– Право на борт! Атакуем!

Капер, не теряя ни секунды, развернулся и пошел наперерез противнику. Там торопливо пытались перезарядить орудия. Однако процесс это долгий, а расстояние уменьшалось быстро.

В какой-то момент могло показаться, что Командор решил таранить незадачливого охранника. Но вот «Глостер» стал разворачиваться, оказался к противнику бортом.

– Пали!

Орудия дружно выстрелили практически в упор. Нижняя палуба – ядрами, верхняя – картечью. Голландцы еще не успели опомниться, когда в клубах порохового дыма на них навалился каперский фрегат. На этот раз касание кораблей было жестковато.

Такелаж перепутался, рухнул обломок реи, но все это было пустяком по сравнению с обрушившимся на палубу гранатным дождем.

Черный порох – вещь достаточно слабая. Убойной силы у гранат почти нет. Зато грохот взрывов, вспышки, дым ошеломили, заставили людей потерять головы. Напрасно голландский капитан крутил трещотку, традиционный на флоте сигнал «К абордажу!». Большинство матросов просто не слышали его, а те, кто слышал, не смогли понять, что он обозначает.

– На абордаж! – В отличие от голландцев, команду Кабанова французы расслышали и выполнили ее.

Они к этому готовились…

Ширяев перепрыгнул на вражескую палубу одним из первых, опередив даже Командора.

Редкий противник попытался оказать сопротивление. Даже оружие схватил едва ли один из пяти.

– Гриша, Костя, люки! – Крик Командора напомнил о главной задаче ближайших помощников.

Фрегат – корабль двухпалубный. Довольно много моряков во время боя находится внизу у орудий, и требовалось не позволить им выйти наверх, пока не погашено сопротивление.

После выделения двух призовых партий людей у Командора было немного, меньше чем на голландском фрегате. Впрочем, в бою важна не численность, а дух.

Дух голландцев был сломлен. Как-то не по-честному все произошло. Вместо долгой стрельбы и маневрирования – стремительная атака, грохот, взрывы, свист картечи, а следом – появление на палубе вооруженного врага.

Если где еще и сопротивлялись, это на квартердеке. Офицеры обязаны реагировать быстрее, да и положение у них не то. Матросу что? Он отвечает за себя да своевременное выполнение приказов. А офицер – за весь корабль. Он просто обязан быть решительным, иначе кто его станет слушать?

Два узких трапа, ведущих на квартердек, создавали неплохие условия для обороны. Сам капитан встал у одного из них. Сверкнувший в его руке клинок заставил лезшего первым француза попятиться. Матрос не удержал равновесия, упал на следующего за ним товарища, и на трапе возникла бесформенная груда тел.

Подскочивший сюда же Командор схватился за пистолет. Бой не место для благородных поединков. Тут главное – победа. Чем быстрее она будет достигнута, тем меньше потерь понесут победители. А своими людьми Командор дорожил.

Пуля вошла голландскому капитану в грудь, заставила выронить шпагу. Стоявший рядом один из помощников еще попытался сопротивляться, пронзить устремившегося по трапу Командора.

Сергей привычно отбил чужой клинок, подскочил к офицеру вплотную и, не мудрствуя лукаво, двинул противника в лицо витым эфесом шпаги.

Офицер послушно отлетел, сбитый с ног нежданным ударом, а за Командором уже неслись взбодренные исходом схватки матросы…

Но сопротивление вспыхнуло не только на квартердеке. Кому-то удалось организовать канониров на нижней палубе. Они рванули на помощь своим товарищам, еще не догадываясь, что помощь уже не нужна и наверху все закончено.

Ширяев встретил карабкающихся канониров выстрелом из пистолета. Другая рука у него была занята полусаблей. Рядом разрядили оружие Кротких и Антуан.

Промахнуться, стреляя в неширокий люк да по толпе, было невозможно. Кто-то внизу вскрикнул, послышался звук падения, зато остальные отхлынули прочь.

– Выходи по одному! Без оружия! Фрегат уже захвачен! – крикнул по-английски Григорий. Голландского он просто не знал.

Какое-то время ничего не происходило. Ровно столько, чтобы столпившимся защитникам стала ясной царившая вверху относительная тишина. В том смысле, что если и раздавались крики, то повелительные, но уж никак не вопли ярости и борьбы. Ни выстрелов, ни звона сталкивающихся клинков…

– Сдаемся! – донеслось из люка. – Не стреляйте!

И один за другим из него стали подниматься моряки. Как и требовалось – без оружия. Их сразу конвоировали к кубрикам. Без лишней суеты, деловито.

Что делать пленным на палубе?

– Костя! Этот приз поведешь ты, – распорядился Командор, обращаясь к Сорокину. А потом добавил: – Хорошо, что идти недалеко. А то бы…

Продолжать не было смысла. Один экипаж на четыре корабля – хоть разорвись. Да еще пленные, которых надо охранять. Да опасность налететь на англичан.

Впрочем, Шербур действительно был сравнительно рядом. С таким ветром – день хода. Ерунда.

Наше появление вызвало в городе всеобщую радость. Глубинная Франция была почти равнодушна к идущей который год подряд войне, но в портах дело обстояло иначе.

Война была рядом в виде постоянно шнырявших вокруг да около британских и голландских кораблей, попыток бомбардировок, морских стычек, хиревшей торговли… Захочешь – не забудешь.

Конечно, встреча не напоминала те, которые ждали нас в Пор-де-Пэ. Там бы давно распахнули двери все кабаки, а их владельцы довольно потирали руки, зная, что скоро почти вся заработанная потом и кровью добыча перетечет в их здоровенные карманы. Откладывать деньги на черный день среди большинства флибустьеров было не принято. Спускалось все, кроме оружия. Последнее холили и лелеяли, как единственное средство пропитания, и в этом были очень похожи на казаков.

Здесь дела обстояли чуть иначе. Местные моряки были людьми семейными, и потому часть средств отбирали благоверные супруги. Да и самих денег выходило намного меньше. Капер – лицо частное, однако как бы состоящее на службе. Только не совсем, а по договору, за определенный процент. Да и то вначале требовалось продать добычу на аукционе. Дело нескорое…

Победа остается победой. Ушел в море один корабль. Вернулось четыре. На фоне бездействия основных сил флота это поневоле впечатляло.

В начале войны эскадры просто не выпускались в море, тонули под грузом разнообразных противоречивых распоряжений. Потом последовал краткий период активности, не принесший перевеса ни одной из сторон, и вот теперь тянулось затишье.

Я стоял на квартердеке и думал, что подобная история будет повторяться не раз и не два. По крайней мере, в моей стране. Крупные корабли будут вальяжно впустую прогуливаться по морю или застынут в базах, а тяжесть войны перепадет легким силам. В Японскую и Мировую это будут миноносцы, в Отечественную – катера и подводные лодки. Балтийский флот с сорок второго года не выпустит за пределы Кронштадта даже захудалого эсминца. Словно последние создаются исключительно для мирных маневров.

…Для меня возвращение было отчасти печальным. Пусть я никогда не мечтал о морской карьере, пусть сам же старательно убеждал своих ребят в необходимости как можно скорее завязать с нашим невольным промыслом: я не могу терять их одного за другим, – однако человек привыкает ко всему. Мне поневоле стало грустно, что это последний поход нашей славной команды. Дальше пути расходятся.

Дорога еще какое-то время будет одна. В Россию хотят все. Просто потому, что во Франции делать нам нечего. Здесь никаких перспектив. Кое-как устроиться можно, но что значит кое-как? На родине сейчас бурная эпоха, когда каждый в состоянии сделать карьеру. Да и слово какое: «Родина»!

Путешествовать туда мы наверняка будем вместе, однако пути наши расходятся уже сейчас. Это неизбежно, да только всегда невесело. В последние годы мы как бы стали одним целым. Столько всего пережито…