Именно из этих соображений старушка промучилась ночь в раздумьях, потом в кои-то веки выбралась из дома и отыскала сорванца Шарапку. Расчет ворожеи был точен – где еще болтаться беспризорнику, как не на рынке.
Парнишка побаивался Скипидарью, хотя и восхищался ее прорицательской силой. Мальцу казалось, что бабка обладает источником легкого заработка и в деле гадания не существует сколь-нибудь больших усилий. Шарап, разумеется, ошибался. Просто не пришло время взрослого суждения.
– Не робей, – велела бабка, приметив чумазое личико босяка, спрятавшегося между купеческими лавками.
Мальчик вышел на свет.
– Вот тебе копейка. – Скипидарья кинула парнишке монетку, тот ловко поймал. – Это волшебная денежка. Если ты не выполнишь моего поручения, то у тебя отрастут ослиные уши и слоновий хобот.
Ты станешь первым жителем Тянитолкаева, который примирил в себе два начала, хи-хи. Слушай, что нужно сделать…
Через пять минут Шарапка шлепал по лужам к терему Драндулецкого.
– Мне бы господину дяденьке боялину важное передать, – выдохнул запыхавшийся мальчонка слуге, открывшему дверь.
– Гуляй мимо, босота! – беззлобно погнал сироту мужик.
– Очень важно, – не унимался Шарап. – Касаемо двух иноземных витязей, кои гостят у… Ай-ай!
Слуга поймал паренька за ухо и втащил внутрь. Потом они проследовали по коридорам в гостиную, где трапезничал Станислав.
– Кого это ты приволок? – недовольно спросил он.
– Щенок упомянул наших, э-э-э, гостей. Сказал, что имеет важные сведения.
Драндулецкий смерил чумазого сорванца взглядом:
– Говори, дитя.
Шарапка неуклюже поклонился:
– Доброго здоровьичка, господин дяденька боялин. Я два дня был с дяденьками витязями Иваном и Егорием. Слушал их беседы. Народ бает: они злопыхатели. Вот я и подумал, что твоему величеству пригожусь.
– Похвально, похвально, – прочавкал Станислав, обгладывая куриную ногу. – Продолжай.
Малец проглотил слюну и затараторил:
– А еще молва идет о драконе, так я думаю, неспроста это все так сложилось причудливо, ведь один из дяденек витязей – умелый драконоборец. Он как есть десяток змиев изничтожил, но секретничает. Не принято, мол, похваляться, иначе удача отвернется, а так очень силен, очень. И любого дракона грозился заломать, ибо знает суровую науку побеждать. Я ж токмо из-за этого к тебе, господин дяденька боялин. Близехонько змей. Сказывают-де, вечор доносился до стен славного Тянитолкаева рык, холодящий кровь, да зарево алое по-над лесом подымалось. Не иначе к нам идет!
– Так ты предлагаешь одного супостата на другого натравить? – хмыкнул Драндулецкий. – Изрядно, изрядно. Не перевелись еще на нашей земле сметливые хлопцы. От горшка три вершка, а уже превосходные козни строишь. Определю тебя при конюшне. Иди.
Шарапка опять поклонился и ощутил, что слуга вновь завладел малиновым ухом.
Боялин неторопливо занялся слабеньким пивом, размышляя над словами босяка. Действительно, один из немчурийцев имел сугубо богатырскую внешность. Силищи немерено, это ясно. Ухайдакает змея – отлично. Погибнет – немчурийцем меньше.
Что там кричал Полкан? Вдруг они не хитрые подсылы, а честные послы? Почему же тогда они до сих пор не заявили о цели прибытия? Почему пешие? Где их верительные грамоты? Странно все это. Таких лучше в расход.
Станислав потер шишку на лбу. Пришла пора дневного заседания думы. Драндулецкий приоделся и прибыл в главный терем.
У боял, присутствовавших в зале, наличествовали обильные признаки вчерашнего пленарного совещания. Кое-кто красовался с белой повязкой на лице, некоторые перебинтовали руки-ноги. Часть думцев вовсе не добралась до места работы.
Хворума не было.
Явился Полкан Люлякин-Бабский с расцарапанным лицом. Станислав гордо поглядел на свои длинные ногти: «Будет знать, осел!»
О вчерашнем никто не говорил. Лысоватый боялин из фракции слонов, исполняющий обязанности главного счетовода, встал и произнес краткую речь:
– Собратья! Нынешнее заседание не состоится по причине малости нашего числа. До завтра.
Лысоватый сел на скамью.
– Отдай немчурийцев! – пробасил Полкан.
– Кукиш тебе, – огрызнулся Станислав.
– Душу из тебя вытрясу.
– Князю пожалуюсь!
– Бояле! – Счетовод снова вскочил на ноги. – Помилосердствуйте! Пусть все останется по-прежнему до приезда князя Световара.
– Столковались, бестии хоботастые! – проорал Люлякин-Бабский. – Вам это зачтется.
Он величественно удалился, демонстрируя полную нравственную победу над противником.
– Пусть петушится, – сказал Драндулецкий, в этот самый момент окончательно склоняясь к мысли, что необходимо воспользоваться советом Шарапки: «Устами младенца глаголет истина. А победителей не судят».
Поспешив домой, он спустился в подвал, где томились дембеля.
– Слушайте меня внимательно, погубители земли тянитолкайской, – начал он. – Погибелью моей земле грозит не только ваше присутствие. Куда страшнее дракон, коего надлежит извести как можно скорее, ибо он приближается к столице. Разрушения и жертвы нам ни к чему. Поэтому один из вас отправится на бой с драконом. Да, это будешь ты, здоровяк. А второй для верности останется у меня. Малейший намек на неповиновение, богатырь, и я прикажу умертвить твоего красавчика-брата. Вы шли к нам с вредоносными намерениями, так принесите же пользу.
От такой перспективы близнецы потеряли дар речи. Даже ловкий на язык Иван растерял остроумие.
– Выдвинешься завтра утром. Советую выспаться, – сказал боялин Станислав и покинул узников.
Молчаливые охранники оставили похлебку, простоквашу, вареное мясо и лепешки.
– Как на убой, – заметил ефрейтор, но с превеликим удовольствием накинулся на еду.
Старшой тоже подкрепился. Затем стали мозговать, что делать с новой напастью.
Егор был, по обыкновению, предельно прямолинеен:
– Завтра меня раскуют. Я перебью стражников, освобожу тебя, и дерганем отсюда к этому, как его там, Борамблеру.
– Бояндексу, – уточнил Иван. – Хорошо бы твоему плану сбыться. Я не настолько оптимист, чтобы в него поверить. Если я не ошибаюсь, Драндулецкий подстрахуется, и твоя затея провалится. Давай предположим, что тебя все-таки выпроводили к дракону. Что ты можешь сделать? Тихо вернуться и прокрасться сюда. Либо пробиться с боем. Думаю, стоит им тебя заметить, и меня тут же прикончат. А жить хочется. Но не драться же тебе с драконом! Тут поди такие Горынычи водятся – Годзилла отдыхает. Поэтому, брат, не рискуй. Попробуй пробраться ко мне, а не получится – беги. А вообще, отставить, ефрейтор Емельянов! Сразу беги. Я везучий, я выкручусь.
Младший близнец упрямо засопел. Не из тех он людей, кто так поступает.
– Да пойми ты, – принялся убеждать его Старшой. – Дракону в дыню не треснешь. А если дотянешься, он всего лишь разозлится.
– Ковер покажет, – буркнул Егор.
– Братан, посмотри мне в глаза, – взмолился Иван. – Нас дома ждут. Мамка. Отец. Бабка с дедом. Ты о них подумай. Если никто из нас не вернется…
Он не договорил, все было ясно без слов.
После долгого молчания Емельянов-младший сказал:
– Держи хвост пистолетом. Нечего раскисать. Завтра все зарешаем.
И близнецы занялись всяческой ерундой, благо, с этим делом ни у кого затруднений не возникает. Они травили анекдоты с дембельскими байками, потом горланили песни – сначала настоящие, а там и до переделок добрались. С особенным воодушевлением пошла старая:
И снится нам не рокот космодрома,
Не эта ледяная синева,
И даже не трава, трава у дома,
А бабы, бабы, бабы снятся нам!
И то верно, о чем еще было мечтать на далекой зауральской базе, где из женщин только жены офицеров? А теперь вот вместо домашних гулянок с девчатами – скромные посиделки с кандалами на руках-ногах.
Стали вспоминать службу. Невольно всплыло имя капитана Барсукова – знаменитого своей упертостью и косноязычием командира роты. Именно ему принадлежали классические фразы наподобие «Освежуйте в памяти», «Поставить на вид и в неудобное положение» и наконец феерическое изречение: «Портянки, намотай себе на ус, изобретены не для того, чтобы ты босой теперь перед старшим по званию!»