— Спасибо, — машинально пробормотал Максим и поднял полку.

Вытаскивая наружу чемодан, он сам удивился собственной силе… надо же, он, оказывается, мужик тренированный! Чемодан взлетел в воздух, как пушинка… и словно бы сам собой выскочил в коридор, где его ожидал настороженный проводник.

Максим осторожно опустил полку оглянулся на Лизу.

И увидел горящие в полутьме черные огромные глаза. Девчонка проснулась и следила за ним.

— Пока, Лиза, — тихонько сказал он. — Я приехал.

Лиза резко поднялась, села на постели — Возьми… — прошептала она. — Возьми. Ты все вспомнишь. Ты вспомнишь, и очень скоро.

Сунув что-то ему в ладонь, она тут же нырнула под одеяло, натянув его на голову.

С хрустальным граненым шаром, зажатым в кулаке левой руки, он остался на широкой асфальтированной платформе, а рядом с ним твердо стоял на четырех колесах огромный кожаный чемодан и завалилась набок спортивная сумка. Поезд, оглушительно прогремев мимо, мигнул на прощание парой красных фонариков и исчез в темноте, неведомо куда увозя Лизу.

Он посмотрел направо, налево… вот это место называется Сарань? Отлично. Но что это? Маленький городок или огромный населенный пункт, развалившийся на равнине где-то посреди России? Платформ несколько… он попал примерно в середину их бетонных полос. Справа над платформами нависал пешеходный мост, но Максим не видел необходимости подниматься на его ажурную высоту, таща за собой невыносимый груз огромного чемодана. Проще было дойти до конца платформы и двинуть напрямик к вокзалу, чье маленькое компактное здание, кирпичное, темно-красное, виднелось прямо перед ним, — окруженное высокими старыми деревьями, черными в ночи, мягко светящееся высокими узкими окнами, освещенное двумя фонарями, направлявшими свет на верхнюю часть фасада… да, старая постройка, очень старая. Он не знал, по каким признакам определяется возраст здания… точнее, знал, конечно, раз у него сразу возникло ощущение седой старины, просто не помнил. И это тоже — не помнил.

Он еще раз огляделся. Какой путь короче? Да, надо идти под мост, сразу за ним платформы заканчиваются. А потом что? Ну, видно будет…

Он сунул хрустальный шар в карман, повесил сумку на плечо и со вздохом протянул руку к чемодану — и только теперь заметил, что на толстом кожаном боку висит крепкая длинная петля. Чемодан можно было тащить за собой на поводке. Замечательно… так гораздо удобнее. Оставалось надеяться, что явно заграничного производства колеса выдержат специфические неровности русского провинциального асфальта (почему он решил, что чемодан импортный?…).

Осторожно шагая по растрескавшейся плоскости к мосту, он смотрел под ноги, стараясь не наступить на острые камешки, в изобилии валявшиеся вокруг. Последний фонарь из тех трех или четырех, что бросали жалкий рассеянный свет на центральную часть платформы, остался позади, и Максим наблюдал, как постепенно сливается с темнотой его длинная уродливая тень, еще несколько шагов назад бывшая густо-черной. Тень поначалу словно бы влекла его вперед, тащила за собой, понукая… но теперь утомилась, ей стало безразлично, куда он пойдет… ей хотелось нырнуть в ночь и отправиться по своим делам.

Но вот наконец платформа кончилась. Впереди смутно просматривалось обычное железнодорожное пространство — рельсы, то расходящиеся, то сплетающиеся, испачканная мазутом жесткая трава… С платформы вниз, к обожженной примитивными технологиями земле, вели бетонные ступени. Максим тщательно пересчитал их, спускаясь, — восемь.

Местные власти позаботились о том, чтобы жители города Сарани (если это был город) не ломали попусту ноги, карабкаясь на мост… впрочем, власти, безусловно, понимали, что никто из жителей без особой необходимости на этот самый мост не полезет, а пойдут жители напрямик, через рельсы. И потому поперек опутанной железными полосами земли проложены были деревянные мостки — неровные, местами провалившиеся от старости… но тем не менее вполне пригодные для хождения по ним.

Чемодан радостно завяз двумя левыми колесами в первом же провале старых досок, и Максим, негромко чертыхаясь, принялся давить на него и толкать, стараясь одолеть ситуацию с наименьшими потерями для чемодана и для мостков. Отлетела в сторону пара гнилушек, и чемодан наконец согласился катить дальше. Покатили. Сумка то и дело изо всех сил била Максима по почкам, но он терпел и сдачи не давал.

Наконец мостки довели их — Максима и чемодан — до основной массы асфальта, распластавшегося вокруг здания вокзала. Максим остановился, переводя дыхание — даже ведомый на поводке, чемодан отнял у него слишком много сил, взбрыкивая и бросаясь из стороны в сторону на каждом шагу. Да еще драчливая сумка…

Из— под черных деревьев справа от здания неторопливо вышла в свет фонарей сгорбленная темная фигурка. Он всмотрелся в нее. Старуха? Да, похоже… но что делает старуха на станции среди ночи? Не картошку же продает?

Фигура приблизилась, и он смог рассмотреть ее подробнее. Согнутые возрастом плечи. окутанная темным платком голова, обвисшая рваная кофта, вязаная, в дырках, с висящими на нитках пуговицами… юбка чуть не до полу, такого же неопределимого цвета, как и верхняя часть костюма… и здоровенные мужские ботинки, издающие при каждом шаге бабки странный звук — шлепающий, влажный… как будто не по асфальту тащилась аборигенка, а по осеннему болоту.

— Здравствуйте, — неожиданно звучным — низким, хорошо поставленным, — голосом произнесла фигура, облаченная в рванье. — Мне, знаете ли, не спалось, вот я и решила выйти к поезду. Случается иной раз, что приезжают люди, которых никто не встречает.

Ошарашенный Максим смотрел сверху вниз на темный платок, не понимая, наяву ли все это происходит, или он спит себе в поезде и видит безумный сон… А старуха (старуха ли? Голос звучал слишком молодо…) тем временем продолжала:

— Вы намерены отправиться в гостиницу? Или здесь у вас есть какие-то родственники, друзья?

— Нет, — откашлявшись, ответил он. — Нет.

— На оба вопроса — «нет».

Старуха наконец подняла голову, и Максим увидел маленькое сморщенное личико с неожиданно большими светлыми глазами, задумчиво смотревшими на него из-под обвисших тяжелых век. Даже в чахлом свете вокзальных фонарей видно было, что глаза эти давно лишились глубины… однако странным образом сохранили живость.

— Позвольте в таком случае пригласить вас на постой, — торжественно произнесла старуха. — Я живу неподалеку… впрочем, сейчас все равно никакого транспорта нет, так что любое расстояние вы были бы вынуждены одолеть пешком.

— А такси? — растерянно спросил он, чувствуя, что у него начинает кружиться голова от ирреальности происходящего.

— Такси? В нашем городе? В такой час? Ха-ха-ха. — Она произнесла последние три слога раздельно, почти басом. Максим фыркнул.

Город… значит, это все-таки город… велик ли он?

— Что ж, премного вам благодарен, — сказал он, невольно включаясь в игру. — Мне и в самом деле некуда деваться.

Фонарь за спиной скрипнул, предостерегая, и Максим вдруг увидел затаенную насмешку в поблекших глазах старухи. А вдруг это Баба-Яга, подумалось ему, и завлечет она меня в свою избушку на курьих ножках, и засунет меня в горячую печь… чтобы зажарить к завтраку…

— Идемте, юноша, — старуха величавым жестом указала в сторону деревьев, из-под которых она вышла на площадь. — Камера хранения, само собой, сейчас закрыта, так что вам не удастся избавиться от вещей. А я вам не помощница.

— Куда уж… — хмыкнул он, вешая на плечо сумку и хватая чемодан за поводок. — Спасибо за приглашение. Я готов.

— Готовность — это внутреннее состояние, — сообщила старуха. — Не бросайтесь словами понапрасну.

Разинув рот, Максим уставился в сгорбленную спину — старуха уже зашлепала к деревьям. Ну и…

Он двинулся следом за аборигенкой. Чемодан запрыгал по неровному асфальту, как юный бегемотик, сумка завела старую песню — раскачивалась и колотила по спине… но теперь Максим совершенно не замечал всего этого, стремясь не отстать от старухи, удиравшей от него с неожиданной резвостью. Черные деревья надвинулись и накрыли своей тенью платок, кофту, юбку… он перешагнул через границу, отделявшую свет от тьмы, и словно погрузился в другое пространство и время, в мир отсутствия телесности… но чемодан быстро напомнил ему, что это не так.