– Спасибо, доктор Сарториус, – сказал я. – Готов прямо сейчас.

Сарториус поднял голову и, кажется, хотел что-то ответить, но так и не ответил. Просто сидел напротив меня и смотрел в окно, за которым распростерлась громада океана… Возможно, каким-то образом слушающего наш разговор…

А потом был эксперимент.

Я сидел в кресле и к моей голове, как совсем недавно, были прикреплены электроды. На этот раз Сарториус обошелся без напутственной речи. Глядя на меня с какой-то опаской, он молча включил аппаратуру – и я закрыл глаза и начал думать о Хари. Я старался как можно ярче воссоздать в памяти ее образ, я старался вспомнить мельчайшие подробности нашей короткой совместной жизни на Земле.

«Верни мне Хари, – умолял я этого безбрежного сверхгениального младенца, – прошу тебя, верни мне Хари… Тебе ведь ничего не стоит вновь проникнуть в мой мозг, в мою память и еще раз создать Хари, воплотить из пены… Мне больше ничего не нужно от тебя – только верни мне Хари…»

– Сомневаюсь в успехе, – сказал Сарториус, когда я уже собирался покинуть лабораторию. – Он вряд ли будет повторяться, для него это пройденный этап. – Сарториус помолчал и, к моему удивлению, задумчиво добавил: – Что ему Гекуба?

Заядлый технократ Сарториус цитировал Шекспира… Я покосился на стол. Зажим с детскими рисунками и каракулями теперь лежал в самом низу стопки, под книгами.

…И вновь пучки рентгеновских лучей, модулированных моей знцефалограммой, в течение трех суток вонзались в поверхность океана.

Я не находил себе места, я метался из угла в угол в своей комнате, напряжение мое все нарастало и нарастало, и без снотворного я просто не мог заснуть по ночам. Просыпаясь, я с надеждой смотрел на кресло, стоящее у окна, напротив кровати, – там в первый раз я увидел ее, освещенную красным светилом… Но в кресле никого не было…

А потом… Что было потом?..

Потом был город… Мое возвращение с работы… Наш дом… Ужин…

Реал с Аэн Аэнис…

Хари!

Была Хари… Мы были вместе…

Кажется, я застонал.

– Кельвин! – осторожно позвал Снаут, и по стуку металлического стула я понял, что он придвинулся к моей кровати.

– Все в порядке, – сказал я, открывая глаза. – Контакт вновь состоялся, Снаут. Он понял меня, только понял по-своему…

Снаут слегка вздрогнул и произнес сдавленным голосом:

– Что это значит, Кельвин? Что значит «по-своему»? Ты спал, спал почти пять суток. Никаких реакций… Это даже и не сон, а полная отключенность…

– Да, это был не сон. Он создал для меня иную реальность, виртуальную реальность. Я жил там, Снаут, действительно жил, так же осязаемо и ощутимо, как живу здесь.

Морщинистое лицо кибернетика стало озабоченным. Он, подобравшись, с тревогой смотрел, как я вновь сажусь на кровати, и пошевеливал сплетенными пальцами; видно было, что он в любой момент готов пресечь какую-нибудь мою неожиданную выходку.

– Все в порядке, – повторил я. – Ты же видишь, я вовсе не собираюсь искать перностал.

Что-то во мне изо всех сил продолжало рваться наружу, что-то билось внутри, но запоры были прочными и непоколебимыми. Я все-таки чего-то достиг – и острый психоз или депрессия мне пока не грозили. Я все-таки чего-то достиг – и это вселяло надежду… Жаль, что Гибарян так и не успел узнать…

– Расскажи поподробнее… если можешь, – тихо сказал Снаут.

Я потянулся за брюками, встал и не спеша оделся. Меня слегка пошатывало, словно Станция попала в мощные атмосферные потоки. В комнате уже зажегся свет. Снаружи на окно навалилась непроницаемая темнота. Я пересек комнату неуверенными шагами попавшего в шторм свежеиспеченного моряка и опустился в кресло у окна. В то самое кресло… Снаут вместе со стулом развернулся ко мне и я только сейчас заметил, что руки у него слегка дрожат. Он перехватил мой взгляд и еще крепче сцепил пальцы.

– Он откликнулся, Снаут. Отключившись здесь, я оказался там, на Земле. В иной реальности, созданной в соответствии с моей энцефалограммой… с моим желанием. Я возвращался к себе домой, в Четвертый Пригород. Решил выпить бокал висса…

Снаут слушал меня очень внимательно, сосредоточенно сдвинув брови, но во взгляде его нет-нет да и мелькало недоверие. Однако по мере того, как я продолжал свой рассказ, его недоверие сменилось какой-то усталой заинтересованностью, и лицо кибернетика становилось все более хмурым. Говорить мне было нелегко, я вновь жил там, в подаренном океаном мире, который был теперь потерян для меня… но я продолжал держать себя в руках и почти не запинался.

– Это его реакция на облучение, Снаут! Это продолжение Контакта.

Снаут криво усмехнулся:

– А если бы я не колол тебе концентрат? Или ты думаешь, что даже умерев здесь, продолжал бы оставаться там? Это ведь уже что-то из области оккультизма, не так ли? Это иллюзия, Кельвин, не мне тебе объяснять – ты же психолог.

– Это иная реальность, – упрямо сказал я. – Не менее реальная, чем эта. Не иллюзия, Снаут, – ре-аль-ность! Другое дело – как долго можно в ней находиться… и действительно, можно ли остаться там, даже умерев здесь?

– Надеюсь, ты не думаешь это проверять? – мрачно произнес Снаут.

Да, славная проблема: возможно ли функционирование сознания без носителя?.. Существует ли бытие души вне и без бытия тела? Или все-таки не моя психическая сущность находилась в созданном океаном по моим же воспоминаниям виртуальном мире, а этот мир находился во мне?

У меня сейчас не было никакого желания ломать над этим голову. Тут начинались дебри… Я не был специалистом по оккультным наукам… но кто знает, как могут измениться наши воззрения, если Контакт будет продолжаться?

И почему исчез этот виртуальний мир, где я вновь был с Хари? Где была Хари… Из-за шок-уколов, с помощью которых Снаут пытался вырвать меня из мира навеянных океаном грез?

Я почти наверняка знал, что дело в другом. Этот невероятно могущественный гигант, распростершийся внизу, под днищем Станции, словно в зеркале отразил то, что я считал самым важным для себя. Там, в том мире, я постоянно думал о нем, в первую очередь – именно о нем, и только потом – обо всем остальном… О Хари… Он показал мне меня, он проник в мою подлинную суть… Нет! Нет! Он исказил мою суть, потому что, конечно же, совсем другое было для меня главным.

Хари… Только Хари…

«Это действительно так?» – спросил я себя. И не дал себе ответа.

– Значит, тебе все-таки удалось, – медленно сказал Снаут. – Хоть на время, но удалось… Что ты думаешь делать дальше, Кельвин?

Повторить?

– Не знаю. Мне нужно немного отдышаться.

Снаут долго смотрел на меня, потом опустил глаза и, по-прежнему не расцепляя пальцы, глухо проговорил:

– Тебе не кажется, что нам нужно убираться отсюда? Вернуться на Землю и навсегда позабыть обо всем этом, – он обвел взглядом комнату. – Ведь возможно же частичное стирание памяти? Без утраты профессиональных навыков. Выборочное. Проделывают у нас такое? А, Кельвин?

– Нет, – ответил я, чувствуя, как что-то обрывается у меня внутри. – Я не собираюсь возвращаться на Землю и стирать память. Что тогда у меня останется?

Сутки спустя я, кажется, окончательно пришел в себя и поделился с Сарториусом результатами эксперимента. Мне очень не хотелось это делать – неприязнь к Сарториусу не проходила, – но молчать было бы нечестно по отношению к нему; в конце концов из нас троих только он один занимался делом, ради которого мы находились на Солярисе, и продолжал работать над выполнением программы. Снаут почти не выходил из своей кабины и, кажется, продолжал пить, а я… Я просто не знал, чем заняться, да и не хотелось мне ничем заниматься. Ответ на наш рапорт в институт еще не поступил, он и не мог прийти так быстро, и мы были предоставлены самим себе.

Физик выслушал меня так же внимательно, как и Снаут, но, в отличие от Снаута, он во время моего рассказа не сидел на месте, а расхаживал по лаборатории, то засунув руки в карманы комбинезона, то потирая гладко выбритый костлявый подбородок и издавая какие-то невнятные звуки.