— Все это нужно съесть, — сказал он, улыбнулся и подмигнул. — Начинай ты.

Он мазнул пальцем по груди, набирая сливки, и вложил его между приоткрытых от изумления губ девушки. В лакомстве ощущался привкус апельсинового ликера.

— Вкусно… — признала Честити. — Нельзя, чтобы такой десерт пропал зря.

— Не пропадет.

На этот раз она не просто слизнула сливки, а втянула в себя палец. Происходящее все больше обретало странный, призрачный оттенок, отдалялось от реальности. Честити ощущала на груди движения языка, за которым оставалась прохладная дорожка чистой кожи, но не замечала, что сосет палец, как лакомство. Когда рот Сина добрался до соска, движения их губ естественным образом слились, и стало казаться, что она сама себя ласкает. В этом было что-то невыразимо упоительное, бесстыдное, и лихорадочный жар во всем теле стремительно нарастал. Когда он сосредоточился между ног, бедра дрогнули, потерлись друг о друга, в горле родился тихий, просительный звук, рот конвульсивно напрягся.

— Не нужно кусаться, — сказал Син, отдергивая палец, — лучше раздень меня.

Зачем, подумала Честити в недоумении. Разве он не жаждет близости так же отчаянно? Одежда — не такая большая помеха, и они могли бы…

Но поднялась вслед за Сином. Глянула на себя. Верх платья свисал сзади на подол, а все остальное выше талии — и сорочка, и груди — было вымазано кремом и вишневым соком.

Неловкими пальцами Честити принялась расстегивать пуговицы жилетки, но чувство близости к мужскому телу было таким острым, что она бросила это занятие на середине, положила ладони Сину на грудь и заглянула ему в лицо. Должно быть, это игра теней придавала ему такой хмурый, сосредоточенный вид. Но когда она потянулась губами к губам, он отстранил ее.

— Сначала тебе придется меня раздеть.

Что за безумную игру он затеял? Он пробудил в ней желание, но не спешил его утолить. Возможно, он и не собирался, просто хотел дать ей урок, измучить, а потом покинуть.

Честити снова занялась пуговицами, на этот раз в лихорадочной спешке. Последняя находилась так низко, что, расстегивая ее, она ощутила под пальцами выпуклость в брюках. Син не мог покинуть ее — ему нужна была женщина. Вспомнив, как все было в тот день, когда она обряжала его, Честити положила ладонь на твердое.

— Как ты предпочитаешь? — спросил Син с усмешкой. — Побыстрее или помедленнее?

Откуда ей знать? Девушка отвела руку.

— Ах! Я знал, что у тебя хватает опыта.

Как глубоко он ошибался! Но возразить было невозможно, поэтому Честити занялась рубашкой. Когда та была сброшена и взгляду открылся шрам, она сделала то, чего хотела с самого начала, — проследила его кончиком пальца.

— Откуда это? — спросила она — такое говорила каждая новая его знакомая.

— Сабельный удар, под Квебеком.

— Представляю, сколько было крови…

— Текло ручьем. Мой лучший мундир был совершенно испорчен.

Воспоминания вернулись, неся с собой горечь и сладость одновременно. Повинуясь внезапному порыву, Честити собрала у себя с груди остатки сливок, покрыла ими шрам и снова проследила его, на этот раз языком. Выпуклость в брюках толкнулась ей в живот.

— Боже мой, Хлоя! Я и сам не люблю спешить, но если чрезмерно затянуть любовную игру, кавалер может попусту растратить себя!

Она поспешно расстегнула брюки и нижнее белье, собралась с духом — и сдвинула все это на бедра. Напряженная плоть качнулась вперед. Честити схватила ее обеими руками. Она не знала, почему так вышло, но теперь, когда эта горячая, тяжелая игрушка была у нее в ладонях, она не знала, что с ней делать.

— Целуй! — сказал Син сквозь зубы. — Я расплачусь сполна.

Не зная, что и думать, Честити во все глаза смотрела на него. Он со вздохом отвел ее руки, и она охотно уступила. Смотреть, как он раздевается, было проще и приятнее, чем играть в игры, правил которых она не знала. Без одежды Син Маллорен не выглядел хрупким, и его сила, не раз удивлявшая Честити, прекрасно гармонировала с этими крепкими мышцами.

— А теперь ответь мне на пару вопросов, прекрасная Хлоя, — сказал он, держа ее за подбородок так, чтобы взгляды встретились. — Ты ведь не настолько опытна, как хочешь показать?

Честити не сумела солгать из-за страха, что правда оттолкнет его, что он может уйти к кому-нибудь вроде Сейбл.

— Нет, не настолько… — прошептала она.

— Но ты и не девственница? Я не хочу иметь на своей совести совращение.

Честити заколебалась: она никому не дарила свою девственность, но и не смогла уберечь ее. Отец перехватил письмо к доктору, в котором она просила о медицинском освидетельствовании в надежде доказать свою непорочность. Он заплатил — вероятно, много, потому что во время осмотра доктор устранил то, что могло обелить ее имя. Он был достаточно умен, чтобы сразу после этого исчезнуть с глаз долой.

— Ну? — поощрил Син резко. — Ты девственница? На этот вопрос можно ответить только «да» или «нет», думать тут не над чем!

— Конечно, нет, — сказала Честити. — Что взбрело вам в голову! В моей постели уже побывал мужчина.

Не пришлось и лгать, это была чистая правда.

— Тем лучше, — ответил Син и взялся за завязку нижних юбок.

Когда все, кроме сорочки, было на полу, Честити хотела ее снять. Желание, уже не раз подавленное, пылало теперь с удвоенной силой.

— Нет, моя милая, не спеши. — Син нажал ей на плечи, предлагая опуститься на постель. — Я еще не готов увидеть тебя во всем великолепии. Быть может, и ты еще не готова.

Он опустился на колено. Словно для признания, подумала Честити в смятении, но он лишь положил руку ей на лодыжку. Провел вверх по ноге ладонью, восхитительно жесткой на шелковистой коже, и задержал ее на внутренней стороне бедра, у самой развилки. Ноги сами собой двинулись, раскрываясь, но когда ладонь отдернулась, уступив место губам, девушка приподнялась на локтях.

— Что вы делаете!

— Молчи!

Она заново ощутила свое тело, влажную податливость женской плоти и откинулась на постель со сдавленным криком. Этот первобытный звук на мгновение шокировал ее, но потом она выгнулась навстречу сладостному ощущению, бесстыдно раздвигая ноги.

Син подвинулся, между ног прижалось твердое.

— Да! О да! — вырвалось у нее.

Он проник в нее медленно, словно бы нерешительно, и Честити в нетерпении качнулась вперед, чтобы принять его полностью. Чувство наполненности было немного болезненным, но все равно чудесным. Она не знала, что нужно делать, что будет правильно, а что нет, но знать и не потребовалось. Бедра сами нашли нужный ритм, и тело впервые в жизни полностью перехватило инициативу.

Честити не знала, сколько это длилось. Очнувшись после сладких содроганий, она ощутила себя несравненно чище, чем все последние месяцы. Когда Син попытался разжать объятия, ему пришлось приложить усилие — сок и сливки сгустились в сладкий клей. Честити засмеялась, и он улыбнулся в ответ.

— Я не знала, что бывает так хорошо…

— Значит, до сих пор тебе попадались никчемные болваны.

— Да, — неохотно солгала девушка, — теперь я это знаю.

— И как ты распорядишься этим знанием?

Внезапно Честити поняла: даже не зная, что он ее первый мужчина, Син понял, что первым открыл ей подлинную ценность физической любви, и теперь чувствовал ответственность за ее будущее. Рыцарь, подумала она, прекрасный рыцарь в сияющих доспехах. На его попечении уже были трое: Верити, маленький Уильям и Чарлз — и все-таки он беспокоился о распутнице Хлое.

Что ж, хотя бы в этом она могла облегчить ему жизнь. Она подавила мучительную потребность высказать свою любовь, объяснить, что просто не сможет быть теперь с другим мужчиной, каким бы опытным любовником тот ни оказался. Несколько минут полной откровенности могли поставить точку на этой ночи, а до утра еще оставалось время.

— Теперь я знаю, чего стою, — сказала Честити со всей откровенностью. — В дальнейшем я не стану раздавать знаки своего расположения всем и каждому.