Купер сказал, что подойдет через пять минут, но прошло меньше трех, а он уже показался в вестибюле.

Я никогда раньше не видела его в нашем здании, выглядит он здесь как-то неуместно – наверное, потому что у него нет ни татуировок, ни пирсинга, как у всех остальных, кто проходит мимо ресепшен. Или, может быть, потому что он гораздо красивее всех остальных. Он стоял в джинсах и кожаной куртке, волосы взлохмачены, как будто только что встал с постели, хотя я точно знаю, что встал он рано (Купер по утрам бегает).

– Привет, – сказал он, увидев меня.

– Привет. – Я попыталась улыбнуться, но не удалось, поэтому я ограничилась словами: – Спасибо, что пришел.

– Не за что.

Купер бросил взгляд через вестибюль в сторону телевизионного холла, туда, где у входа в кафетерий стояли Рейчел и доктор Джессап, лицо которого было серым, как пепел. Вокруг них толпились человек пять из персонала резиденции, все были взволнованны и напряжены.

– Куда девались полицейские? – спросил Купер.

– Ушли. – Я постаралась, чтобы он не почувствовал в моем голосе обиды. – В квартире над магазинчиком на Бродвее произошла поножовщина, трое пострадавших. Остался только один полицейский, он охраняет шахту лифта, пока не увезут труп. Думаю, они решили, что нет смысла тут оставаться, смерть девушки решено считать случайностью.

По-моему, я ответила очень дипломатично – как бы мне хотелось сказать про детектива Канавана и его подручных то, что я думаю на самом деле!

– Но ты считаешь, что они не правы, – сказал Купер.

Это был не вопрос, а утверждение.

– Куп, – сказала я, – кто-то брал этот ключ. А потом, в суматохе, незаметно вернул его на место. Честное слово, я это не придумала. Я не сумасшедшая.

Хотя, судя по тому, как мой голос повысился на слове «сумасшедшая», в этом как раз можно было усомниться. Но Купер пришел не для того, чтобы в этом сомневаться.

– Знаю, – сказал он мягко. – Я тебе верю. Я ведь пришел.

– Ну да. – Я уже жалела о своей вспышке. – Спасибо. Ну что, пойдем?

Купер, как мне показалось, заколебался.

– Подожди, куда ты собралась идти?

– В комнату Роберты. – Я показала запасной ключ, который стянула из шкафа. – Мне кажется, надо первым делом осмотреть ее комнату.

– Зачем?

– Не знаю, – сказала я. – Но нужно же с чего-то начать.

Купер посмотрел на ключ, потом снова на меня.

– Имей в виду, – сказал он, – мне эта затея не нравится.

– Я знаю. – Я действительно это знала.

Я готова была разреветься. В таком состоянии я пребывала с тех пор, как в мой кабинет влетела Джессика и сообщила новость еще об одной смерти. И унижение, которое мне пришлось вытерпеть от Канавана, отнюдь не улучшило мое настроение. Надеюсь, по голосу не понятно, как я близка к истерике.

– Это произошло в моем здании. Это случилось с моими девочками. И я хочу убедиться, что все действительно произошло так, как считают полицейские и все остальные, что это не… ну, ты понимаешь. Вот что я думаю.

– Хизер, – сказал Купер. – Помнишь, когда вышел твой первый альбом «Сахарная лихорадка», в «Картрайт рекордс» на твое имя стали приходить письма от поклонников, и ты непременно хотела читать их и лично отвечать?

Я ощетинилась.

– Ну, ты сказанул, мне тогда было пятнадцать лет!

– Это не имеет значения, – возразил Купер. – Потому что за последние пятнадцать лет ты не сильно изменилась. Ты по-прежнему считаешь, что лично отвечаешь за каждого человека, с которым тебе пришлось столкнуться, и даже за тех, с кем ты никогда не встречалась. Как будто ты прислана на землю для того, чтобы присматривать за всеми остальным ее обитателями.

– Неправда! К тому же с тех пор прошло не пятнадцать лет, а всего тринадцать.

Купер пропустил мое возражение мимо ушей.

– Хизер, иногда дети делают глупости. А потом другие дети, потому что они дети, им подражают. И погибают. Такое случается. И это не означает, что было совершено преступление.

– Вот как? – Я еще сильнее ощетинилась. – А как же ключ? Что ты на это скажешь?

Но Купер все еще сомневался.

– Хочу, чтобы ты поняла, – сказал он. – Я делаю это только для того, чтобы ты не запутала все еще больше. Между прочим, это у тебя получается превосходно.

– Знаешь, Куп, я очень благодарна тебе за доверие. Правда, благодарна, – ответила я с сарказмом.

– Я просто не хочу, чтобы ты потеряла эту работу, – пояснил Купер. – Мне не по средствам, помимо жилья и питания, оплачивать тебе еще и медицинскую страховку.

– Ну, спасибо, – сказала я язвительно. – Большое спасибо.

Но все это было неважно, потому что в итоге Купер все-таки шел со мной.

До комнаты Роберты идти было очень далеко, она жила на шестнадцатом этаже. Подняться на лифте мы, естественно, не могли, потому что все лифты были отключены, пришлось идти пешком. И вот наконец мы поднимаемся на этаж и выходим в длинный пустой коридор, и я слышу только звук нашего дыхания. Лично я дышала тяжело. В коридоре стояла тишина. Мертвая тишина. Но, если разобраться, еще нет двенадцати часов, большинство жильцов – те из них, кого не разбудил вой сирен пожарных машин и скорой помощи – все еще спят, накачавшись с вечера пивом.

Держа в руке комплект ключей, я пошла по коридору в сторону комнаты 1622. Купер последовал за мной, разглядывая развешанные на стенах плакаты, призывающие студентов обратиться к врачу, если они подозревают, что подхватили венерическую болезнь, или сообщающие о бесплатном кино в студенческом центре.

Старшая по шестнадцатому этажу явно была фанаткой Снупи:[6] изображения Снупи висели повсюду, был даже картонный Снупи, который держал настоящий картонный поднос. На поднос указывала стрелка с надписью: «Бесплатные презервативы от службы здравоохранения Нью-Йорк-колледжа. А что, за 40000$ в год студентам можно дать что-нибудь и бесплатно!»

Естественно, поднос был пустой.

На двери комнаты 1622 висела желтая бумажка для записей, но записей на ней не было. А еще на двери красовалась наклейка с изображением Зигги. Но кто-то пририсовал к носу Зигги серьгу и написал в пузыре над его головой: «Где мои штаны?»

Я громко постучала ключами в дверь.

– Дирекция! – крикнула я. – Есть кто-нибудь?

Ответа не последовало. Я повторила, потом вставила ключ в замок и открыла дверь.

В комнате громко жужжал вентилятор, стоящий на комоде, хотя здесь было центральное кондиционирование, как во всех помещениях Фишер-холла. Кроме работающего вентилятора, в комнате не было никакого движения. Представляю, как будет потрясена соседка Роберты, когда вернется и узнает, что до конца года комната будет в ее полном единоличном распоряжении.

В комнате было одно окно – шесть футов на пять, с двойными ручками, чтобы открывать створки. За окном, за крышами домов и водонапорными башнями было видно Гудзон. Река невозмутимо продолжала свое вечное движение, от ее зеркальной поверхности отражался солнечный свет.

Купер, прищурившись, посмотрел на семейные фотографии на спинке одной из кроватей.

– Эта девушка, которая погибла… Как ее звали?

– Роберта.

– Ее кровать – вот эта.

Над кроватью, которая стояла у окна, висела бумажная лента, на которой уличный художник радужными буквами написал ее имя. Обе кровати были не прибраны – девушки спали этой ночью в своих постелях, но ни одна, похоже, не была особенно озабочена вопросами порядка. Простыни сбиты, а покрывала – не подходящие одно к другому, как обычно бывает у соседок по комнате – застелены кое-как, криво. В украшении Робертиной половины комнаты отчетливо ощущался мотив Зигги. Повсюду наклеены стикеры с изображением Зигги, на стене – календарь, тоже с Зигги, а на письменном столе – письменный прибор с изображениями мультяшного героя.