Стриженов поехал в Москву на машине, убеждаясь по дороге, что глубинка почти не переменилась. Зато Москву он не узнал абсолютно – но и это неузнавание тоже было ожидаемым.

Машину пришлось оставить чуть ли не у Кольцевой. Офис был на Чистых Прудах, в старом доме. На улице было холодно, шёл дождь, он вошёл, отряхиваясь, и обратился к женщине, сидящей за столом прямо у входа:

– Простите, где бы мне здесь…

Она подняла голову.

Это была Мыша.

Награждали в Кремле, уже в ноябре. Звезду Героя ему и ещё семерым (знакомым и не очень) офицерам Легиона вручил президент, а потом настал черёд наград от Императора. Орден «Честь и свобода» – голубой сапфир в чёткой стальной оправе… Вручал не сам император, а кто-то вроде наместника – крупный седоватый парень с хорошим лицом и страшно усталыми глазами.

– Император просил лично вас особо поблагодарить за спасение его товарища, – сказал наместник.

– Служу Отечеству! – Стриженов отдал честь кивком головы, повернулся и встал в строй, краем глаза косясь на Мышу – она была в чёрном платье в первом ряду. Весь этот месяц они настолько не расставались, что даже во сне он часто вскакивал – убедиться, что Мыша здесь, вот она, рядом, никуда не делась…

Когда ему сообщили о предстоящем вручении наград, он хотел вспылить и отказаться. Или вообще устроить публичный скандал. Но потом что-то щёлкнуло внутри… Война – путь обмана, а полноценный обман можно оплатить только кровью. Я не просил оставлять меня в живых. Ребята, я получу эти ордена. Потому что они – ваши.

Ему дали слово. Он подошёл к микрофону и так и сказал: я получаю эти награды за тех, кто погиб – вдали от дома. И буду носить их в память о тех, кто погиб. Ребята, я всегда помню вас. Вас всех.

Из строя оркестра вперёд шагнул маленький горнист. Сейчас будут играть гимн, понял Стриженов, это надо вытерпеть. Горнист был не человек, а маленький полукот. Он поднял свой инструмент, и первая фраза чисто зазвенела под сводами. Вступил оркестр. Стриженов вдруг почувствовал, что его бьёт дрожь. Он не мог понять, что они такое играют. Это – гимн? Да, это был гимн. Зал встал. Зал пел, и все пели, и он тоже пел, он почти молился: горит и кружится планета, над нашей Родиною дым…

Потом был банкет, играл тот же оркестр, и они с Мышей танцевали. Вернее, танцевала Мыша, он неумело топтался. Наместник кружился с невысокой рыжей дамой, и по тому, как они друг на друга смотрели, можно было понять: не чужие. Потом они подошли знакомиться, держа за руку того котёнка-горниста. Он смотрел на Стриженова ошалелыми глазами поклонника.

– Вита, – представилась рыжая. – Наш сын Кеша, а с мужем вы уже, наверное…

– Не успели, – сказал Стриженов. – Мыш… Марина. Я, собственно, Игорь… просто.

– Мужчины, – презрительно сказал Вита Мыше. – Ни дня без протокола. Его зовут Адам. С ударением на первом слоге. Покурим? – предложила она Мыше, и обе умчались.

– Кеша вот… попросил его представить… – сказал Адам. – Ну… вот. Не помешали?

– Всё хорошо, – сказал Стриженов. Он наклонился к Кеше. – Ты прекрасно играл. Мурашки по спине.

– Честно? – испуганно спросил Кеша.

– Абсолютно.

– Я хотел сказать… когда папа мне о вас рассказал… что… что для меня большая часть… и я хотел…

Он замолчал.

– Спасибо, – сказал Стриженов. – Знаешь, что я тебе скажу? Не мечтай попасть на войну. Мечты имеют свойство сбываться… Честное слово, мир лучше. Но всё равно, хотим мы того или нет…

Он положил руку на плечо мальчугана и легонько пожал его.

– Не отчаивайся, братишка. Нам ещё понадобится всё наше мужество…