Через несколько мгновений пес снова был поднят ввоздух, а его грязная миссия выполнена. От ненависти и ужаса Уильям онемел. Черт возьми, да ведь твидовая куртка на псине — его! Сомнений быть не могло. Негодяи украли ее — прокрались в дом под покровом ветра и стащили, как последние домушники. Они могли с легкостью перерезать ему горло, могли избить его, спящего, отравить. Они играли с ним как хотели. Уильям пришел в ярость. Они заплатят за все. Ни один не избежит расплаты.

Доберман скрылся за живой изгородью. Ямото влез на дерево и принялся возиться там с блоком, отцепляя его. Вот так они провели Эдварда. Утром ни следа не останется от ночных проделок, и кошмар под вязом объяснить будет нечем.

Улыбающийся Ямото спрыгнул с дерева. Пригнувшись, садовник несколько секунд смотрел на Уильяма, который, не в силах от ужаса пошевелить ни рукой ни ногой, стоял, словно врос в землю. Внезапно Ямото сорвался с места и побежал по лужайке вдоль изгороди к дому Кунца, к тайному убежищу Уильяма, так что в свете луны мелькали его развевающиеся белые брюки. По сравнению с тем, каким Уильям запомнил его, Ямото сильно сдал. Совсем недавно Уильям имел отличную возможность рассмотреть садовника и хорошо помнил его лицо. Теперь у Ямото появилась жидкая седенькая бороденка, а кроме того, под узкими полями котелка в его ушах болтались серьги — золотые рыбки с лицами Гила Пича. Лицо Ямото было лишено всякого выражения, мертво. Ловкий как кот, он все бежал и бежал вдоль изгороди без остановки, с каждым мгновением приближаясь.

От небывалого ужаса у Уильяма перехватило дыхание. Он открывал рот, но воздух в легкие не попадал. Лишившись способности двигаться, он мог теперь только наблюдать, как садовник мчится к нему, рассекая ветер, — брюки Ямото трещали и хлопали, точно сорванные паруса. Неожиданно в глаза Уильяму бросился лежащий у стены дома металлический сундук, крышка которого со стуком открывалась и закрывалась, снова и снова, хлоп, хлоп, хлоп, и так до тех пор, пока сундук вдруг не оторвался от земли и, покачавшись мгновение в нерешительности, не уплыл, как и все прочее до него, в небо, лишь раз блеснув боками в отдалении. Целеустремленно бегущего вперед Ямото ветер так же внезапно поднял в воздух и, закрутив колесом, вместе с сорванным котелком унес прочь, словно бумажный змей, и брюки садовника еще долго белели в свете одобрительно улыбающейся луны. Вяз на границе участков затрясся, согнулся и был вырван с корнем и сметен во тьму. По небу помчались редкие быстрые тучи, в их разрывах Уильям замечал снующие звезды, настоящий поток звезд, несущийся из пространства и омывающий Землю. Подобно чудо-гелю, ветер вычистил заржавленные покровы небес, заставив звезды, планеты, шляпы-котелки и шезлонги засиять над крышами города во всей красе.

Проникая в комнату сквозь забывшие о шторах окна, солнечный свет ровно и мощно бил Уильяму в глаза. Было восемь утра. Ночь прошла непередаваемо скверно. Ветер еще не утих, но при свете дня скрежет жестких как жесть пальмовых ветвей уже не казался таким всепроникающим. Уильям вспомнил, что ночью ему снились кошмары. Однако разобраться, что ему приснилось, а что он в действительности увидел через выходящее на задний двор окно, было невозможно. Все, что он помнил, представлялось ему до странности реальным.

Он совершенно не был настроен провести целый день в заброшенном доме. С визитами домой должно быть покончено до рассвета, но будь он проклят, если откажет себе в чашечке кофе. Он был полон отваги и желания рискнуть головой. Эдвард, если узнает об этом, будет ругать его на чем свет стоит, но с'estlavie, как говорят французы. Он запрется и не станет отвечать на телефонные звонки. В случае появления опасности он всегда сможет снова перебраться через забор и спрятаться у Кунца.

Прежде чем выйти наружу, Уильям провел несколько секунд перед дверью черного хода, рассматривая дом Пембли. Во дворе и в окнах никого. Приотворив дверь, он пулей вылетел наружу, пригнулся и побежал к забору. У забора Уильям выпрямился, заглянул к себе во двор и, убедившись, что все спокойно, забрался на кучу кирпичей, спрыгнул по ту сторону и сразу же нырнул в дверь сарая-лабиринта. Не стоило испытывать судьбу. Выглянув наружу, он наконец направился к черному ходу дома, но по пути остановился, чтобы заглянуть под вяз. На траве под вязом уже созывала к себе первых утренних мух кучка собачьих фекалий.

Сердце в груди Уильяма дало сбой и заколотилось в два раза быстрее, частью от ярости, частью от страха. Вверху на ветках вяза не было и намека на ночную лебедку. Конечно, этого и следовало ожидать. Они обо всем позаботились, все продумали до мелочей. Лебедка наверняка сейчас невинно ржавеет в траве по ту сторону живой изгороди. Внезапно опомнившись, Уильям повернулся и заторопился в дом.

Утро тянулось невыносимо. Он пытался читать, но не мог. Тогда он попробовал писать, но и это оказалось напрасной тратой времени. На бумаге не оставалось ничего, кроме невразумительной ерунды, смятые листки с перечеркнутыми первыми абзацами, содержащие только невнятные намеки и смутные обещания, один за другим летели в корзину для бумаг. Уильям бродил по дому, заглядывал в шкафы, включал лампы и тут же выключал их снова. Большую часть времени он провел у окна, раздумывая о возможных выходках своей соседки. Чтобы его не заметили снаружи, Уильям по-особому занавесил окна. Гибискус не особенно разросся, и двор миссис Пембли был виден превосходно, однако смотреть там было не на что. Миссис Пембли, забыв про обычный утренний обход лужайки, не баловала соседа своими появлениями. Лишь раз она на минутку показалась на крыльце, бросив своему псу монументальную кость — с виду ни дать ни взять вареная голова ее муженька, со смехом подумал затаившийся за шторой Уильям. Развернувшись, старуха снова скрылась в недрах своего жилища. Уильяму это совсем не понравилось. Это было неестественно. Что-то определенно затевалось.

Около полудня Уильям устроился в своем зеленом кресле и задремал. Неожиданно вздрогнув, он проснулся, совершенно не помня о том, что именно его потревожило какой-то звук или смутная угроза. Сосредоточив внимание на шумах, доносящихся с улицы, он прислушался. Его ухо различило скрежет и лязг опускаемого борта кузова. Уильям поднялся из кресла, подошел к окну и — хлоп! — Ямото был тут как тут, снова суетился с секатором для бамбука и корзиной для скошенной травы, трудолюбиво приседал на корточки перед невысокой посадкой бегоний, отделяющей на небольшом промежутке двор Уильяма от двора Пембли.

Уильям ощутил, как ярость закипает в нем с новой силой. Остаток кошмарного сна, образ мчащегося по ветру Ямото в развевающихся брюках возник перед ним необычайно ясно. Он содрогнулся и принялся мерить шагами гостиную. Маленький Эдвард Сент-Ивс, пристроившись на его плече, давал ему ценные наставления, взывая к здравому смыслу и лучшим чувствам. Уильям махнул рукой и сбил кроху на пол.

— Я знаю, они что-то затевают, — отчетливо произнес он.

Потом снова остановился перед окном. Мощной треугольной тяпкой Ямото рыхлил грядку с цветами на стороне Пембли, все время находясь в опасной близости к бегониям Уильяма. Пусть только посмеет срубить хоть один оранжевый бутон…

Терпению любого человека есть предел, подумал Уильям.

— Главная часть отваги — выдержка, — пропищал ему на ухо тонкий, изводящий голосок.

— Выдержка! Слышать больше не хочу о выдержке. Кроме того, я ненавижу клише. Ты только посмотри на это — он подрубает цветам корни. Бегонии не вынесут такого варварского обращения. Грубый азиат!

Уильям в ярости заметался по комнате. Маленький Эдвард куда-то сгинул. Ну и пусть себе проваливает. Здесь вопрос чести. Перчатка давно брошена, настало время Уильяму подобрать ее и как следует отходить ею Ямото по физиономии. Кстати, и старуху тоже. Прошлой ночью их дерзость достигла невиданных высот.

Однако теперь Уильям был осмотрителен. Он хорошо помнил урок, преподанный ему тюбиком зубной пасты. Неторопливость и осторожность — вот что теперь станет его девизом. Ямото наверняка проведет в саду еще не менее часа. Есть время подготовиться. Разыскав в кладовой старый рюкзак, Уильям отнес его на кухню и первым делом положил в него половину палки салями. Следом за колбасой в рюкзак отправились банка консервированных персиков и открывалка. Отыскав в кухонном шкафу пачку соленых галет «Орео» вместе с несколькими картонными упаковками изюма и яблоком он прибавил это к припасам.