Министр Чанг обладал одной весьма неприятной особенностью – он никогда не ошибался. За это его побаивались подчиненные, ненавидели соперники, недолюбливали окружающие и не выносили женщины. Трудно иметь дело с человеком, который всегда оказывается прав, чужая безупречность раздражает, не важно, в чем она выражается: одежде, речах или суждениях. Господин Чанг был безупречен во всем – он следовал моде, ухитряясь при этом проявлять тонкий вкус, был приятным собеседником для любого, вступившего с ним в разговор по своей воле, и задавал только те вопросы, на которые заранее знал ответ.

Многие мечтали подловить всесильного министра на промашке, но, пожалуй, никто так не желал научиться ошибаться, как сам господин Чанг. К сожалению, и на этот раз он оказался прав. Министр перечитал донесение из Квэ-Эро и отложил бумагу в сторону, откинулся на спинку кресла. Наместница на портрете смотрела на него с привычным сочувствием. Чанг покачал головой:

– А ведь это ваша вина, ваше величество. Как вы могли довериться Тейвору?

Но нарисованная Энрисса ничего не ответила, и министр пододвинул к себе чернильницу – придется ехать в Квэ-Эро самому, причем заручиться у наместницы большими полномочиями, чем подразумевала даже его должность. Если бы военачальник Тейвор в свое время принял меры, его люди не разбежались бы по всей империи! А теперь герцогу Квэ-Эро на блюде преподнесли страшное оружие, и он не преминет им воспользоваться.

Чанг признавал за людьми право на разумную предосторожность, но тонкую грань, отделяющую таковую от государственной измены, он будет определять сам. И с его точки зрения герцог эту грань перешел. Увы, будет весьма сложно доказать это в суде – огненный порошок даже не внесли в список запрещенных механизмов, поскольку, во-первых, он механизмом не являлся, а во-вторых, не существовал. Да и бомбарды Энрисса запретила строить только военачальнику Тейвору, общего запрета не издали, дело быстро замяли. Тейвору было не с руки вспоминать о своем позоре, а у наместницы нашлось, чем заняться и без того, чтобы отслеживать последствия неудавшегося опыта.

До того, как Чангу стало известно о бочках, погруженных на «Сильвану», он надеялся, что эльфы сами позаботятся о молодом герцоге, раз уж это в их интересах, но теперь он сомневался, что бессмертным это окажется по силам. А все, что оказывалось не по силам эльфам, вскорости взваливалось на наместницу. Придется поделиться с Саломэ головной болью, словно ей было мало недавнего бунта! Последнее время Чанг сочувствовал наместнице – он видел, как тяжело ей приходится. Саломэ Светлая не могла и не хотела стать Энриссой Златовласой, но была вынуждена пытаться.

Наместницу он нашел в музыкальном салоне. Дамы развлекали ее величество музыкой: госпожа Бертран, первая после наместницы красавица двора старательно предъявляла свою красоту подпирающим стену кавалерам. Кружевные манжеты обнажили молочно-белые тонкие запястья. Изящные пальцы с подкрашенными хной ногтями перебирали струны арфы. Голову прелестница вдохновенно склонила таким образом, чтобы наиболее выгодно подчеркнуть точеный профиль. К несчастью, вид госпожи Бертран, склонившейся над арфой услаждал взор в куда большей степени, чем ее игра услаждала слух.

Чанг прошел вперед, ухитрившись не наступить на расправленные юбки дам, занявшие все свободное место, и наклонился к уху наместницы, не сомневаясь, что даже его, не слишком мелодичный голос, покажется Саломэ в этот миг желанным избавлением от музыкальной пытки:

– Ваше величество, мне необходимо переговорить с вами.

– О, да, разумеется. Госпожа Бертран, продолжайте играть, не лишайте ради меня собравшихся удовольствия, – Саломэ торопливо последовала за министром в свой кабинет.

Чанг подождал, пока Саломэ сядет в кресло, и положил перед ней указ. Наместница прочитала бумагу, потом перечитала, раз, другой, третий, словно не веря своим глазам:

– Но вы же сами утверждали, что герцога Квэ-Эро нельзя трогать!

– Обстоятельства изменились. К тому же, это всего лишь мера предосторожности. Надеюсь, до этого не дойдет.

– А если дойдет? Вы пугали меня еще одним восстанием!

– Если дойдет, придется заменить его человеком, которого южане примут.

– Кем же это? У вас и для Квэ-Эро найдется управитель, как для Виастро?

– Придется изучить ситуацию на месте. У предыдущего герцога было девять сестер, если найти кого-нибудь из его племянников и снова передать власть по женской линии, народ не будет возмущаться.

Но Чанг вовсе не испытывал той уверенности, с которой говорил. Корвина в народе считали сыном казненного герцога, а у сына права на власть больше, чем у самого близкого родича. Да и как выбирать? Все эти племянники дети графов и герцогов, попробуй потом объясни тем, кто останется с носом, почему выбрали сына соседа. Но свои сомнения министр оставил при себе, а наместница, поколебавшись, все-таки подписала указ.

– Когда вы уезжаете?

– Сегодня же. Я напишу вам из Квэ-Эро.

В Доме Феникса царило унынье. Слухи расползались быстро, хотя отряд еще не вернулся из похода. Послушники тенями пробирались по коридорам, стараясь не попадаться на глаза мрачным ученикам и оставшимся магистрам. Поговаривали разное: кто-то утверждал, что всех распустят по домам, другие испуганным шепотом делились страшными подозрениями – теперь, когда магистров осталось всего пятеро, силу ордена возродит только большое жертвоприношение. Быть жертвой никому не хотелось, даже во благо ордена Дейкар, и лишившиеся присмотра послушники разбегались. Остались самые наивные, твердо верившие, что все наладится, и сироты, которым некуда было идти.

Уцелевшие магистры собрались в зале совета. Огромное помещение сегодня как никогда казалось насмешкой – эти стены могли вместить сотню магистров, но их было всего восемь, а за какие-то двадцать лет стало почти вдвое меньше. Таких потерь орден не знал со времен безрассудной атаки против Ареда, когда рикошет от удара по солнечной ловушке уничтожил большую часть магистров и почти всех учеников. Дейкар так никогда и не оправились от того поражения, но сумели сохранить орден. Теперь же…

Карт, бывший еще не так давно третьим по старшинству, а теперь – старейший магистр ордена, криво усмехнувшись, занял кресло верховного магистра. Первым и последним верховным магистром ордена Дейкар был его основатель Канверн, но после его перерождения это кресло традиционно занимал старейший по возрасту. Почетное место не давало власти – все магистры были равны, каждый из них нес в себе равную часть души и силы Канверна-Открывателя, но обычно, чем старше был магистр, тем лучше он с этой силой управлялся, тем больше пользы приносил ордену.

Поэтому для перерождения выбирали молодых и неопытных магистров. Так было раньше, но теперь у молодых магов большинство голосов – трое против двух, и Карт не сомневался, кто взойдет на костер в следующий раз.

На этот раз он не ограничился усмешкой, а издал короткий нервный смешок – нашел, о чем думать! До перерождения почти три сотни лет, а орден рассыпается у него на глазах. Они слишком долго жили, всесильные магистры Дейкар. Слишком привыкли думать о будущем, и вот теперь некому позаботиться о настоящем! Проклятье Эратоса… Ир все-таки ошибся, и проклятье сработало, как жаль, что высокомерный осел не видит последствий своего упрямства!

Да проклятье ли это? Они ведь сами уничтожают себя, без посторонней помощи. Ради эльфов Ир убил Арниума, Арниум, защищаясь, убил Ира… и ни один, ни второй не позаботился передать силу ученикам. У Ира и ученика-то не было, не принимать же всерьез этого безумного мальчишку, чудом избежавшего казни! А если все же… Сердце магистра забилось чаще: если Ир все-таки успел передать силу? Тогда мальчишка – магистр. Опыт и умения старейшего из Дейкар не восполнить, но хотя бы его сила останется в ордене, теперь, на пороге свершения пророчества, им понадобится все, что можно собрать, любые крохи.