Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В марте 19-го забастовали рабочие Астрахани. Их митинг был оцеплен войсками, которые открыли пулеметный огонь и стали забрасывать забастовщиков гранатами. Тех, кто пытался бежать в степь, догоняла и рубила конница. По городу начались массовые аресты, а в Москву полетела телеграмма о восстании. Троцкий прислал приказ "расправиться беспощадно", и под руководством С. М. Кирова и чекистов — матроса Панкратова и бандита Чугунова, пошли казни. Многих, размещенных на баржах и пароходах, топили с камнем на шее. На пароходе «Гоголь» в одну ночь утопили 180 чел. Расстрелянных едва успевали возить на кладбище. Потом спохватились, что истребляют один «пролетариат», и для более солидной картины «восстания» понадобились «буржуи». Облавы и экзекуции обрушились и на богатые кварталы. Эта вакханалия продолжалась до конца апреля, и истреблено было около 4 тыс. чел. Но террор не ограничивался фронтами или подавлением мятежей. Скажем, в Ярославле и Екатеринбурге имели место «предупредительные» расстрелы заложников — когда большевики получали данные, будто восстания против них только готовятся. В спокойных подмосковных Бронницах исполком местного Совета расстреливал всех, чья физиономия не понравилась. Член исполкома мог остановить такого человека на улице, прихватывал двух конвойных, вел во двор манежа и убивал.

Р. Гуль в книге «Дзержинский» приводит случай, как Железный Феликс пришел на заседание Совнаркома. А Ленин, по своему обыкновению не слушающий выступающих, передал ему записку: "Сколько у нас в тюрьмах злостных контрреволюционеров?" Дзержинский написал: "Около 1500". Ленин поставил крест и передал бумажку обратно. Дзержинский вдруг, ни слова ни говоря, встал и вышел, удивив собравшихся. Оказалось, что произошло недоразумение Ильич лишь пометил, как это делал обычно, что ознакомился с документом, а Дзержинский принял крест за приговор и отправился в ВЧК, где отдал соответствующее распоряжение. Но если источники Гуля могли в чем-то ошибиться, то С. П. Мельгунов вел свою картотеку, и только по официально публикуемым спискам казненных насчитал за вторую половину 18-го года 50 тыс. жертв. Точно так же, по опубликованным большевистским данным, эсеровская газета "Воля России" за январь-март 1919 г. насчитала 13850 расстрелов. Хотя списки эти всегда занижались — в них, например, редко включали женщин, сокращали во время особенно крупных кампаний, и естественно, никогда и нигде не публиковались списки расправ в прифронтовой полосе, вроде опустошения Казани или казачьего геноцида. А где-нибудь в глухой провинции чаще обходились вообще без публикаций.

Террор стал неотъемлемой частью советского государства. Он отлаживался и ставился на постоянную основу для методичного и целенаправленного истребления всех неугодных. Скажем, в Москве красноармейцы быстро стали «сдавать», вместо них для расстрелов начали использовать китайцев. А потом выделились профессиональные палачи, день за днем «работавшие» на жутком конвейере. Вот как выглядела, согласно бюллетеню левых эсеров, столичная машина смерти в марте 19-го. "Теперь ведут сначала в № 11, а из него в № 7 по Варсонофьевскому переулку. Там вводят осужденных 30-12-8 человек (как придется) на четвертый этаж. Есть специальная комната, где раздевают до нижнего белья, а потом… ведут вниз по лестнице. Раздетых ведут по снежному двору, в задний конец, к штабелям дров, и там убивают в затылок из нагана. Иногда стрельба неудачна. С одного выстрела человек падает, но не умирает. Тогда выпускают в него ряд пуль; наступая на лежащего, бьют в упор в голову или в грудь. 10–11 марта Р. Олехновскую, приговоренную к смерти за пустяковый поступок, который смешно карать даже тюрьмой, никак не могли убить. 7 пуль попало в нее, в голову и грудь. Тело трепетало. Тогда Кудрявцев (чрезвычайщик из прапорщиков, очень усердствовавший, недавно ставший коммунистом) взял ее за горло, разорвал кофточку и стал крутить и мять шейные позвонки. Девушке не было 19 лет. Снег на дворе весь красный и бурый. Все забрызгано кругом кровью. Устроили снеготаялку — было дров много… Снеготаялка дала жуткие кровавые ручьи. Ручей крови перелился через двор и потек на улицу, перетек в другие места. Спешно стали закрывать следы. Открыли какой-то люк и туда спускают этот темный, страшный снег, живую кровь только что живших людей".

А ведь большевистский террор был не единственным бедствием, обрушившимся на Россию. Вовсю разгулялся и «обычный» бандитизм, выплеснувшийся из хаоса Февральской революции. В Москве орудовали крупные шайки Сабана, Яшки Кошелькова, Селезнева, Гуська, Графчика, Краснощекова, Хрящика, Матроса, Бондаря, Донатыча, "банда шоферов", в Питере — Ваньки Белки, Леньки Пантелеева, Жорки Александрова. По Украине колобродили банды Махно и Григорьева, захватывая даже крупные города и устраивая в них погромы. Одессу держала под контролем настоящая мафия Мишки Япончика (Винницкого).

Впрочем, если на своей территории большевики старались бороться с преступностью и анархией, то на территории противника: всячески поддерживали и даже финансировали ее. Так что и Махно, и Григорьев, и Япончик до поры до времени действовали с коммунистами в дружбе и союзе. И если в мае 19-го фотовитрины Киева, призывая народ встать на защиту от григорьевцев, широко демонстрировали их бесчинства — снимки изнасилованных девушек, загоняемых прикладами в пруд топиться, груды отрубленных голов, трупы стариков с выколотыми глазами и женщин с отрезанными грудями, то умалчивалось о том, откуда же взялись подобные фотографии у красных. Но как раз в этом не было ничего удивительного, поскольку делались снимки при наступлении бандитов еще не на Киев, а на Херсон, Николаев и Одессу — когда они были бригадой доблестной Красной Армии, борющейся с интервентами и буржуями. Да и Одессу большевикам сдала "по дружбе" мафия Япончика, подкупив начальника штаба французских войск Фрейденберга, который вертел, как хотел, безвольным командующим д'Ансельмом. В результате чего при эвакуации оккупантов бандиты смогли перетрясти и ограбить огромный богатый город, а Япончик стал командиром красного полка (хотя и ненадолго).

Углублялась разруха — но в основном, не по объективным причинам, а из-за большевистского беспредела. Многие специалисты — чиновники, инженеры, техники, попадали под красный террор, другие разбегались кто куда. А тех «спецов», которые оставались работать при новой власти, затюкивали и регулировали подчиненные работники, игнорируя их указания и демонстрируя свое "классовое превосходство". Вместе с разогнанным руководством городов было разрушено коммунальное хозяйство. Не стало ни электричества, ни тепла, самодельные печки-буржуйки топили мебелью, книгами, ломаемыми заборами и деревьями из скверов. Помои и нечистоты выплескивались во дворы, на улицы, а то и на лестницы, замерзая зимой сплошной омерзительной наледью.

По ленинской модели даже «кухарка» могла "управлять государством" потому что в его государстве-машине руководителям разных рангов отводилась лишь роль передаточных звеньев, спускающих вниз указания, поступающие сверху, и докладывающих об их исполнении. Но на деле-то эта примитивная схема не срабатывала. Назначали таких «кухарок», ответственных коммунистов — а они ничего толком не умели, да и не хотели делать, кроме как пожинать лавры своего руководящего положения. Соответственно, им приходилось искать помощников, обрастая «совслужащими» и «совбарышнями», и там, где прежде справлялся один компетентный чиновник, возникало целое учреждение. И рождались бесчисленные «гуконы», «главтопы», «коммунхозы» по размеру бюрократии советская Россия сразу же многократно переплюнула Россию царскую. Штаты учреждений бесконечно раздувались, они почковались и множились. Но набивались-то в них не по профессии или призванию, а кто куда сможет — потому что служба давала паек. В результате, все эти механизмы работали вхолостую, а чтобы изобразить отдачу, истекали потоками документов, пытаясь декретировать и регулировать каждую мелочь. И бумажная свистопляска окончательно парализовывала всякую хозяйственную жизнь.

38
{"b":"39042","o":1}