— А кто, по-вашему, я такой, дружище? — хрипло поинтересовался он наконец, быстро взглянув на этикетку бутылки и обнаружив, что впопыхах схватил из холодильника вместо пива «Лечебный эликсир доктора Брауна».

— Наш гость, по-видимому, считает, что ты один из тех беглецов, за которыми он гонится, — ответил Сквайрс, строго взглянув на пришельца.

— Нет, нет, — засуетился человек в майке, протестующе поднимая руку, — я не собираюсь никого обвинять. На Пэтчен двое мужчин пытались забраться в дом и убежали в эту сторону, вот и все. Теперь я вижу, что здесь их нет.

— Не повезло, — сказал ему Лазарел. — А вы, видно, решили, что застукали взломщиков. Обязательно найдите их — они могут оказаться опасными.

Повернувшись к Сквайрсу, профессор добавил:

— Наверное, лучше будет запереть дверь на засов. А то грабители могут попробовать вломиться и к нам.

Мужчина в майке постоял на пороге еще несколько секунд, словно подыскивал слова, чтобы закруглить разговор. Неожиданно с дороги послышались крики и топот бегущих ног — гость мигом развернулся и, буркнув что-то вроде «ну, держитесь, хулиганы», побежал на шум. Сквайрс закрыл за ним дверь и поплотнее задернул на окне тяжелые шторы.

Из кабинета выглянул Эдвард.

— Ну как — пронесло?

— Кажется, — отозвался Лазарел. — Но лучше будет, если мы немного посидим здесь, пока шум не утихнет.

К величайшему удивлению Лазарела Эдвард вышел в кухню вместе со своим шурином Уильямом Гастингсом.

— Что, черт возьми, ты сделал со своими волосами? — спросил профессора Уильям.

Лазарел на секунду задумался.

— Ничего, — ответил он. — Откуда ты взялся?

— Из канализации, — с улыбкой ответил Уильям, предвкушая историю, которую сейчас расскажет.

Все четверо уселись полукругом перед электрическим камином.

— Итак, — сказал Уильям, проглотив остатки пива из своей бутылки, — я провел кое-какие теоретические изыскания. Установил некоторые связи. Физическая вселенная, как я понял, гораздо загадочнее, чем кажется на первый взгляд. Ваши сведения о Гиле Пиче лишь подтверждают мои догадки. Институт науки несовершенен, но это не его вина. Мы сами надели на науку шоры. Пора сорвать их. Настало время литераторам доказать, на что они способны.

Уильям поднял свою пустую бутылку и посмотрел в нее через горлышко, словно в подзорную трубу — после третьей бутылки пива он всегда так делал. У Эдварда каждый раз язык чесался спросить, что Уильям там, собственно, видит, но как сформулировать этот вопрос, чтобы в нем не слышалось намека на чудаческий оттенок этой привычки, он не знал.

— Кстати, о литературе, — продолжил Уильям. — Я пристроил свой релятивистский рассказ.

— Ты говоришь о приключениях увеличивающегося в размерах человека в ракете? — спросил Сквайрс, поднося к трубке спичку.

— Именно. Мне прислали письмо с наилучшими пожеланиями — даже добавили, что всегда рады сотрудничеству.

— Кто? — поинтересовался Сквайрс.

— «Аналог», — ответил Уильям.

От неожиданности Сквайрс выронил изо рта трубку, и щепотка тлеющего табака, высыпавшегося оттуда, скользнула между его ногой и подлокотником кресла. Сквайрс вскочил, спасая свое имущество, сбил табак на пол и, подхватив полотенцем, выбросил в выложенный кафелем камин. Скрывшись в кухне, он вскоре вернулся с подносом свежеоткупоренных бутылок.

— За релятивистский рассказ, — объявил он, раздавая пиво. Широко улыбаясь, Уильям согласно кивнул. В пивной эйфории ситуация представлялась в розовом свете даже ему. Бурые пятна на брюках и рваный рукав пальто уже стали для него памятными знаками. Он здорово разобрался с этими подонками. Они еще услышат об Уильяме Гастингсе, он устроит им хорошую жизнь. Предчувствуя грядущие битвы, он улыбнулся снова.

— Рой, — внезапно обратился он к своему другу, который заново набивал трубку. — Я недавно опять перечитал книгу по релятивистской механике, и знаешь, что теперь меня там особенно поразило? Световые конусы. Ты слышал когда-нибудь о них?

Сквайрс мгновение помедлил, возможно, раздумывая над всей бесполезностью разговора, который, без сомнения, последует за его ответом.

— Термин «световой пучок» или «световой конус», — спокойно сказал он, — применяется при изображении трех измерений пространства и одного — времени в виде кубического графа, где на одной оси откладывается время, а на остальных перемещение в пространстве…

— Это я понимаю, — перебил его Уильям, подавшись вперед и приходя во все более возбужденное состояние. — Сам по себе конус происходит из световой сферы, равномерно расширяющейся во все стороны, словно надувающийся воздушный шар. Вот что здесь важно — все мы находимся в центрах таких бесконечно расходящихся фотонных окружностей, стремящихся со световой скоростью к звездам, словно круги на ровной поверхности пруда Вселенной. Это наши ауры, если хотите. Гало, если смотреть с другой стороны — на что большинство из нас обычно не желает обращать внимания. До сих пор, по крайней мере, было так. Но обратимся снова к аллегориям, что не раз оказывалось весьма полезно.

Прищурив глаз, Уильям взглянул на Сквайрса. Тот строго кивнул в ответ.

— Человек, если я понимаю суть световых конусов правильно, является центром расходящегося фотонного гало — при графическом изображении почти бесконечная последовательность таких гало образует циклическую схему восходящего к звездам излучения.

— Не могу спорить с тобой, — отозвался Сквайрс, бросая быстрый взгляд на Лазарела. Тот поспешно подтвердил, что и по его мнению пока все верно.

— В таком случае, джентльмены, наши жизни в пространственно-временных терминах можно представить в виде череды световых конусов на магистрали — символов человеческого мирского пути, его шествия сквозь пространство и время.

— Конусов на чем? — переспросил Лазарел. — Я не совсем понял, при чем здесь магистраль.

— Эти красные конусы. Клоунские колпаки с лампочками внутри, которые выставляются на магистралях для разграничения полос. Они не что иное, как перевернутые световые пучки-конусы, фигурально выражаясь.

Непосредственное представление приземленности нашего существования, буквальное отображение нашей прикованности к Земле с точки зрения этих расширяющихся в бесконечность ореолов света.

Уильям замолчал и несколько секунд обдумывал сказанное. Схватив с кухонного стола клочок бумаги и карандаш, он принялся делать стремительные пометки, в задумчивости забыв обо всем. Набросав несколько строк, он остановился, потом прибавил к написанному еще несколько фраз и, весьма довольный собой, откинулся на спинку стула.

— Видишь ли ты в этом хоть один изъян? — спросил он, обращаясь к Сквайрсу.

— Вот так, с ходу, — нет, — отозвался тот, качая головой. — Как и во всем, что слышал от тебя до сих пор.

— Благодарю, — ответил Уильям, приняв услышанное за комплимент. Пробежавшись пальцами по столу на манер паучьих лапок, он глубокомысленно улыбнулся, потом согнал с лица сосредоточенность и вознаградил себя за труды глотком пива.

— Допустите человека литературы в науку, — торжествующе провозгласил он, — и все встанет на свои места.

— В твоих словах я слышу отголоски великой истины, — ответствовал Сквайрс, — и вижу очертания будущего небольшого рассказа.

Уильям кивнул.

— По сути, этот рассказ уже готов, согласись? Добавить пару-тройку персонажей для живости и… — он несколько раз красноречиво взмахнул руками, чтобы проиллюстрировать то, что произойдет после прибавления двух-трех персонажей.

После короткой паузы Эдвард спросил:

— Так что мы будем делать с Пичем?

— А ты уверен, что это был он? — спросил Уильям.

— Я заметил его лицо, когда он повернулся к окну. Это был он — вылитый отец, кстати говоря.

— Тогда нам необходим ордер на обыск, — заявил Уильям. — Все говорит о том, что Гил скорее всего похищен. Сначала он, возможно, убежал из дома сам. Потом Фростикос его выследил и поймал, что, в общем-то, не меняет состава преступления.