– Пойдём, Олег Петрович, – пригласила цыганка. Она уже стояла у дверей дома. – Заходи. Гостем будешь.

Васильев зашёл в дом и, робея, спросил:

– А Вас как зовут, простите?

– Кирка меня зовут, драгоценный. – ответила цыганка, накрывая на стол.

У Васильева прошёл мороз по коже:

– Это из «Одиссеи», что ли? Кирка, которая людей в свиней превращала.

– А чего их превращать – то? – удивилась цыганка. – Кто человек, тот человеком и будет, превращай его, не превращай. А свинью и превращать не нужно.

В дом вошёл Николай, управившийся, видно, с лошадьми:

– У нас тут ферма целая, – похвастался он, – на мясокомбинат сдаём. Большая выгода от этого.

– Что? И меня на мясокомбинат? – ужаснулся Васильев.

– Надо бы, голубчик, мой, надо бы. – заворковала Кирка, – посвинячил ты в жизни, как надо быть. Правда, народ говорит, что в последнее время, вроде, и человеком был. Поэтому садись, ешь, пей и ни о чём таком не думай. Полночь пробьёт – дадим тебе шанс. Обернёшься ты чёрным кабаном. Если убежишь от Николая, значит убежишь. Нет – не обижайся. Чёрным кабаном и останешься.

– Сейчас как раз дичь в цене, – сказал Николай, накладывая в тарелку варёную картошку.

Васильев собрался было возмутиться, но часы на стене начали звонко отбивать двенадцать, и Васильев увидел как покрывается он кабаньей щетиной. А Николай тут же обернулся горячим жеребцом и прокричал:

– Минуту форы даю, а потом, уж, не сетуй, родимый!

И Васильев рванул в чащу!

Он нёсся напролом, сердце выпрыгивало, дышать становилось нечем, а Васильев мысленно ругал себя:

– Спортом нало было заниматься, дурачина, а не литрболом! Тренироваться надо было!

И вот, когда позади уже доносилось радостное ржание Николая, что – то лопнуло у Васильева внутри, зазвенело гитарной струной, и Васильев очутился на, мокрой от росы, скамейке автобусной остановки.

Звук лопнувшей струны всё ещё жил в занимающемся утре и Васильев подумал:

– Вот и финал «Вишнёвого сада». Лакей Фирс умер.

Потом посмотрел расписание автобусов. Экспресс «Ленинград – Рига» останавливался здесь в пять пятнадцать утра. Васильев глянул на часы. Они не только ходили, но и показывали что сейчас четыре сорок восемь. Ждать оставалось недолго. Васильев закурил и проверил карманы. Паспорт и обратный билет на Нью – Йорк были при нём. Васильев облегчённо вздохнул и почесал левую ногу, которая зудела до невозможности. Но вместо своей ноги он обнаружил кабанью с раздвоенным копытцем.

– Ладно, что так. – утешил себя Васильев. – Мне бы только до дома добраться, а там придумаем. Ваксинг, или пластическую операцию… Только бы добраться, а там решим.

Беззвучно подкатил автобус. Васильев поднялся по ступенькам и обратился к водителю:

– Мне один билет до Риги.

– А с какой целью Вы едете в Город? – оскалился шофер волчьими клыками.

Васильев онемел. Но Водитель тут же превратился в нормального и выдал билет.

– Это что у вас за обувь такая странная, сэр? – спросил у Васильева чёрный таможенник в аэропорту Кеннеди, рассматривая Васильевское копыто.

– Это национальная обувь, сэр. – гордо ответил Васильев.

– И что? В Вашей стране все так ходят? – усомнился таможенник.

– Нет, конечно, сэр. Только те, кто сохраняет традиции.

– Понятно… – уважительно протянул таможенник и жестом показал Васильеву, что он может проходить.

Васильев уже вышел из ванной и переоделся, когда пришла жена, обвешанная пакетами.

– Олежка! – закричала она с порога, – я тут тебе всё купила, что надо. Такой сейл был, такой сейл! Так что о сувенирах беспокоиться не нужно.

– О каких сувенирах? – насторожился Васильев.

– Как о каких? – удивилась жена, выкладывая на стол маечки, кепочки прочее барахло. – Ты же завтра в Город улетаешь. Забыл? Вот и билеты под телефоном лежат.

Тогда Васильев собрал все эти сувениры в пакет и понёс выбрасывать в мусоропровод. И, уже возвращаясь обратно увидел, что кабанья нога исчезла и осталась его родная.

Васильев взял билеты, внимательно рассмотрел их, потом порвал на мелкие кусочки, сложил обрывки в пепельницу и поджёг.