Император встал с кресла, прошелся по залу и остановился у досок для письма, разглядывая странные символы. Генерал смотрел, как молодой правитель что-то молча подчистил, и добавил еще несколько символов. Изображение стало похоже на два скрещенных меча, между которыми ветвилась молния. Император повернул доску к генералу и заговорил.

– Вот он, принцип существования человека. Его развитие, стремления и его конец. Отсюда, например, мы черпаем энергию для своего существования, здесь мы может эту энергию воплощать в действия. Вот это – тот предел допустимого, что мы можем себе позволить. Как видите – этот символ обозначает самую маленькую меру веса. Всего-навсего. Мы воюем две тысячи лет, две тысячи лет мы топчемся на месте, зарываясь все глубже в собственное дерьмо. Кто-то назовет это проклятием для человечества. Я же скажу, что этому виной наша инертность, нежелание воспринимать иного, враждебность по отношению ко всему новому. Как сказал когда-то Россенброк: "Попытка навязать лучшее всегда рассматривается как попытка отобрать последнее". И он был прав, генерал. Я разорву порочный круг истории. Я дам людям то, чего они боятся. Я дам им новые земли, новые веяния, новые мысли. И пусть поначалу ими будет двигать страх, жадность и презрение к другим. Но со временем, они поймут, что человек велик и достоин большего. И это величие они добудут себе в бою, и научатся его защищать. Когда-то мы были расой победителей, и я верну эти времена. Вы спрашиваете, что будет дальше? Дальше, мой генерал, будут подвиги. Человек должен двигаться вперед. Стоит остановиться – и, как вы справедливо заметили, нас поглотит собственная жадность и ненависть. Люди никогда не станут лучше, но они могут оставить свою злость на полях сражений, и получить взамен новые земли, новые знания, новые богатства. Я объединю Империю в единый кулак и направлю всю мощь туда, за Пределы, отведенные нам Богами, в скрытый от нас великий и бесконечный мир.

– Мы были там втроем… Я, Малена и еще один южанин, его звали Регата Янг, вы его не помните. Такой себе был типчик, скользкий и пронырливый. Все слонялся от одной банды к другой. Помер он. Одни говорят, что его сам Джуппа Камень за долги выпотрошил, другие – что прирезали его караванщики в Прассии. Все может быть в нашем нелегком ремесле. Так вот, о чем это я?

Альфи Заноза сидел в окружении юных голодранцев, из тех, что вечно ошиваются у порогов притонов, в надежде получить какую-нибудь несложную работенку, а потом хвастать на всех углах о своих связях среди Тихого Дома. Они были самыми благодарными слушателями для Альфи, путешествующего из одной таверны в другую, который день подряд.

Солдаты Тихого Дома напуганные странной активностью имперской разведки забросили на время свой промысел и залегли на дно, что в их понимании означало проводить дни и ночи в попойках и пьяных ссорах, и заканчивалось такое времяпровождение, как правило, в карцерах местной тюрьмы для бродяг и буянов, что было совсем неплохо, учитывая тот факт, что сам начальник тюрьмы много лет находился на содержании у Тихого Дома. Тихий Дом заботился о своих верных подданных, и краткосрочное пребывание в тюрьме как раз и входило в такую вот своеобразную заботу. По крайней мере, местная тюрьма это не Башня Высшего Милосердия, откуда вела одна дорога – по частям и в яму с известью, и не жандармская тюрьма у реки, из которой с равным успехом можно было отправиться как и за море на галеры, так и на старинную виселицу на площади Звезд.

Вот и теперь Альфи, едва проспавшись после предыдущего загула, был ласково выпровожен стражником на улицу. На улице он получил традиционный пинок под зад, и тяжело вздыхая о влажном соломенном тюфяке в своей любимой южной камере тюрьмы, добрел до ближайшей таверны, где в окружении любопытной молодежи успокоил душевную тревогу и общее недомогание несколькими кружками пива. Таверна эта принадлежала Тихому Дому, имперские шпики захаживать сюда опасались, да и прочий люд не очень-то жаловал, и собирались здесь в основном такие же солдаты ночной армии Вивлена, для того чтобы перекусить, отдохнуть или обсудить насущные дела.

После того, как душевный недуг отступил, Альфи умял большую миску чечевицы, запивая пивом, а насытившись, развалился на лавке и предался воспоминаниям.

– Так вот, о чем это я? Ага… Всю ночь мы просидели в вонючей яме, а наутро пришел капрал Буги, старый хрен, еще из тех, значит, что при покойном Вильгельме карателями на Бриуль ходили. Они там столько детишков и баб сельских в смоле сварили, что сам Джайллар месте со своими свиньями от зависти хвосты грызли. Ну, как увидел я его, так и подумал – все, хана тебе Заноза. Закончен твой славный путь. А на мне под курткой кольчуга дорогая, по два кольца сплетенная. Кольчуге той цена в десять карат серебром была, я ее с мертвого винтирского вельможи стащил, когда обоз у Кленового моста брали, ну это еще в то время как я в помощниках у Вернона Крапивы ходил. Еле ноги унесли от того моста, поскольку сел нам на хвост сам Рамис Три Денежки. Половину бойцов потеряли… Так вот та кольчуга мне на память и осталась. А тут, понимаешь, сижу в яме, снизу жижа и черви, сверху каратели… Эх, совсем в горле пересохло! – Альфи требовательно пощелкал пальцами. Один из мальчишек бегом бросился к стойке и также бегом вернулся обратно, неся две пенящиеся кружки. Альфи одним духом ополовинил кружку, вытер ладонью усы и вдруг замер, уставившись выпученными глазами на дверь таверны. Сидящие рядом с ним мальчишки испуганно переглянулись и повернули головы.

У порога стоял высокий воин в длинном дорожном плаще. Он не спеша стягивал перчатки, при этом внимательно вглядывался в лица присутствующих. Альфи осторожно поставил кружку на стол и махнул рукой своему окружению.

– Так, брысь отсюда…

Мальчишки, настороженно поглядывая на вошедшего, поспешно разбрелись кто куда. Остальные посетители таверны, в основном мелкие воры из предместий и перекупщики, никакого внимания на рослого воина не обратили. Воин, позвякивая шпорами, неспешно проследовал через весь зал к столу. Проходя мимо Альфи, он чуть повернул голову и едва заметным жестом указал на стол. Альфи, скривив лицо, нехотя поднялся и последовал за ним. Воин присел на скамью, посмотрел в сторону хозяина и показал ему два пальца. Альфи опустился напротив и подергав себя за кончик уса, хрипло рассмеялся. Воин посмотрел на него с некоторым недоумением.

– А выгляжу смешным, Заноза? Или у тебя это от страха? Кстати, рад видеть тебя в добром здравии…

Альфи тревожно засопел носом и негромко ответил:

– Если ты думаешь, что я отвечу тебе тем же, то ты ошибаешься, Птица-Лезвие…

– Ну, на твою любезность я вовсе не рассчитывал, Заноза.

Мальчишка из прислуги принес две кружки пива. Аттон заглянул в кружку, поводил носом и недовольно пробурчал:

– А пиво на этом берегу Диа по-прежнему паршивое. – Он схватил мальчишку за рукав и добавил, – скажи хозяину, пусть нальет мне хорошего темного пива, из тех бочек, что ему привозят с того берега реки.

Он подвинул кружки к Альфи.

– Пей. Я в последнее время пил только воду. Все ждал, когда же наконец доберусь до пивоварен Атегатта. Ты не можешь себе представить, Альфи, какую гадость льют на юге.

– Представь себе, Птица-Лезвие, могу. Хотелось бы мне еще полюбопытствовать, какими судьбами тебя занесло в столицу?

– О да. Я ищу одного человека, Альфи. И надеюсь на твою помощь.

– А вот это зря, Птица-Лезвие. С чего это ты решил, что я стану тебе помогать? Ты убил Вернона Крапиву. Ты убил Ирэн. Кстати, Малена так и жаждет твоей крови. Она поклялась отомстить за сестру, и думаю, что вряд ли отступится, пока не прикончит тебя.

Аттон задумчиво покачал головой.

– Послушай, Заноза. Я не нарушал законов Тихого Дома. Я убил их, потому что защищал собственную жизнь. Если Малена хочет мести – это ее личное дело, но ведь ты прекрасно знаешь, что я убью ее, как только она попытается привести свои планы в жизнь.