Проснувшись, Виктор подавил желание потянуться и зевнуть. Продолжил так же ровно дышать, как и минуту назад, только отвернулся к стене, чтобы камеры не могли снимать его лицо.

В том, что блок номер три, как и любой другой, напичкан следящими устройствами, Виктор не сомневался. Он понимал, что со столь опасными безумцами, как бывшие «призраки», без постоянного присмотра справиться невозможно.

Кроме камер за пациентом следил фиксатор, регистрирующий многочисленные параметры человеческого организма, начиная от пульса, давления и температуры и заканчивая ритмами головного мозга.

Виктор понимал, что через несколько минут сестра на посту обнаружит, что обитатель блока номер три проснулся. Тогда вновь придется играть роль «сломанного».

А пока он наслаждался мгновениями свободы.

Тренированный слух уловил шорох поднимающейся двери, и тут же Виктор закрыл глаза. Вызвал образ громадной округлой «грелки», виденной некогда на Новой Америке, и ощутил, что распадается, проваливается в ничто, утрачивает способность мыслить.

Всякий раз в такие моменты возникал страх потерять себя, короткий, но очень сильный. Виктор привычно справился с ним и поспешно вызвал образ бутафорской шпаги.

Уцепившись за него точно за буек, он болтался где-то около самой границы сознания, воспринимая происходящее через призму чужой личности, чужими ушами и глазами.

— Доброе утро. — Сестра заглянула в комнату. — Как вы выспались?

— Ничего, — ответил Джафар Абу-Наср Ибн-Мухаммед Аль-Фараби, не скрывая удивления.

На мгновение подумал, что Единый в великой милости взял сына своего в рай и что сейчас Джафар разговаривает с гурией. Но взгляд на оконные решетки заставил позабыть об этой мысли.

— Отлично. Тогда вставайте и завтракайте. Я все принесла и оставила на столе. Где-то через час придет доктор.

«Доктор? — изумился Джафар. — Я что, болен?»

Он встал и прошел в санузел. Вид сверкающей сантехники и выложенных плитками стен только усилил ошеломление. После примитивных удобств Новой Америки все это выглядело настоящей сказкой...

Завтрак Джафар уничтожил в считаные минуты, застелил кровать и подошел к окну. То, что оказалось за ним, разительно отличалось от пейзажа Новой Америки — заснеженной планеты-рудника.

Прямо у подоконника колыхались на толстых стеблях крупные, точно блюдца, цветы, порхали между ними крошечные, полупрозрачные создания. Еще дальше возносились к небу деревья с голыми стволами и пучками веток на верхушках, между ними виднелись здания.

За спиной прокашлялись и чей-то скрипучий голос проговорил:

— Доброе утро.

— Э... доброе. — Джафар обернулся, кляня себя за невнимательность.

Лет четыреста назад стоящий у двери усач в белом халате наверняка стал бы разбойником — уж больно у него был свирепый вид. Кустились брови, сверкали глубоко посаженные глаза.

— Я доктор Кобиашвили, — сказал усач. — Буду заниматься вами.

— Да? Хорошо. — Джафар несколько растерялся. — А от чего вы будете меня лечить?

Ему казалось, что он где-то видел это усатое лицо, и отделаться от этой мысли никак не удавалось.

— У вас небольшое нервное расстройство, — сказал Кобиашвили. — Сядьте, пожалуйста, я осмотрю вас.

Джафар послушно опустился на кровать. Врач вытащил из кармана тестер, похожий на разжиревшую расческу из металла.

— А я долго здесь пробуду? — осторожно поинтересовался Джафар, когда зубцы «расчески» коснулись его предплечья.

— Как получится, — пожал плечами Кобиашвили. — Но не беспокойтесь, вам не придется сидеть в четырех стенах. Вот закончим обследование — и вы получите право на прогулки...

Джафар хотел чего-то ответить, но не смог.

Очнувшись после непонятного дурного сна, Дмитрий Орлов обнаружил, что его трогает за руку какой-то черномазый усач в белом халате.

— Эй, убери лапы, гнида! — рявкнул Орлов, отталкивая вооруженного какой-то гребенкой незнакомца.

— Тише, тише, — сказал Кобиашвили и тем самым сделал большую ошибку: Орлов ненавидел, когда его начинали успокаивать.

— Заткнись, падаль! — рявкнул он, чувствуя, что звереет, и в следующее мгновение ударил, целясь в мерзкую рожу.

Угодил точно в скулу, Кобиашвили отшвырнуло к стене. Орлов вскочил, чтобы закончить дело, но тут за дверью раздался топот — и в комнату ворвались двое с парализаторами в руках.

— Суки, пад... — прохрипел Дмитрий, ощущая, как мускулы перестают слушаться.

Один из вбежавших в комнату подхватил обмякшее тело, не дал упасть, а второй подошел к Кобиашвили:

— Вы как, доктор?

— Нормально, — ответил тот, поднимаясь. — Хм, хотя бы одна субличность у него является агрессивной. Судя по всему, та, что под номером семь...

— Чего с ним делать-то? — Последовал кивок в сторону уложенного на кровать пациента.

— А ничего. — Кобиашвили вытащил из кармана инъектор. — Сейчас вкатим ему успокоительного, и все...

Парализатор, из которого свалили Орлова, явно стоял на самой малой мощности. Тело быстро начало оживать, и Дмитрий ощутил прикосновение к предплечью.

Но сил не хватило даже на то, чтобы выругаться.

Гроза старалась вовсю. Гром заставлял вздрагивать землю, алые и золотые молнии полосовали темно-синее небо, а дождь колотил по крыше с энтузиазмом отряда юных барабанщиков.

Бернард Шосс лежал на кровати и смотрел в потолок. Шум за окном напоминал ему о грохоте, издаваемом во время стрельбы ракетным комплексом планетарной обороны.

В молодости Шосс служил в армии и несколько лет провел на войне с картебианцами. Вспоминать о той поре он не любил и злился, когда его именовали ветераном.

За грохотом Бернард не услышал шороха открываемой двери и поэтому вздрогнул, обнаружив, что он в комнате не один.

— Простите, что напугал, — сказал от двери доктор Кобиашвили. На нем красовался непромокаемый плащ, а на плече болталась объемистая сумка.

— Ничего, — вздохнул Шосс. — Я пуганый. Чего вы хотите?

— Нет ли у вас желания погулять?

— Сейчас? В такую погоду?

— Дождь вот-вот закончится. — Кобиашвили улыбнулся, отчего его усы встопорщились.

— Э... хорошо, я готов. — И Бернард одним движением поднялся.

Виктор позволил себе на мгновение очнуться от полудремы и подумать. До сего дня его держали в жилом блоке, не позволяя выходить даже в коридор, а тут последовало такое предложение.

Не иначе как администрация лагеря решила, что новый пациент изучен в достаточной степени и что все его субличности осознали и запомнили, где именно находятся.

— Для начала наденьте вот это, — сказал Кобиашвили, жестом фокусника извлекая из сумки обыкновенные резиновые сапоги. — Трава в любом случае будет сырая...

— Хорошо, — сказал Шосс.

Переобувшись, он вслед за доктором вышел в коридор. Тут выяснилось, что третьим, но совсем не лишним в маленькой компании будет один из санитаров. Он закрыл дверь жилого блока и пошел следом, отстав на несколько шагов.

Они миновали пост. Бернарду со своего места улыбнулась медсестра, так что он с трудом сдержал гнев.

— Вот видите, дождь закончился, — проговорил Кобиашвили, толкая прозрачную дверь.

Гром еще грохотал, но где-то в отдалении, а сизые облака расползались со скоростью застигнутых светом тараканов. Выглянуло солнце — и на траве, на листьях, всюду засверкали тысячи капелек воды.

Даже Шосс ощутил, насколько это красиво.

— Очень вовремя, — пробормотал он, полной грудью вдыхая влажный, полный запахов воздух. — И куда вы хотите меня повести?

— Маршрут на ваше усмотрение, — ответил Кобиашвили.

Бернард огляделся. Идти к баракам, где томились такие же, как и он сам, узники, не хотелось, и Шосс решительно повернул в другую сторону, к виднеющемуся за деревьями большому квадратному зданию.