У всех у них был один и тот же голос - голос того продавца в капюшоне.
На третий месяц такой жизни в квартире зазвонил телефон. Каширин некоторое время таращился на него пьяным взглядом, потом скатился с залитого пивом дивана, поднял трубку и промычал:
– Алле…
– Гражданин Каширин? - холодно спросили оттуда.
– Ахха…
– Это оперуполномоченный Труханов вас беспокоит, из уголовного розыска. Можете подъехать к нам завтра после обеда?
– За… чем?…
– Ерунда. Несколько маленьких вопросов. Я веду дело Расяева-Кострова… хотел бы с вами потолковать. Не возражаете?
– Ш-ш… што?… Кха… кхакое дело?… Они же сами… х-х… умерли, убийства не б-было… нет?…
– Мы так думали. Но недавно выяснилось кое-что интересное, и старые дела подняли. Объединили в одно. Интересные фактики выявились… Так что я вас жду.
– Я буду, да, хорошо… Тру… Труханов, а вас как зовут?… А?… Имя ваше как?…
– Семен Михайлович. До свидания, гражданин Каширин.
В трубке послышались гудки. Каширин некоторое время смотрел на нее, а потом опустил мимо аппарата.
Коричневый листочек с двумя фамилиями по-прежнему лежал в ящике стола. Каширин не открывал его уже три месяца.
На этот раз он почти не задумывался. Потянулся за ручкой и размашисто написал: «Семен Труханов».
Правда, в голове брезжило смутное воспоминание… что-то из сказанного тем странным типом в капюшоне… что-то такое… какое-то предупреждение напоследок…
Но с тех пор прошло целых семь месяцев. Да и голова у Каширина в последнее время работала хуже некуда.
Вечерний сумрак и винные пары застилали глаза. Но Каширин все равно отчетливо разглядел густую черную тень, отделившуюся от ног и уползшую под дверь.
Ничего страшного, все как в прошлые разы. Она сделает дело… сделает… Этот Труханов еще пожалеет, что вздумал поднимать старые дела… кто его просил, спрашивается?!
Он сам виноват… сам… сам… сам… сам…
Пусть теперь пеняет на себя.
Потом Каширина сморил сон. Точнее, он опять впал в болезненное хмельное забытье, положив голову на стол.
Очнулся Каширин оттого, что почувствовал на себе чей-то взгляд. Не просто обычный человеческий взгляд, но нечто в прямом смысле буравящее, сверлящее, пронизывающее насквозь. Этот взгляд не сумел проигнорировать даже крепко спящий.
– Кто здесь?… - вяло пробормотал он, поднимая голову.
В темноте что-то шевельнулось. Каширин зашарил по столу, ища выключатель ночника.
В темноте снова что-то шевельнулось. Теперь оно приблизилось вплотную. Каширин наконец нашарил выключатель и зажег свет.
Впервые в жизни он протрезвел за одно мгновение.
То, что возвышалось над несчастным пьяницей, когда-то было его собственной тенью. Теперь же… теперь оно стояло на двух ногах, походя на человеческий силуэт, грубо вырезанный из черной бумаги.
Глядя на эту безликую фигуру, Каширин слабо захрипел и грохнулся со стула. Тело словно налилось свинцом - конечности совершенно не слушались. По ногам что-то потекло.
Тень медленно наклонилась к бывшему хозяину и схватила его за горло. Каширин вяло задергался, чувствуя, как жизнь утекает из тела.
С каждой секундой Каширин дергался все слабее, а тень давила все сильнее, прижимая жертву к полу так, словно желала расплющить в лепешку. Непроглядная чернота сменялась совершенно человеческой кожей… одеждой… лицом…
Каширин узнал это лицо. Он каждый день видел его в собственном зеркале. Охваченный ужасом и отчаянием, он попытался закричать, но изо рта не вырвалось ни единого звука.
Тени не умеют говорить.
