– Молодцы! – похвалил футболистов Савин и выкрикнул:
– А теперь бойцы!
Оркестр тут же перешёл на «марш Будённого» и на площадь вприсядку, но чётким строем вышла, держа автоматы наперевес группа солдат. Васильев посмотрел повнимательней и узнал коллектив народного танца Дома Культуры.
– Эти настреляют пожалуй, – усмехнулся Васильев и хотел ещё что – нибудь язвительное придумать, да не успел. По площади проскакал на деревянной лошадке бравый генерал. Усы у генерала были настолько могучи, что на правом сидела галка и нисколько не мешала бравому вояке. Пока он вольтажировал перед народом, танцоры выстроились перед Васильевым и передёрнули затворы. Стало непривычно тихо. Потом в этой тишине рассыпалась барабанная дробь. Генерал вынул саблю из ножен и скомандовал:
– По изменщику огонь! – и блеснул на взмахе саблей.
Васильев закрыл глаза на всякий случай. И правильно сделал. Потому что застрекотали автоматные очереди и Васильев ощутил, что по его телу стучит нечто непонятное, словно град по крыше. Васильев открыл глаза. Он стоял по грудь в бутылочных пробках.
Автоматы смолкли и автоматчики во главе с генералом поклонились публике, сорвав аплодисменты.
– Ишь, буржуй! – сказали в толпе, – Пробки всё от шампанского да от сухого.
– Неправда! – обиделся за Васильева лейтенант. – Тут сколько хочешь водочных есть. Так что любителей понюхать пробку на халяву прошу! – и Савин картинно повёл рукой в сторону Васильева.
Народ рванулся. И через несколько минут Васильев стоял уже на пустой площади. Савин, подойдя, расстегнул Васильеву наручники и предупредил:
– Смотри мне. Следующий раз трагедию сыграем или, того хуже, прямиком в дурдом.
– Из дурдома да в дурдом, – пошутил Васильев, массируя кисти рук. Но рядом с ним уже никого не было, так что шутил Васильев зря.
Только бегал возле газона старичок, бил себя в грудь кулаком и взвизгивал:
– Как бешеных собак! Как бешеных собак!
Васильев узнал его. Это был Виктор Васильевич Солнцев.
Виктору Васильевичу в наследство от отца досталась замечательная фамилия Солнцев и больше ничего. Отца Виктор Васильевич не помнил – тот умер в тот же год, когда родился сын. Витёк вырос светловолосым мальчонкой с ярко – голубыми глазами навыкате. В нём кипела бешеная энергия. Даже во сне он не мог расслабиться и дёргал то ногами, то руками, как пёс, которому снится охота.
Школу он ненавидел, но терпел – ему сказали, что учиться нужно, чтобы выйти в люди, и он верил этому как и всему тому, что говорили старшие. Он устойчиво успевал на три, потому, что за двойки и непослушание его нещадно били. Витькина мама постоянно зудела о том, что самое главное в жизни – быть послушным, тогда тебе все дороги открыты.
К восьмому классу Витя сообразил, что дороги ему открыты далеко не все и ушёл в профтехучилище, а затем на завод.
Вот там – то, на родном заводе, и убедился Виктор, что для покладистых людей есть очень много возможностей, чтобы стать человеком.
Отработав год, Виктор вступил в Партию. Послушный и на редкость дисциплинированный Витя потрясал парторгов своим вниманием к их немудрёным речам. На собраниях он сидел всегда в первом ряду и ел глазами выступающих. Иногда и ему поручали выступить. С какой искренностью читал Витёк свои несколько слов, всегда начинавшиеся одной и той же фразой: «Мы, молодые рабочие!..»
Бойкий юноша Витя понемногу стал привлекать внимание начальства.
В трудные дни окончания кварталов, когда злобный мат висел в цехах, как туман, Витя морально поддерживал коллектив, просто, в силу своего неуёмного темперамента. Он знал несколько стандартных шуток и острых словечек. Например: «Отвали, моя черешня!», «Пусть лошадь думает – у неё голова больше.» «Не бери в голову, бери между ног! «Как волка ни корми, а у слона – больше» – и этими словечками умело поддерживал дух коллектива.
Лет через пять Виктор Васильевич уже был избран членом цехкома, затем завкома. Свои выступления он уже начинал фразой: «Мы, кадровые рабочие…»
В быту тоже было всё в порядке. Женился он рано. Жену нашёл под стать себе. Когда они шли по улице, испуганно поглядывая по сторонам, казалось, что идут две мышки: одна белая, вторая серая. Через некоторое время у них появился мальчик, тоже белобрысенький и бойкий. Злые языки правда трепали, что здесь не обошлось без помощи очередного Витькиного отчима, но на то это и злые языки, чтобы трепаться.
Виктор Васильевич уже не вкалывал, как другие работяги. Он подслушивал разговоры в бытовках, за что и получил кличку «Мышиное говно». Он сидел на многочисленных заседаниях, планёрках и совещаниях. Он заметно обрюзг, надевал под спецовку белую рубашку с галстуком и любил, когда его называли по имени отчеству. Он незаметно и непонятно для него самого стал передовиком призводства и к юбилею Революции был награждён орденом «Дружбы народов».
Виктор Васильевич понимал, что попал в струю, и, что самое главное теперь не потерять то, что набрано. Он старался вовсю: наушничал, интриговал, подпаивал при случае начальство, по – собачьи преданно заглядывая в глаза. И он добился своего. На очередных выборах его избрали депутатом горсовета. Ещё через полгода стал Виктор Васильевич и членом горкома. Он наконец – то выстроил себе дачку: нелепое сооружение из вагонки. Он встал на очередь на машину. И чтобы заслужить всё это пришлось ВикторуВасильевичу покрутиться. Тут уж надо было держать ухо востро, надо было точно знать, где лизнуть, а где гавкнуть.
По выходным, когда садились обедать, Виктор Васильевич нудел: воспитывал семью:
– Культуры надо набираться, культуры. А то живёте, как дикари, ничего хорошего вашу душу не задевает. Вот мы, рабочий класс, как раз и являемся носителями высокой идейности и пролетарской культуры.
Сынишка, который уже в восьмой класс пошёл, молча жевал, уставившись в тарелку. Жена угодливо поддакивала:
– Ты бы учил нас почаще, Виктор Васильевич, а то, и правда, живём – ничего культурного не знаем.
Сам Виктор Васильевич ел очень элегантно – с двух рук. В правой держал ложку, которой поддевал свои любимые котлеты с картофельным пюре, а в левой вилку, на которую цеплял кусок хлеба. При этом он низко наклонялся над тарелкой и азартно сопел.
