Он узнал бы этот голос из тысячи, различил бы его в грохоте урагана, не спутал бы ни с чем. Это был голос его первой и единственной настоящей любви. Голос Гви-невры.

Артур чувствовал, что задыхается, что мир вокруг колышется тяжелыми складками, точно темная толстая ткань. Он вцепился в ограждение с такой силой, что ощутил, как проминается под пальцами крепкий камень. Голоса снизу, один из которых принадлежал вождю северян, доносились, словно сквозь шум водопада.

Король изо всех сил желал, чтобы это оказалось страшным сном. Он даже не подумал, почему любовники выбрали для встречи настолько неудобное и доступное любопытным глазам место…

Чуть сбоку за сюзереном наблюдал Ланселот. В первый момент, когда лицо короля побелело, точно его обсыпали мукой, он даже испугался. Но потом пришел в себя, с радостью ощущая, что хитрый план, родившийся в седой голове старого друида, воплощается в жизнь.

Внизу, на плитах зала, один из рыцарей, даже не знающий, для чего он тут, разыгрывал с собственной любовницей сцену встречи, а в темном углу, куда не проникали лучи факелов, замер, удерживая колдовские личины, Мерлин.

Мужчина вскинул женщину на руки, та весело рассмеялась.

«Бабу сегодня же ночью утопим, – хладнокровно подумал Ланселот, глядя, как лицо короля становится серым, будто старые камни, – а то они все болтливы…»

Любовники покинули зал, затихли последние отголоски их смеха. Артур, сгорбившись, точно ему на спину легла каменная плита, медленно побрел к двери. В этот момент он впервые ощутил, что он уже не тот молодой рыцарь, как двадцать лет назад, и что возраст что-то значит даже для того, кто правит всей Британией.

Ланселот с ужасом смотрел, как черные волосы на висках короля теряют цвет, превращаясь в седые. Впервые затея с обманом не показалась молодому рыцарю столь уж хорошей…

Когда они вернулись в пиршественный зал, то Хаук был на месте. Артур мазнул по нему отсутствующим взглядом и уставился в стол. Ланселот тихо выругался про себя – ожидаемой вспышки ярости, во время которой правитель Британии просто приказал бы убить конунга и всех его воинов, не произошло.

С легким шелестом колыхнулся воздух. Мерлин почти бесшумно опустился на свое место за столом, его вопрошающий взгляд уперся в лицо короля. За этот вечер друид тоже будто бы постарел на несколько десятилетий: морщины в похожей на пергамент коже казались пугающе глубокими, набрякли тяжестью мешки под глазами.

Артур сидел, неподвижный и безгласный, точно статуя.

Пир потихоньку затихал. Барды, повинуясь мановению руки Мерлина, покинули зал со скоростью молнии, по одному удалились рыцари, не желая попадаться на глаза разгневанному повелителю. Даже викинги, громко рассуждая о том, где бы продолжить пьянку, канули в неизвестном направлении. Слуги, словно тараканы, попрятались по углам.

В помещении, среди кислых запахов завершенной трапезы, остались лишь сам Артур, Мерлин и одиннадцать из двенадцати паладинов Круглого стола. Не было только Тристана.

– Государь, – осмелился нарушить тишину Гавейн, – что вас тревожит?

Раздавшийся в ответ рык сделал бы честь разъяренному дракону. От него колыхнулось пламя факелов, а служанка, заглянувшая зачем-то в зал, едва не лишилась чувств.

– Я не верю! – вскричал Артур. – Не верю! Такого не может быть!

– Но вы же видели… – попытался возразить Ланселот, но король не слушал его.

– Почему? Почему? – вопрошал он, уставившись в пространство глазами, полными ярости. – Почему это случилось именно со мной?

Рыцари смотрели на короля с глубоким сочувствием, а во взглядах тех, кто был посвящен в интригу, крылось напряженное ожидание: ну когда, когда король отдаст приказ уничтожить ненавистных чужаков? Те сейчас одурманены пивом, отяжелели после обильного пира, их легко будет перерезать сонными…

Артур провел ладонью по щекам, словно снимая налипшую паутину, и тут же малейшие следы горя исчезли с его лица. Черты затвердели, губы сжались, и только в серых глазах можно было прочитать боль.

– Недостойно правителя поддаваться чувствам, – проговорил он спокойно, обведя взглядом удивленных паладинов, – конечно, мне хотелось бы лично вырвать сердце негодяю, покусившемуся на мою честь, – Ланселот встрепенулся, точно охотничья собака в предвкушении приказа хозяина, – но я не уверен в том, что видел. Глаза слишком часто обманывают меня в последнее время…

– Государь, вы оставите все так, как есть? – недоуменно спросил Мерлин.

– Я должен поговорить с королевой! – жестко ответил Артур. – И не сейчас, когда мой разум затуманен гневом и ревностью, а позже. Может быть, тут какое-то недоразумение…

– Но… – начал было Гавейн, но король резко оборвал его:

– Никаких «но»! А сейчас, да, прямо сейчас, мы отправляемся на охоту. – Артур оглядел замерших в изумлении рыцарей. – Что застыли? Распорядитесь насчет слуг, собак и всего прочего. Переночуем в лесу. Нет ничего более успокаивающего, чем травля дикого зверя…

– Какая охота, государь? – вскинулся сенешаль Кзй. – Завтра же опять пир!

– К пиру мы вернемся, – кивнул Артур. – Обязательно.

Он стремительно поднялся, высокий, могучий. Твердо ступая, вышел из зала. Рыцари смотрели ему вслед. Мерлин выглядел слегка обескураженным, а на красивом лице Ланселота застыло такое выражение, словно белокурый рыцарь проглотил пиявку. Ему ужасно хотелось ругаться…

Когда Ивар проснулся, то яркий солнечный луч, словно поток золотых стрел, врывался в узкое окно, говоря о том, что уже далеко не утро. В полосе света перемещались в медленном танце пылинки. Смотреть на них было завораживающе приятно…

Вчерашний вечер терялся в тумане. Пир закончился грандиозной попойкой прямо в замковом погребе, куда всех провел Вемунд, неизвестно когда успевший сдружиться с управителем. Пенилось пиво, наливаемое из огромных, в рост человека, бочек, сырой аромат подземелья щекотал ноздри, визжали сбежавшиеся на шум веселья, как пчелы на запах цветка, служанки.

Как Ивар добрел до гостевого покоя и приземлился на лавку, он не помнил. Вспоминалось лишь, что глубокой ночью его разбудило лошадиное ржание, донесшееся со двора замка. В окно проникал свет факелов, стучали по камню копыта, слышались раздраженные голоса. Затем все стихло, и молодой викинг вновь уснул.

Голова болела, хоть и не сильно. Мысли сменяли друг друга с одуряющей неспешностью. Радость переполняла от осознания того, что завтра можно будет покинуть Камелот, дрожью в желудке напоминала о себе необходимость посетить еще один пир сегодня же вечером.

В углу комнаты кто-то протяжно застонал. Ощущая себя так, будто тело выложено из множества плохо состыкованных друг с другом кусков, Ивар перевернулся на бок и обнаружил, что мучительные звуки издает пытающийся встать Нерейд. Выглядел соратник неважно: лицо помято, точно на нем танцевали тролли, глаза налиты кровью, волосы всклокочены, торчат рыжими колючками.

– Ты чего? – поинтересовался Ивар.

– А… – Язык, похоже, Нерейда совсем не слушался. – Вот…

Дрожащая рука ухватила стоявший на столе кувшин. Тот опасно накренился, внутри что-то булькнуло, Ивар на мгновение испугался, что посудина сейчас грохнется об пол и разобьется, но Нерейд непостижимым образом удержал ее. Он жадно припал к горлышку, под загорелой кожей заходил туда-сюда выпирающий кадык.

Опустошив кувшин наполовину, Нерейд оторвался от него. На лице его разлилось блаженное выражение.

– Тебе хорошо, – проговорил он, с грохотом водружая сосуд на стол, – ты вчера как заснул в углу, так и не проснулся даже по пути сюда, который ты проделал в обнимку с Кари… А мы с Вемундом погуляли, ох погуляли. – И рыжий викинг скривился, вспоминая, должно быть, самые занимательные моменты вчерашнего веселья.

– А конунг? Он тоже с вами пил?

– Нет. – Нерейд махнул рукой и шлепнулся задницей на лавку, отчего та протестующе заскрипела. – Они с Арнвидом спать ушли, так вроде было. Да и сейчас их нет, – добавил он, обведя взглядом помещение.