— Сражаться — дело важное и благородное, но не единственное, что ты можешь сделать для своего отечества. В военное время жизнь солдата полна событий, опасности и риска, а в мирное… в мирное она скучна и однообразна, и я предпочел бы заняться чем-нибудь другим. Канада — огромная и малоисследованная страна. Как только новое правительство вступит в свои права, начнется большая работа, отправятся экспедиции: составлять карты, искать руды. Что может быть занимательнее, чем обследовать эти прекрасные, дикие и загадочные земли?

Он коснулся впадинки между грудями, и Честити беспомощно склонилась к нему на плечо.

— Син, ты приводишь меня в смятение! Зачем?

— Зачем? — Он чуть ниже сдвинул лиф и дотронулся до соска. — Потому что ты особенно прекрасна в смятении. Если бы мог, я поддерживал бы это смятение денно и нощно.

У Честити вырвался возглас удовольствия, и Син поспешил закрыть ей рот поцелуем, который обещал всевозможные еще более упоительные наслаждения. Сминая легкий кринолин, бедро прижалось к развилке ног, отчасти утоляя и разжигая желание. Ноги подкосились. Честити устояла лишь потому, что Син держал ее в объятиях. Она забыла, где они, и ненадолго отдалась сладкому безумию.

Когда Син отстранился, Честити посмотрела на него со страстью и мольбой. Юбки поползли вверх, рука пробралась под них и нашла средоточие ее желания.

— Син, что ты делаешь? Не здесь!.. О Боже мой! Боже мой!

— Дай себе волю, просто дай себе волю…

Она подчинилась — с величайшим удовольствием. Пока сладкие содрогания бросали и раскачивали Честити, Син прижимал ее к груди, чтобы заглушить крики. Потом это кончилось, оставив ее совершенно обессиленной.

— Зачем, Син?

— Мы оба хотели этого.

— Но тогда почему не иначе?

— Потому что, если уж я дал слово, то держу его. Я поклялся не ложиться с тобой в постель до свадьбы. — Он тихо засмеялся. — Как видишь, всегда есть возможности, но все-таки скорее бы эта свадьба!

— Ах, Син! — Честити виновато погладила его по щеке. — Это было совсем не обязательно!

— Для тебя, но не для меня. — Он снова засмеялся. — Я не настолько бескорыстен, как ты, быть может, думаешь. Поверь, дарить наслаждение порой еще упоительнее, чем получать.

— Я и не думала… — Она запнулась, понимая, что выдала все свое невежество, и задаваясь вопросом, так ли уж крепка клятва Сина и что будет, если подвергнуть ее испытанию прямо здесь и сейчас.

— Утоление страсти — это целая наука, целый огромный мир. Мы можем исследовать его вместе, заодно с канадскими землями. Нравится тебе эта идея?

— Так ты не шутил, когда говорил об этом?

— Ничуть.

— А я? Чем займусь я? — с трепетом поинтересовалась она.

— Кроме супружеских обязанностей? — поддразнил Син, оправляя на ней одежду. — Будешь всюду со мной. Разумеется, у нас будет дом, куда мы сможем возвращаться из странствий, — например, в Монреале или в этом многообещающем новом городке Галифаксе, что на побережье. Когда тебе надоест странствовать, будешь поджидать меня там, а когда снова ощутишь зуд в ногах, поедешь со мной.

— Звучит чудесно! — Честити чмокнула его в подбородок. — В самом деле, отчего бы не попробовать новое, не начать иную жизнь?

— Видишь, я был прав, когда узнал в тебе родственную душу. — Син отступил и оглядел ее. — Теперь можно и на люди выйти. Но прежде дай руку.

Она нерешительно протянула, Син взял ее и надел на палец перстень — две руки, мужская и женская, горизонтально ладонь к ладони, между ними крупный алмаз.

— Син!.. — Не находя слов, Честити опустила взгляд на перстень.

Он добавил плоское кольцо, сплошь усаженное бриллиантами поменьше.

— Это называется «хранитель». Король Георг, большой щеголь, только что ввел при дворе эту новую моду, повенчавшись со своей невестой двойным кольцом. «Хранитель» не дает обручальному кольцу соскользнуть и тем самым бережет брак от бед. Ты ведь знаешь, что алмаз — самый твердый камень? Так вот, это символ верности.

Благоговейно прикоснувшись к драгоценным кольцам, Честити ощутила на щеках влагу слез.

— Мне страшно, Син! Страшно снова верить! Я ведь все еще та самая Честити Уэр.

— Идем танцевать, та самая леди. — Он отер ей щеки. — «Честити» меня вполне устраивает, а от «Уэр» мы скоро избавимся.

Они уже танцевали довольно долго, когда Честити увидела Нериссу Трелин. Ей удалось забыться в танце, но тут страхи вернулись.

Лидер большинства, маршал светских легионов, Нерисса не особенно прибегала к маскараду. Ее великолепные белокурые волосы не были напудрены, крохотная маска практически не скрывала черты лица. Вместо домино на ней был бальный туалет ослепительной белизны, который мог бы выглядеть вполне девственным, не будь он так низко вырезан. Декольте вкупе с тщательно затянутым лифом подчеркивало незаурядные прелести ее фигуры. Честити с горькой усмешкой отметила, что фамильные драгоценности Трелинов громко заявляли о том, кто эта величественная дама.

Некоронованная королева светских салонов, Нерисса не шла, а плыла рядом с мужем. Лорд Трелин, мужчина далеко не старый, примерно в возрасте Родгара, держался так, словно был дряхлым старцем, при этом пыжащимся от гордости за обладание таким бесценным сокровищем.

Мимолетное сочувствие живой и горячей Нериссе растаяло, стоило вспомнить, что это был ее собственный выбор, что она предпочла этого чопорного сухаря Брайту Маллорену. Возможно, лорд Трелин на многое закрывал глаза, лишь бы не было скандала.

В бальном зале царил полумрак, а у пагоды к тому же дымилась чаша с какими-то благовониями, поэтому, сколько бы Честити ни выискивала взглядом отца, лица сливались и ничего не удавалось рассмотреть. Когда танец закончился, она позволила Сину увлечь ее в буфетную и, чтобы расслабиться, выпила бокал красного вина.

— Бал восхитителен, и в какой сумасшедшей спешке он готовился!

— Наша прислуга видывала и не такое, и я не сомневаюсь, что все было сделано одной левой.

— И с двойной переплатой.

— Не волнуйся, Родгар баснословно богат. Он полагает, что это обязывает его вовлекать людей в работу и щедро ее оплачивать.

— Мой отец еще богаче, но он скрупулезно подсчитывает затраты на каждую свечу и лично сует нос в кастрюли с едой для прислуги.

— Не забывай, ему годами приходится снабжать деньгами жадных Вернемов.

Это заставило Честити содрогнуться, напомнив о насущных вопросах.

— Когда же наконец все случится?!

— Всему свое время. Тебе нужно отвлечься. Не хочешь понаблюдать за игрой?

— Ты же не признаешь азартных игр!

— Я не играю сам, но смотреть мне нравится. Очень забавно, когда дураки выбрасывают деньги на ветер. Разумеется, если могут себе это позволить.

Некоторое время они наблюдали за тем, как Бьют проигрывает тысячу за тысячей. Потом он отыграл примерно половину этих денег. Леди Августа лишь чудом не лишилась бесценного фамильного браслета. Без всякого удивления Честити заметила за одним из столов леди Фэншоу, похожую на голодного стервятника. Скорее всего та получила приглашение, но если бы и нет, то все равно явилась бы.

К Сину подошел лакей, протянув ему какую-то записку.

— В оранжерее, — сказал Син, прочитав.

— Что, отец? — с упавшим сердцем спросила Честити, когда он повлек ее из игорного зала.

— В записке не сказано. — Син задержался, чтобы приободрить ее поцелуем. — Все будет хорошо. Помни, ты больше не одна.

Как оказалось, слово «оранжерея» в данном случае следовало брать в кавычки — это была гостиная, обтянутая тканью с рисунком в виде виноградных лоз. Раздвижные двери вели в зимний сад, откуда можно было выйти на террасу и спуститься в вечнозеленый лабиринт. В это время года двери были плотно сдвинуты, в камине пылал огонь.

Войдя, Честити первым делом заметила Вернема. Он под бдительным надзором Бренда сидел в кресле у камина. При виде ее он вскочил. Син усадил Честити на диван и уселся сам.