Если виденный нами воевода с некоторой натяжкой мог называться птенцом гнезда Петрова, то князь-кесарь, фактический правитель России во время частых отлучек царя, на птенца не походил ни капли. С виду это был здоровенный цепной пес, готовый насмерть закусать любого, кто только вторгнется во владения его хозяина. Только вряд ли бывают псы с такими испитыми лицами.

– Говорите, на службу? – Ромодановский мрачно уставился на нас красноватыми глазами с набухшими веками.

Вид у него был таким, словно князь-кесарь подозревал нашу троицу в подготовке какого-нибудь государственного преступления.

– Не только. Мы бы хотели также узнать о возможности наладить здесь какое-нибудь производство, – пояснил Флейшман.

Сами наши обороты и несколько изменившаяся мелодика речи создавали впечатление акцента. Оно и к лучшему. Иначе, боюсь, невзирая на все бумаги, еще приняли бы за беглых, случайно добившихся в Европе некоторого положения. Благо, в бегах находится довольно порядочная часть населения, а судьба порою бывает прихотливой и взбалмошной.

– Федор Михайлович вскользь упомянул о каких-то особых ружьях. В чем особенность? – Улыбаться князь-кесарь вообще не умел. Такому только в застенках работать. Да и работал…

– Это есть секрет. Новинка, которой пока нет в Европе. – Я надеялся, что Ромодановский не станет расспрашивать подробнее.

И он подтвердил мои надежды. Наверно потому, что чисто технические вопросы его принципиально не интересовали.

– Ладно. Приедет государь, он сам решит, что делать.

На этом короткая аудиенция закончилась. Князь-кесарь вернулся к государственным делам, а мы отправились на Кукуй. Снять три комнаты в немецкой слободе показалось намного предпочтительнее ночевок на постоялом дворе. И уж в любом случае намного безопаснее для карманов.

Воров в Москве была тьма. Посему передвигаться приходилось с осторожностью. С разбойниками справиться легко, а поди уследи, когда чья-то ловкая рука срежет с пояса кошелек.

Хотя разбойников тоже хватало. На ночь улицы перегораживались рогатками, и отряды стрельцов, порою – при пушках, отрезали один район города от другого. Словно стоя на месте реально кого-то поймать!

Пребывание в Москве оказалось скучным. Пойти толком некуда, делать нечего. Разве пить пиво по вечерам среди заброшенных сюда судьбой иностранцев. Но я не очень-то люблю пиво…

На наше счастье, Азовский поход скоро закончился. В полном соответствии с историей – неудачей.

Я не очень понимаю, в честь чего вообще привлек Петра этот город? Да, он запирал выход в Азовское море. Но то в свою очередь лишь через Керченский пролив соединяется с Черным. А дальше есть еще знаменитые Дарданеллы. Даже не окно в Европу, а в лучшем случае – крохотная форточка.

Не говорю, что нормальным людям требуется не окно, а дверь.

Дремотная жизнь столицы была нарушена в один миг. Заносились галопом гонцы. На улицах объявились люди не в стрелецких кафтанах, а в форме регулярных полков. В канцеляриях быстрее заскрипели перья.

Мы ждали вызова, однако в суматохе про нас просто забыли. Царь провел в Москве пару дней и вновь умчался куда-то. У него была куча дел.

Примерно с неделю наша славная троица продолжала вести прежнюю жизнь. Власти редко снисходят до простых граждан. Зато граждане, в свою очередь, могут наслаждаться большую часть времени относительным покоем. Так что, может, и хорошо…

Покой был нарушен однажды вечером. Вернее, той частью вечера, которую обыватели привыкли считать ночью. Мы уже тоже собрались ложиться, когда во дворе простучали копыта и через мгновение в дверь «нашей» половины дома постучал хозяин.

– Вас просит царь. – Никакого «герр Питер» вопреки расхожей литературе хозяин не употреблял.

– Сейчас, – кивнул я и только собрался идти одеваться, как из-за спины бюргера объявился рослый преображенец.

– Государь велел доставить немедленно, – он прежде сказал, и уж потом подумал: а понимаем ли мы вообще русскую речь?

Знаков различия еще практически не было, и я чуть запнулся с ответом. Надо же как-то обозначить посланца!

– Мы лишь оденемся. Подождите минуту, – пусть обходится без чина, раз уж сам не представился.

Русская речь из уст иностранца производит некоторое впечатление. Преображенец переваривает услышанное, а мы хоть получаем возможность привести себя в порядок без постоянных понуканий человека служивого.

Нет, никто из нас не медлит. Правители не любят ждать. Нам же все равно не обойтись без встречи с Петром, а ночь или день – разница невелика. И так столько бездельничали…

Повелители действительно не любят ждать. Едва мы садимся в стоявший неподалеку от ворот возок, как тот трогается с места. Носиться со скоростью грядущей курьерской тройки ему не дано, однако возница пытается выжать все из неказистого транспортного средства. Настолько, что в некоторые мгновения кажется, будто возок развалится, подскочив на очередном ухабе.

– Наверно, к Лефорту везут, – предполагает Флейшман.

Он давно проведал обо всех местах, где появляется царь.

Хочу спросить, почему не к Монсу, но благоразумно не спрашиваю. Еще подслушают да потом доложат, как всегда, решительно все переврав. И получится – издеваемся над личной жизнью монарха, а то и в открытую осуждаем ее.

Уж не понять, какое из обвинений хуже.

Юра оказывается прав. Возок подкатывает к дворцу Лефорта. Большому зданию в европейском стиле, которое Петр со своей непосредственностью выстроил для любимца, а потом сам использовал для встреч послов, а то и просто хмельных гуляний.

Никаких послов сейчас нет, не хвалиться же перед иноземцами собственным поражением! Зато гулянка идет вовсю.

Не знаю, как у ребят, но у меня создается впечатление, будто я попал в пособие по истории. Как ни плохо нам ее преподавали, однако память сумела удержать несколько фамилий.

Или тут заслуга не столько учителей, сколько книги Толстого да нескольких фильмов? Все-таки когда-то и читал, и смотрел.

Даже встреча с Людовиком не воспринималась мной как прикосновение к истории. Должно быть, потому, что король-солнце в моем сознании был некой абстрактной фигурой. Только и помнилось, что пара сказанных им самовлюбленных фраз.

Здесь же собрались люди, о многих из которых я слышал с самого детства. В разные периоды жизни их деяния воспринимались иначе. Менялись мои собственные оценки от положительных к отрицательным и наоборот, но раз менялись, значит, я помнил: были на Руси когда-то… Далее следует краткий перечень.

А плюс еще важнейший вид искусства – кино.

Конечно, запомнившиеся актеры оказываются мало похожими на реальных прототипов. Но то искусство.

Я поневоле озираю пьющую и горланящую толпу мужчин в зеленых и голубых мундирах, а то и вообще в камзолах, наподобие моего. Женщин в зале практически нет. Несколько вызывающе накрашенных, явно не принадлежащих к сливкам общества, в счет не идут. Но про нынешних женщин я ничего и не знаю.

После подсказок и наводящих вопросов в краткий момент, пока на нас не обращено всеобщее внимание, вычленяю некоторых лиц.

Франц Лефорт, человек, вольно или невольно подтолкнувший Петра к преобразованиям, выглядит серьезно больным. Он пытается казаться веселым и бодрым, однако порою в глазах читается усталость. Да и лицо одутловатое, бледное, какого просто не может быть у здорового человека.

В противовес ему другой исторический персонаж, знакомый позднее даже самому нелюбопытному соотечественнику, буквально пышет энергией. Алексашка поразительно молод. В нем столько бесшабашности и искреннего веселья, что поневоле любуешься им. Таким полагается быть гусаром. Хмельным, в расстегнутом кафтане, из-под которого выглядывает кружевная рубашка, с кубком в руке…

Хотя наглости в нем тоже хватало…

И конечно же, больше всего меня интересовал Петр.

Будущему первому русскому императору было двадцать три года. Может, поэтому он вел себя как мальчишка. Никакого величия в его облике не было. А вот властности и уверенности в себе было столько, что он даже казался выше своего не настолько высокого, вопреки тем же картинам и книгам, роста.