Круглая снаружи, восьмигранная внутри, она метров на двадцать уходила в перспективу, стягиваясь вокруг внешнего люка «Боры».

– Идентификация успешна, – произнес терминал нежным женским голосом. – Доступ разрешен.

Пройдя вакуум-отсек «Боры», Жилин выбрался в кольцевой коридор и повел девушку, огибая выпуклую стену. Их обгоняли, толкаясь и спеша, добровольцы с чемоданами и модными заплечными мешками. Откатывались толстые двери, чмокали люки, цокали и гремели подковки. Удалые добровольцы были очень шумным народом и никак не могли успокоиться, все в них играли гормоны и кипел энтузиазм.

– Четвертый БО, – прочел Жилин. – Наш.

Он отодвинул дверь и заглянул. Чисто. Опрятно. Пусто. Бытовой отсек номер четыре состоял из двух хают. В первой, с мягкими стенами кремового цвета, стояли пара кресел и диван, в стене наличествовал шкаф, а под обзорным экраном был выдвинут столик. В маленькой каюте за перегородкой были откинуты две койки с широкими эластичными ремнями. Голая функциональность.

Развесив одежду, Глеб с Мариной уселись в кресла и пристегнулись. Жилина сморило. Он потянулся и, с облегчением выдохнув, откинулся на спинку кресла. Лениво смежил веки.

Марина улыбнулась: ей пришел на память лев Кларенс из Серенгети-Цаво, где дядя Саша работал рейнджером-аскари. Кларенс, тот тоже после легкого завтрака (полбака «живого» мяса и тазика витаминизированной воды) делал «потягушечки» и ложился в тенечке – подремать. Однако спал он вполглаза и вполуха: ни одна тень, ни один звук не проходили мимо царственного лентяя. Всегда готовый к отпору, он с легкостью взрывался движениями, и не было среди них ни одного лишнего. Удар его лапы ломал хребет буйволу-мбого…