Бандитка Я вел расстреливать бандитку. Она пощады не просила. Смотрела гордо и сердито. Платок от боли закусила. Потом сказала: «Слушай, хлопец, Я все равно от пули сгину. Дай перед тем, как будешь хлопать, Дай поглядеть на Украину. На Украине кони скачут Под стягом с именем Бандеры. На Украине ружья прячут, На Украине ищут веры. Кипит зеленая горилка В беленых хатах под Березно, И пьяным москалям с ухмылкой В затылки тычутся обрезы. Пора пограбить печенегам! Пора поплакать русским бабам! Довольно украинским хлебом Кормиться москалям и швабам! Им не жиреть на нашем сале И нашей водкой не обпиться! Еще не начисто вписали Хохлов в Россию летописцы! Пускай уздечкой, как монистом, Позвякает бульбаш по полю! Нехай як хочут коммунисты В своей Руси будуют волю… Придуманы колхозы ими Для ротозея и растяпы. Нам все равно на Украине, НКВД или гестапо». И я сказал: «Пошли, гадюка, Получишь то, что заслужила. Не ты ль вчера ножом без звука Дружка навеки уложила? Таких, как ты, полно по свету, Таких, как он, на свете мало. Так помирать тебе в кювете, Не ожидая трибунала». Мы шли. А поле было дико. В дубраве птица голосила. Я вел расстреливать бандитку, Она пощады не просила. Сентябрь 1944–1946 Муза Тарахтят паровозы на потных колесах, Под поршнями пары́затискав. В деревянном вагоне простоволосая Муза входит в сны пехотинцев. И когда посинеет и падает замертво День за стрелки в пустые карьеры, Эшелоны выстукивают гекзаметры И в шинели укутываются Гомеры. 1944 Рубеж Свет фар упирается в ливень. И куст приседает, испуган. И белый, отточенный бивень Таранит дорогу за Бугом. Рубеж был почти неприметен. Он был только словом и вздрогом. Все те же висячие плети Дождя. И все та же дорога. Все та же дорога. Дощатый Мосток через речку. Не больше. И едут, и едут солдаты Куда-то по Польше, по Польше. Август 1944 Бабельсберг 1945 Мне снился сон, тифозный и огромный, Как долгий дождь, подробно, не спеша, Как будто в целом мире от разгрома Не уцелела ни одна душа. И только пятна трупов вдоль обочин, И только – крупы вымерших коней, И только – роща голая и очень Просторный сумрак плещется по ней. Прошли войска по Западной Европе. Пролязгали железные стада. И медленно, как в сказке о потопе, Обратно в русла схлынула вода. И просыхают прусские долины. И тишина объемлет шар земной. Но где он, голубь с веткою маслины, Не жди его, новорожденный Ной! Так холодно в Германии и пусто. По рощам осень ходит не спеша. Дома оглохли. И такое чувство, Что нет души. Что вымерла душа. А в кабаке оркестр играет танцы. Цветные юбки кружатся в пыли. И пьют коньяк в домах американцы, И русские шагают патрули. Скрежещут ставни, старые, косые, Тревожное идет небытие… Как хорошо, что где-то есть Россия, Моя мечта, прибежище мое! 10 января 1946 "Зачем кичимся мы и спорим…" Зачем кичимся мы и спорим, Коснеем в давних недоверьях — Одним мы выброшены морем На тот же самый звонкий берег. Мы оттого росли с пристрастьем, Что, став препоной темной силе, Была не именем пространства, А имя времени – Россия. Так поступайте, как хотите, Чтоб только песни не стихали! Для всех достаточно событий, Пытающихся стать стихами. И пусть попытка будет пыткой — Любая мука будет легче, Чем жизнь с оглядкой и со скидкой В уютном логове залегши. Ты прав, товарищ, не до спора, Когда в цене любое слово. Быть может, скоро, очень скоро Горнисты заиграют снова. Быть может, снова полустанки Пойдут раскачивать закаты, И поползут на приступ танки, Как неизбежность угловаты. На то даны глаза поэту, Чтоб разглядеть в кромешном быте, Как даты лезут на планету С солдатским топотом событий. 5 января 1946 |
