Несколько в сторонке я увидел Командора с Алексашкой и молодым Голицыным, терпеливо ждущих конца спора.

– Ну и бросайте ядра на… К зиме гору навалите, по ней на крепость заберетесь! – долетел крик Жан-Жака.

Нервы француза не выдержали. Он отвернулся от царя, сделал несколько порывистых шагов в сторону и зло уселся прямо на землю. На крепость Жан-Жак демонстративно не глядел.

Неподалеку оглушающе вякнула мортира. Невооруженным глазом было видно, как здоровенная бомба поднимается в небо по крутой дуге, а затем падает вниз, не долетая до стены добрых ста метров.

– Что это они? – после приветствий спросил я у Командора.

– Не могут сойтись во взглядах на артиллерийское дело, – дипломатично ответил Сергей.

Глаза у него были веселыми. Осада явно не давала поводов для отчаяния, хотя и для радости тоже. Как я узнал чуть позднее, импровизированный флот Петра в первые дни отогнал турецкие корабли, отрезав крепость от моря. Но на этом успехи закончились. Стрельба была неумелой, и большинство ядер пропадало впустую. Никаких значительных повреждений стенам нанести не удалось. Поэтому разговоров о штурме пока не было.

Вновь рявкнула мортира, на этот раз другая. И снова бомба упала с недолетом.

Петр долго смотрел на крепость, потом подошел к Гранье, сел рядом и положил руку канониру на плечо.

Обиженный Жан-Жак сбросил руку, словно не царь пытался помириться с ним, а какой-нибудь провинившийся забулдыга.

К чести Петра, каким бы самодуром он ни был, голос разума иногда был для него важнее сиюминутных чувств. Он что-то стал тихо говорить Жан-Жаку, вновь положил руку тому на плечо, и на этот раз бывалый флибустьер оттаял.

Никто из нас не решался подойти к сидящей парочке. Мы лишь пытались понять, о чем идет речь. Гранье явно сказал что-то примиряющее, встал и пошел к ближайшей мортире.

Канонир долго колдовал рядом с ней, прикидывал ветер, подбивал клин, бывший своеобразным механизмом наводки, и наконец сам взялся за пальник.

Казалось, все вокруг, задержав дыхание, следили за полетом грозного снаряда. И наше ожидание было вознаграждено по-царски.

Бомба перелетела через стену и взорвалась сразу за ней.

Среди артиллеристов и стрельцов прикрытия раздались восторженные крики. Совсем как у болельщиков при виде того, как любимая команда забивает в ворота соперников красивый гол.

Сам Петр в несколько широких шагов оказался рядом с виновником торжества и порывисто расцеловал его.

– Дружок у вас! Самого государя переспорил, – восторженно покачал головой Меншиков.

Будущий Светлейший, человек, несомненно, разносторонне талантливый, к пушкам никогда не лез. Артиллерийская стрельба – целая наука, требующая математических знаний и расчета, а как раз науки являлись слабым местом Алексашки.

Только сейчас Гранье заметил меня и Женю в числе зрителей. Он немедленно устремился к нам и, едва успев поздороваться, засыпал простейшими вопросами:

– Ракеты привезли? Сколько? А порох? Уже неплохо.

Подошедший Петр спросил почти то же самое. С добавлением о штуцерах и общем ходе дел. Постройка второй паровой машины привела его в восторг не меньший, чем удачная стрельба.

Тем временем подошла часть груза. Гранье сразу позабыл обо всем и бросился осматривать привезенное богатство. Вскоре прежняя мортира выстрелила уже с нашим порохом. Жан-Жак сделал кое-какие поправки, пристрелялся, после чего заговорила вся батарея. Несколько бомб одна за другой попали в угловую башню. Другие обрушились на стены. Даже те, которые не попали в конкретную цель, упали совсем близко. В памяти всплыло где-то не то читанное, не то слышанное слово: «Накрытие».

Теперь никто бы не назвал канонаду вялой. Орудия одно за другим выплевывали в сторону крепости ядра и бомбы. Вдобавок Командор вызвал сводную команду штуцерников, выдвинул их вперед и несколько в сторону, расположил цепью и устроил своеобразный тир. Мишенями служили мелькающие на стенах турки.

При виде какого-то подобия успеха Петр оживился и теперь то ходил следом за Гранье, то пытался сам воспользоваться наглядными уроками нашего канонира.

Уйти, когда не только царь и Алексашка, но и все приятели оставались здесь, не получалось. Хотя находиться среди грохота было тоже несладко.

Наконец не то Гранье, не то сам Петр вспомнили о ракетах. До сих пор их берегли, а тут с привозом мною новой партии появились как бы лишние. Ну, не лишние, но и не последние.

Серьезного вреда крепости, всем этим стенам и башням, новоявленные предки «катюш» причинить не могли. Зато несколько проредить защитников, посеять среди уцелевших панику, а заодно и подпалить пару домов – вполне.

Залп был впечатляющ. Мы не видели всего, что творилось в городе, зато неподалеку от батареи… Часть стрельцов попадала на колени, вознося молитвы к равнодушным небесам, часть упала ничком в ожидании конца света, а более слабые и нервные бросились в разные стороны, и более выдержанным преображенцам Кабанова пришлось их отлавливать по всему ближайшему полю.

– Зело славно! – Чумазый Петр радовался, словно ребенок, получивший новую, никогда не виданную игрушку.

От удачной стрельбы он пьянел похлеще, чем от вина. Да и не он один. Наверно, люди так бы и продолжали палить по крепости, но уже явно стал проявлять себя вечер.

– Завтра продолжим. – Царь с удовлетворением покосился на поврежденную башню. – А пока пойдем – посидим, отдохнем…

– Я останусь, – отказался Жан-Жак. – Ночью турки обязательно попробуют починить разрушенное. И тут я по ним вдарю. Не хочу завтра начинать сначала.

Мысль увлекла Петра. Глаза на закопченном лице сверкнули в предвкушении очередной козни. Это для солдат война – трагедия и тяжелый труд. Для правителя она забава.

– Хорошо. Я обязательно подойду попозже. Только не начинайте без меня. – Ждать некоего часа было не в характере Петра.

– Я тоже останусь, государь, – после краткого раздумья сообщил Кабанов. – На месте турецкого командующего я обязательно решился бы на вылазку. Раз батарея стала опасной, самое лучшее – уничтожить ее. Было бы неплохо подтянуть сюда часть сил. В худшем случае сумеем отбить нападение. В лучшем – попробуем ворваться на плечах противника в крепость.

По своему незначительному чину претендовать на руководство операцией Командор не смел. Хотя я чувствовал – хочет, и еще как. Тем более крепости нам брать доводилось. Пусть не такие грозные, так и людей у нас было поменьше. Зато каждый из них был не в пример лучше подготовлен, чем любой из собравшегося здесь воинства.

– А турки заметят, и вылазки не будет, – возразил Меншиков.

Мне показалось, что идея подготовить засаду ему понравилась, но то, что она пришла не в его светлую голову, заставляло искать слабые стороны в плане. Зачастую очевидные, на которые легко смог бы найти возражения даже я.

– Полки в любом случае надо подтягивать ночью. А стрельцов убрать к чертовой матери. Толку от них… Только под ногами путаются. – Стрельцов Командор откровенно не жаловал.

Царь тоже стрельцов не любил с детских лет, но все-таки его несколько задевало, когда так пренебрежительно относились к основе его войска. Пока задевало. Скоро полетят стрелецкие головушки, давая Сурикову возможность написать бессмертную картину. Но притом Петр понимал справедливость прозвучавших предложений и возражать не стал:

– Так и сделаем. Я к полуночи Гордона пришлю с потешными и бутырцами. А потом и сам подъеду пострелять малость. Раньше смысла не вижу. Ладно. Не прощаюсь. Михайло! Ты с кем?

– Я останусь здесь, государь, – без колебаний принял решение Голицын. – Со своей ротой.

– Как знаешь, – настаивать на чем-то Петр не стал. Хотя порою пить с ним приходилось в приказном порядке.

– Уж полночь близится, а Патрика все нет. – Несмотря на показную иронию, на душе было неспокойно.

– А ночь в июле только шесть часов, – в тон мне отозвался Сергей. – Вот только укачивать кого-то в колыбели не стоит. И полночь, кстати, давно миновала.