Внезапно Эдвард почувствовал беспокойство.

— Присядь, старина, — предложил он, отодвигая кухонный стул. — Ты, должно быть, проголодался.

Повернувшись к буфету, он нашарил на полке концентрат овощного супа с говядиной, продемонстрировал Уильяму и вопросительно поднял бровь.

— С тобой все в порядке? Джим написал, что на этот раз ты решил не рисковать и прямиком рванул через забор на заднем дворе. Ты снова оставил этих типов с носом. Мы узнали потрясающую вещь. Оказывается, Ашблесс…

— Мне кажется, я все понял.

— Что? — Эдвард наклонился, чтобы поднять с пола журнал, внезапно похолодев от предчувствия новой, только что открытой Уильямом вымышленной угрозы, нового крадущегося к дому в тумане смутного силуэта, призрака, в итоге оборачивающегося реальностью, как это каждый раз бывало раньше. — О чем ты?

— Двигатель, — ответил Уильям, уставившись в голую стену. — Двигатель, при помощи которого наша батисфера сможет передвигаться под водой. Уверен, что я смогу его сделать. Я придумал его, когда перечитывал в «Таймс» статью о левиафане. Я был неправ. Дело тут не вдавлении, которое, высвобождаясь, разнесет нас на куски, дело в антиматерии.

— Неужели? — с облегчением переспросил Эдвард. Помешивая деревянной ложкой вкастрюльке на плите похлебку, на поверхности которой плавали подозрительные оранжевые дольки, он рассматривал обложку журнала Уильяма. — «Межзвездный скиталец», — прочитал он один из заголовков, — «Уильям Гастингс». Это просто здорово, поздравляю! — Эдвард хлопнул в ладоши. — Черт! Нужно позвонить Расселу!

Уильям махнул на него рукой — мол, рассказ ерунда, не стоит беспокоить Лазарела. Глянув в кастрюльку, над которой колдовал Эдвард, он испуганно округлил глаза.

— Спасибо, я это есть не могу, — заявил он, морщась при виде маленьких квадратных оранжевых и зеленых кусочков, плавающих на поверхности. — Я должен все обдумать.

— Ты решил написать новый рассказ?

— Нет, я о двигателе. Мы сможем попасть туда, куда хотим, я уверен. Если только… — внезапно подхватившись, Уильям цапнул с кухонного столика свой блокнот. — Я пройдусь к Питу и перехвачу там пару гамбургеров, — бросил он, кивая в сторону супа. — Утром увидимся.

Захватив со стола недопитую рюмку с портвейном и початую бутылку, Уильям скрылся в своей комнате. Через секунду Эдвард услышал хлопок входной двери. Понюхав суп, он с сожалением вылил его в унитаз, вымыл кастрюлю и подсел к столу, чтобы просмотреть рассказ Уильяма внимательнее. Двадцать первое марта стремительно надвигалось.

Уильям проснулся задолго до рассвета от чувства тревоги. Выбравшись из кровати и взяв курс на ванную, он спросонок налетел на дверной косяк, потом сморщился от слепящего света, ругаясь про себя последними словами и силясь вспомнить причину тревоги. Наконец он вспомнил — виной всему был двигатель. Не что иное, как зов науки поднял его с постели в такую рань. С вечера он собирался поработать в сарае-лабиринте до первого света — не столько из-за сути работы, сколько для того, чтобы укрыться от бдительного ока миссис Пембли, которая по утрам неизменно шастала в халате среди сорной травы в своем садике по несколько часов кряду, притворяясь, что торчит там совсем не для слежки. Если бы можно было безнаказанно задушить старую ведьму или, скажем, хватить ее железной трубой по голове, Уильям с удовольствием сделал бы это, а потом занялся бы своими делами.

Миссис Пембли навряд ли могла питать хоть какой-то интерес к центру Земли, и это раздражало Уильяма больше всего. Их научные потуги были ей до лампочки. Весь внешний облик старухи служил тому очевидным подтверждением. Уильям мог понять рациональные силы, движущие, например, Джоном Пиньоном, или же — пускай родственные черной магии — кровожадные интересы Иларио Фростикоса. Но постичь, что толкнуло в объятия таких людей пожилую миссис Пембли, его разум был не в состоянии. Какую она находит здесь выгоду? Деньги? Маловероятно. Ее ненависть была слишком жгучей и явной. Если бы старуха преследовала корыстные цели, ее интерес к соседям не был бы таким оголтелым. Что означает собачье дерьмо под вязом? Вновь и вновь замечая отвратительные шарики по утрам, Уильям уже не удивлялся. «Дошел до ручки», — сказал он себе, отворачивая кран.

Подняв лицо к зеркалу, он осмотрел себя со всех сторон. Он похудел. Черты лица заострились, скулы выступили резче, во всем появился эдакий дух лихости.

Удали, бесшабашности и готовности ко всему. Нужно подзагореть, а то он становится похож на заключенного, отбывающего пожизненный срок. На узника собственного жилища. Вот такая петрушка. Уильям потряс баллончик с кремом для бритья и нажал на носик, но из сопла не вышло ничего, кроме пфффс сжатого воздуха и нескольких липких плевков жидкого мыла. Размахнувшись, чтобы швырнуть баллончик в раковину, и забыв про узость пространства ванной, Уильям сильно ударился костяшками руки о выложенный плиткой простенок.

Несколько секунд он стоял неподвижно, слушая, как кровь гудит в ушах, страстно желая кого-нибудь убить, раздавить, забить до смерти. Выбросив локоть, он саданул им по двери позади себя, воображая, что там лицо кого-то невероятно ему ненавистного — кто это мог быть, он не успел придумать. Филенка попала точно в нерв, и сокрушительная боль пронзила руку Уильяма, почти парализовав ее. Кривя рот, он в ярости развернулся, готовый ломать и крушить все на своем пути.

Почти тотчас же он взял себя в руки. И вспомнил свой судьбоносный поединок с садовым шлангом — один из тех случаев, в которых он, выиграв сражение, проиграл кампанию. Ему был дан сигнал опасности, предупреждение. Он почти верил, что неодушевленные предметы на свой особый манер разумны. Бывали дни, когда вещи, казалось, сговаривались против него — стулья незаметно выставляли ножки и цепляли его за ноги, мебель размещалась в комнате по собственному усмотрению, карандаши без конца ломались, мало-помалу доводя его до бешенства, ковер специально выгибал спину складками у него под ногами, а высота ступенек поразительно увеличивалась — настолько, что носки ботинок без конца их задевали. Взывать к справедливости в такие дни бывало бесполезно. Возможно, во всем были виноваты ионы, так сказать, изменение преломления космических лучей в атмосфере.

Но никто не знал главного — с непокорными предметами обихода нужно было уметь управляться, причем обязательно. Как и нерадивым слугам, вещам следовало указывать их место, иначе ситуация стремительно ухудшалась. Мир рушился и наступал хаос.

Если он сломает сейчас дверь, то ничего этим не добьется. Он взволнован и кипит от злости. Нужно успокоиться, двигаться осторожно и медленно. Пустив теплую воду, Уильям взбил достаточное количество мыльной пены, потом принялся бриться, очень спокойно и методично, проходя через одно обязательное действие за другим, кивая бритве, потом своему лицу в зеркале, куску мыла, чтобы продемонстрировать свое самообладание. Бритье закончилось как нельзя лучше. Однако в торце тюбика зубной пасты оказалась трещина; воспользовавшись ею, содержимое выползло наружу, скручиваясь маленькой резиновой змейкой, и испачкало Уильяму пальцы. Зато из носика тюбика вообще ничего не появилось. Уильям осторожно положил тюбик на кафельный уступ, прицелился и ударил по несносному предмету ребром ладони. Струя зубной пасты выстрелила из тюбика на плитки. Взяв в руку зубную щетку и с огромным трудом избавив ее щетинки от впутавшегося в них неизменного волоса, Уильям зачерпнул добытую пасту и тщательно, не обращая внимания на время, вычистил зуб за зубом. Промыв щетку, набрал в рот воды и открыл дверцу шкафчика-аптечки прямо себе в бровь.

Несколько секунд он просто не мог дышать. Грудь ему сдавило от ярости и неверия. Распахнутый зев аптечки передразнивал его собственный разинутый рот, силящийся произнести уже подступающие к горлу ругательства.

— Черт возьми! — заорал Уильям, забыв, что весь остальной дом спит. Захлопнув дверцу шкафчика, он набросился на тюбик и принялся терзать его, в конце концов скомкав виновника в плотный комок. Снова расправив комок, задыхаясь, рыча и пачкая руки пастой, он крутил и тянул в стороны концы тюбика до тех пор, пока тот не разорвался практически надвое. Смятые половинки тюбика, которые скреплял теперь только тонкий краевой шов, Уильям злобно швырнул в раковину.