Выбор был сделан. Честити последовала за Сином.

Двери черного хода вели на кухню, где царила такая неразбериха, что оставалось лишь удивляться, как дом еще не подожжен. Вдребезги пьяная прислуга честно старалась обеспечить непрерывное поступление еды и напитков к гостям, но кое-кто уже махнул на эту задачу рукой как на непосильную: баранья нога обугливалась на вертеле, а служанка рядом храпела, развесив губы. Никто даже не заметил, как Син нагрузил корзинку съестным, только кухарка слепо пошарила рукой в той части стола, где только что стояла миска взбитых сливок. Не найдя ее, махнула рукой.

— Зачем нам столько всего? — робко полюбопытствовала Честити.

— Разве у тебя не волчий голод? Я намерен удовлетворить его сполна.

Син улыбался, но тон был холодный, осуждающий. Это было даже кстати — не хотелось, чтобы он был нежен с подружкой на одну ночь. Девушка припомнила, что еще недавно шарахалась от его нежности к Чарлзу. Они все время жили в паутине сотканной ею лжи.

У черной лестницы стояла лампа для зажигания свечей. Син запалил одну и передал своей спутнице. Трудно объяснить, что он чувствовал в эти минуты. Он укрыл Честити Уэр в безопасном месте только для того, чтобы она сбежала оттуда, размалеванная и расфранченная. В поисках низменных удовольствий, конечно, — иначе зачем весь этот антураж? А он-то приписывал ей невинность души!

С одной стороны, Син болезненно переживал свою ошибку, с другой — намерен был обратить ее себе на пользу. Его не одурачить, как беднягу Грешема, захотела — будь добра идти до конца! Если разобраться, это очень кстати, поскольку поможет утолить давнее вожделение. Его нельзя сравнить, например, с этим болваном Вернемом, и даже если Честити Уэр переспала с половиной Англии, Сина Маллорена она запомнит на всю жизнь!

Они поднялись на два пролета и оказались перед зеленой дверью, за которой начинался пыльный, безмолвный коридор.

— Я так и думал, что детское крыло в этом доме давным-давно заброшено.

Дверь закрылась, наглухо отделив их от вакханалии внизу. В коридоре царствовала не только тишина, но и холод. Осмотрев четыре комнаты, Син выбрал одну. Судя по узкой кровати под скромным лоскутным покрывалом, когда-то здесь была спальня няньки или гувернантки.

— В ведерке остался уголь, есть и растопка, — заметил Син, опуская корзинку. — Мерзнуть не придется.

Свеча давала слишком мало света. Честити поставила ее рядом с корзинкой и плотнее закуталась в сюртук, хранивший запах Сина. Постепенно ею овладели сомнения. Леди Честити Уэр с мужчиной, украдкой, в давно покинутой пыльной комнате, в чужой постели!

Между тем Син, пустив на растопку изъеденную мышами книгу, довольно быстро развел огонь. Комната сразу стала приветливее. Девушка инстинктивно придвинулась ближе к камину и ненадолго забылась, глядя на танцующее пламя. Ее вернул к действительности голос Сина:

— Миледи, ложе готово!

Он успел сбросить матрас на пол и накрыть одеялом. Опустившись в вихре юбок на эту импровизированную постель, девушка поняла, что судьба ее решена. Син подвинул корзинку ближе, уселся и набросил лоскутное покрывало на колени им обоим.

— Вам не холодно без сюртука? — спросила Честити, кутаясь.

— Ничуть.

Она смущенно отвела взгляд. Син желал ее. Девушка приняла бокал вина, сделала сразу несколько глотков и благодарно ощутила в жилах горячую волну. Очень скоро ей ударило в голову, перемешало мысли.

— Мне нужно поесть…

— Чтобы не опьянеть? — усмехнулся он. — Пьяней на здоровье, я не против.

— Вы полагаете, милорд, — спросила Честити, отставляя стакан, — что добьетесь меня, только подпоив?

— О нет! Это была бы нелепая мысль. — Син проследил контур ее губ кончиком пальца. — Тебя учили в детстве не играть с едой? Наверняка учили. А между тем это забавная игра. — Он достал из корзинки ломтик ростбифа и свернул в трубочку. — Ну-ка скажи, на что это похоже?

— На… мясной рулетик! — предположила девушка.

— Что? — Син оглядел свое творение. — Верно, маловат. — Он взял несколько ломтей и скатал их. — Любишь побольше — вот тебе побольше. — Он сомкнул пальцы Честити вокруг получившейся трубки и приставил себе между ног. — Теперь устраивает?

Она сглотнула. «Полный ротик молочка»! Почему ее не хотят просто накормить? Если вспомнить Грешема, даже такой рулон казался маловат. При мысли о том, что все мужчины щедро наделены природой, бросало в холодный пот. Однако приходилось придерживаться выбранной роли. Честити постаралась развратно улыбнуться.

— Вполне, милорд!

— Если устраивает, возьми в рот, — мягко произнес Син.

Что оставалось делать? Непроизвольно облизнув губы, девушка наклонилась и сомкнула губы на рулоне мяса.

— Ешь!

Она откусила. Выпуклость под брюками дернулась, словно она впилась зубами именно в нее. Ростбиф был отменный, и Честити сосредоточилась на жевательном процессе. Что дальше? Как в таких случаях поступает женщина с опытом?

Честити попробовала убрать руку, но Син держал крепко.

— Я только хотела выпить вина!

Левой рукой он поднес к ее губам стакан, а когда она отстранилась, сделав несколько торопливых глотков, облизнул ей губы. Выпуклость под ее плененной рукой двигалась, как живое существо.

— Ешь, — сказал Син вполголоса. — Силы тебе пригодятся.

Честити была одурманена, растеряна. Она ожидала объятий, поцелуев, ласк и, наконец, обладания, и, хотя не была уверена, что придет от всего этого в восторг, не могла вообразить себе ничего иного. Син готов взять ее, разве нет? Тогда отчего же он медлит?

— Я уже сыта!

— И это называется «волчий голод»? А впрочем, некоторые предпочитают сладкое.

Он выпустил ее руку и снова потянулся к корзинке. Девушка сразу отодвинулась: ключ провалился так низко, что вот-вот мог выпасть под юбки. Ищи его тогда! Она выудила ключ и сунула под матрас.

Какое-то время Син разглядывал пирог, а Честити лихорадочно размышляла, что он задумал. Вероятно, это был его излюбленный способ обольщения — во время приема пищи и с ее помощью. Рулетик в Шефтсбери, пирожок в Винчестере. Действенный способ, ничего не скажешь. С ней это срабатывало каждый раз.

Тем временем Син откусил пирожок. Пальцы его окрасились красным.

— С вишнями, — заметил он. — Очень кстати!

Он поднес пирожок к губам Честити. Повинуясь этому безмолвному приказу, она слизнула алый сок. Он был сладкий и клейкий, а пальцы, что его держали, — чуть солоноватые, и клейкая сладость это подчеркивала. Хотелось слизнуть соленый привкус, как изысканную пряность.

— Ешь!

Стоило нажать зубами, как алый сок побежал снова. Честити непроизвольно отшатнулась, боясь испачкать платье, но Син сдавил пирожок и алая струйка потекла на грудь. Заглушая крик, он опрокинул Честити навзничь и слизнул сок языком.

Умелые пальцы справились с крючками, шнуровкой лифа, отбросили его в сторону. Син окинул взглядом раскрытое платье и тонкую шелковую сорочку, под которой часто вздымалась маленькая полная грудь. Честити со страхом спросила себя, находит ли он это зрелище жалким, и решила, что, пожалуй, нет. Глаза его горели и казались совсем темными.

— Я привлекательна, милорд? — спросила она кокетливо.

— Очень, и ты отлично это знаешь.

Син потянулся к маске, но Честити схватила его за руку.

— Нет-нет! Пусть останется.

— Твоя репутация настолько безупречна?

— В моих глазах — да.

— Значит, я так и не узнаю твоего имени? — спросил он, касаясь черного бархата.

— Нет, милорд. Зовите меня Хлоей.

— Хлоя? Прекрасное имя. «Вся боль моя, все муки, все страданья — твой дар мне, Хлоя! Если б мог просить одно твое небесное лобзанье, чтоб эту боль и муки утолить!»

Губы их встретились, и на глаза Честити отчего-то навернулись слезы. К счастью, маска их скрыла. Син отодвинулся. Она приподнялась на локте, боясь, что каким-то образом разочаровала его, но нет, просто странный ритуал обольщения еще не был окончен. Син толкнул ее на спину, зачерпнул рукой сливки и покрыл ими грудь — сначала над краем сорочки, а потом, сдвинув ее, целиком.