Письмо LXXXV (О стоиках и перипатетиках)
Луцилия приветствует Сенека!
Тебя щадил… Теперь ты попросил
Сравненья оппонента и коллеги…
О, Господи, позволь набраться сил!
"Разумный человек во всем умерен;
Умерен - стоек, стоек - тверд в беде,
Печаль не зная, лишь в себе уверен,
Блажен." - Так наши говорят везде…
Перипатетик скажет: Стоп, не нужно
Все слишком уж буквально толковать:
Ничто людское мудрому не чуждо,
Есть в мыслях повод душу волновать.
Как понимать: "Не знающий печали?"
Тот, кто печалям воли не дает…
Печали - в человеческом начале,
В природе, как закат или восход.
Тогда мудрец - сильнее самых слабых?
Чуть выше низких, чуть светлее тьмы?
Воздержней потаскухи, мерзкой бабы,
Проворнее калек или хромых?!
Так, все пороки перебрав по чину,
В словах о мудром мы найдем лишь лесть.
Иль только в мере зла искать причины?
Здоров ли тот, в ком слабая болезнь?!
В "бескосточковых" финиках… есть зерна,
В отличье от обычных, не тверды.
И зло, вначале малое, проворно
Растет и нас доводит до беды.
Наш разум никогда страстям не равен,
Его смывает бешеный поток
Страстей, что пропитают до окраин
Сознание, как в насморке платок.
Как лев, страсть - подчиняться не умеет,
Хоть укрощен, он ловит свой момент,
Завидя кровь, рычит и пламенеет…
Что укротитель?- Где твой инструмент?!
Кто страстью одержим, как наважденьем,
Не смог в себе преграду ей создать:
Нам легче воспрепятствовать рожденью
Пороков, чем потом их обуздать.
Пороков власть охватываете живо,
И разум - бесполезная сума.
"Умеренность в пороках" просто лжива,
Как лозунг "не спеша сходить с ума".
Жестокость, скупость и неверность долгу
Известны с незапамятных времен.
И потому живут они так долго,
Что не меняют собственных имен.
Из века в век, любой из нас свидетель,
Они - как паутины прочной нить.
Доступна управленью добродетель,
Пороки можно лишь искоренить.
Дурным порывам дав немного воли,
Теряешь власть над ними навсегда:
Наш страх растет при виде внешней боли,
Что б разум ни твердил, все ерунда…
Кто допустил в себе рожденье страсти,
Потом всю жизнь с ней бьется, Дон Кихот.
Когда вещей начала неподвластны,
Не в нашей власти также их исход…
"Он не гневлив, бывая в гневе редко…
Он, хоть не трус, боится иногда…"
Порок меняет душу, словно клетка,
И, с каждым днем - видней следы вреда.
Нам академик, истины радетель,
Оставил фразу (как ее постичь?):
"Блаженной может стать лишь добродетель,
Но совершенства в благе не достичь."
Кто так считает, просто забывает:
У Бога - добродетели пути,
Божественного выше… не бывает,
Поскольку выше - некуда идти.
Блаженство не разделишь на ступени,
Блажен иль нет - другого не дано.
Кто не блажен - раскаянья и пени…
Светло блаженным, хоть вокруг темно…
Величина неважна, важно свойство:
Блаженная душа всегда полна.
Нет места в ней пороку, беспокойству…
В ней истина пречистая одна.
"Бесстрашье храбрых - это род безумья!"
Для бедствий - да! Опасности - не в счет.
Разумен трус, от страха обезумев
В опасности, что мудрый пресечет?
"Что ж, под удар себя подставит храбрый?"
Ничуть! Он осторожен, не труслив.
Не избежит - сумеет "взять за жабры"
Опасности, себя повеселив.
Беда в одном - отдать свою свободу!
Все прочее - лишь видимость беды:
Плен, нищета, побои год за годом,
Болезни утомительной следы…
Беда вредит и делает нас хуже,
Страдание и бедность - не беда.
Корабль в штормах накренился, и нужен
Здесь кормчий - мастер тяжкого труда.
Перипатетик скажет: "Как и кормчим,
Мешает буря, мудрым - нищета."
В них разность целей: первым - путь закончить,
Вторым - благого курса прямота.
А, впрочем, разве кормчий обещает
Нам счастье? - Только правильность пути…
От Нептуна искуссно защищая,
И зная, что, иначе не пройти.
Труд кормчего - везти на расстоянье,
Как труд врача - лечение больных.
А в мудрости есть общность достоянья,
Хоть ближе к мудрецу, чем к остальным.
Пускай его гнетет необходимость
Он может людям пользу принести:
Удача, оскорбленья и судимость
Удара не способны нанести.
А, счастье и несчастье - только повод
Явить нам добродетельность в делах.
Ее дорога - Бога строгий повод,
Не имя суть: Христос или Аллах.
Из кости мог ваять скульптуры Фидий,
И бронзе мог он форму придавать…
Да, хоть гранит - он дал бы нам увидеть
Ту красоту, что камень мог скрывать.
Так добродетель, в славе и при деньгах
Иль в бедности, в сенате и в строю…
Оставит лучший след, что можно сделать.
И в этом ее, позже, узнают.
Над хищным зверем одержать победу,
Способен дрессировщик без багров.
Мудрец искуссно укрощает беды,
Внушая бедам кротость.
Будь здоров.
- ------------------
Письмо LXXXVI (О бане Сципиона)
Луцилия приветствует Сенека!
В Литерне Африканский Сципион
Закончил жизнь, покинув Рим навеки:
Изгнанье добровольно выбрал он.
Великий победитель Ганнибала,
На пике славы он оставил власть,
Когда решил, что Риму не пристало
Свободу потеряв, пред ним упасть.
"Не стану ничего менять в законах,
Прими мой дар, прекрасный дар любви:
Раз власть моя становится препоном,
Я ухожу - свободою живи."
Одно из двух должно было случиться:
Свобода с чуждой волей не жильцы…
Души величью есть где поучиться,
Сидящие у власти мертвецы…
Почтил я маны и его могилу,
Которой стал разрушенный алтарь.
И я сравнил, как мы живем, мой милый,
С величьем предков проживавших встарь.
Здесь, в темной баньке, тесной, безоконной,
Вождь омывал свой пот и прах земной,
Свой сельский труд, нелегкий и законный,
Закончив… Как живой передо мной…
Теперь у нас александрийский мрамор,
Круги на стенах, кровля из стекла,
Течет вода из драгоценных кранов,
В бассейны окунаются тела.
А сколько здесь колонн и украшений,
Все роскошью сверкает дорогой…
И шум воды, бегущей по ступеням,
И самоцвет прекрасный под ногой…
А в этой бане, вместо окон - щели
стен неприступных… Еле брезжит свет.
А мы и загорать в них захотели,
И видеть море… Пользы в этом нет.
А прежде их ничем не украшали,
Да и зачем, когда им грош цена?
Воды не подливали, не мешали…
Отмыть бы грязь, у бани цель одна.
Но, как приятно быть здесь тем, кто знает,
Что мылся здесь Корнелий и Катон.
Теперь же, столько жару нагоняют
Что впору мучить, если есть за что…
У Сципиона, что за жизнь в деревне?
Он мылся непроцеженной водой,
Что вымывала ил между кореньев…
Вот вам преданья старины седой:
Лишь руки, ноги мыли ежедневно,
А тело мыли - раз за восемь дней
Теперь все моют чаще, несомненно…
А люди стали чище?- Нет, грязней…
Гораций Флакк описывал в сатирах:
"Духами пах изнеженный Букилл,
Козлом вонял Горгоний…" Осудил он
Букилла, не по запаху судил…
Не надоел рассказ о жизни древней?
Теперь усадьбой правит Эгиал:
Сажать умеет старые деревья,
И научил меня, тому что знал.
Вергилий обо всем писал красиво,
