Мать часто говорила Канне, чтобы та остерегалась и не ходила купаться одна, но юная Богиня не слушалась старой матери. Ей не нужны были сопровождающие с их постоянными советами и окриками.

Но однажды случилось то, чего так опасалась мать. Прекрасный юноша-воин подсмотрел, как купается Канна в реке, подстерег ее на берегу и овладел ею. От этого союза Канна понесла и спустя некоторое время родила луну.

Мать была опечалена позором, который постиг ее дочь. Она схватила луну и швырнула ее на небо. С тех пор луна так печально смотрит с небосклона на землю – она высматривает там, в темноте, свою мать, Богиню Канну…

Но это еще не конец сказке! Канна так тосковала по своему ребенку, по белой и круглой луне, что в один прекрасный день снова понесла во чреве. Никто не знает, как это случилось. Она все время находилась в своем шатре, под неусыпной стражей. Прекрасный юноша-воин не мог проникнуть к ней. Канна понесла сама, без юноши. И спустя некоторое время снова родила луну. Но, поскольку она зачала этот плод без участия юноши, то луна родилась ущербная…

Поэтому так печальны и бесплодны дни ущербной луны, верят в Степи.

Верят в это и венуты. В безлунные ночи, когда луна умирает окончательно, они приносят своим духам в жертву масло и мясо молодых бычков. Это помогает луне возродиться.

Нынешними же темными днями они желали накормить луну человеческой плотью.

Соллий ждал смерти. Солнце сушило его воспаленные губы. Один глаз заплыл и почти ничего не видел. Арих еще два раза приносил ему поесть и несколько раз поил тепловатой водой из плошки.

Дети венутов нашли себе новое развлечение: целыми днями, как назойливые злые мухи они кружили вокруг святотатца, плевали в него, бросались камнями и мусором, взбивали пыль ногами перед его лицом, обзывали разными обидными словами. Один камень угодил Соллию в губы и разбил ему лицо в кровь.

Когда Арих вечером заглянул проведать пленника (он и сам не понимал, отчего так печется об этом глупом чужаке), он увидел, что Соллий спит.

Рядом со спящим, на зеленой траве, темнели пятна крови.

Красное на зеленом. Меч и насилие, целебные травы и врачевание.

Соллий не стал больше проповедовать словами. Он ответил на все вопросы Ариха, оставив ему этот безмолвный знак своей непоколебимой веры.

…На том самом месте, где перед Алахой и Салихом только что стоял маленький мальчик, теперь лежал огромный белый тигр и яростно хлестал себя по бокам длинным, похожим на кнут, хвостом.

Салих невольно попятился, закрывая собой Алаху. Рука его нащупала на поясе нож. В схватке с чудовищным зверем человеку, конечно, не выстоять: тигр – зверюга тяжелая, но быстрая и разворотливая. Хватит лапой один раз – вон какие лапы у него, тяжелые да когтистые! – и готово дело, полживота разворочено… Но покуда тигр управляется с одним человеком, второй может успеть – занятого борьбой зверя поразить ножом под левую лопатку.

…Впоследствии, вспоминая этот миг, Салих не раз еще подивится сам себе! Ведь никого он после того давнего отцова предательства не любил, ни о ком никогда не заботился. А Алаху закрыл собою – даже не успев понять до конца, что же делает.

Так мать, не раздумывая, ПРЕЖДЕ всякой осознанной мысли, подставляет себя под удар, грозящий ее дитяте. Не сказки это – про материнскую любовь, слепую, нерассуждающую, жертвенную. И про иную любовь – тоже.

Но жертвовать собой и не понадобилось. Тигр уселся на задние лапы, вызывающе зевнул, с наслаждением продемонстрировав все свои длинные, великолепные зубы, затем явственно ухмыльнулся и подошел поближе. Салих изумленно понял, что зверь подставляет им спину.

Алаха мрачно смотрела на это чудесное превращение. Потом неожиданно улыбнулась. При этом присохшая к щекам кровавая корка треснула, и по лицу девочки снова потекла кровь, однако вскоре кровотечение остановилось. Молодость брала свое: на Алахе заживало быстро. Может быть, даже и шрамов не останется, подумал Салих. Впрочем, ему было все равно. Он любил бы эту девушку и со шрамами, и с ожогами. И даже с отрезанным носом, если такое – не приведи, конечно, Боги! – когда-нибудь случится.

Алаха уселась на спину тигра-оборотня первая. Поерзала, устраиваясь поудобнее. Легла животом на зверя, потрепала его за уши. Он махнул в воздухе длинным шершавым языком – лизать не решился: язык у тигра такой шершавый, что вмиг сдерет с лица кожу, вздумай зверь понежничать подобным образом!

– Ну, – с недовольным видом обратилась Алаха к Салиху. – Что ты стоишь? Садись! Тебя пригласили!

– Это твой братец, – ответил Салих, – не мой. Кто знает, что взбредет ему в голову, пока он в таком обличьи?

Однако оставить Алаху наедине с духом не решился и, не без опаски, уселся за спиной у девочки.

Тигр встал, потянулся – негодник, едва не сбросив обоих седоков! – и вдруг взмыл в воздух, плавно и стремительно, как птица. Это было так неожиданно, что Салих опять едва не свалился.

– Держись крепче, – фыркнула Алаха. – И перестань бояться.

– Все-таки… это не симуран… – пробормотал Салих, понимая, что оправдание – более чем неубедительное.

Вокруг кипели белые густые облака. У Салиха отчаянно кружилась голова. Он слабо различал какие-то тени и фигуры, то и дело всплывавшие вокруг. Несколько раз его ослепляло золотое сияние. Неожиданно он понял, что это отливает золотым блеском: тот самый Великий Шест, Золотой Столб, на котором держатся все три мира: Верхний, Срединный и Подземный. У него захватило дух, и сильно заломило в груди.

Теперь он явственно видел пролетающих мимо духов. Кругом гремели бубны, звенели колокольцы, чьи-то низкие рокочущие голоса распевали заклинания, визжали и плакали женщины. Словно поднятые с земли смерчем, вертелись золотые и синие пятна (что это было? одежда, бубны, шатры, просветы неба среди толщи белых облаков?), оскаленные, размалеванные маски духов и шаманов, разноцветные кисточки, бахрома шаманского одеяния, пляшущие идолы, пришитые к войлочным полотнам, отрезанные конские головы, чаши с дымящимся жиром, головные уборы из нефрита, золота и красного шелка… Все это проносилось перед глазами, мгновенно сменяясь одно другим и сливаясь в невероятную картину, от которой нестерпимо начинала кружиться голова. Салих понял, что еще немного – и он потеряет равновесие и рухнет со спины белого тигра вниз, на страшную высоту, на землю, и неминуемо разобьется там.

Но тут все видения и звуки исчезли. Облачный слой растаял, словно его и не бывало, и с высоты, сквозь прозрачный воздух, Салих увидел землю.

Она лежала далеко внизу, прекрасная, заманчивая, сулящая, казалось, одно только бесконечное счастье. Отсюда, сверху, казалось странным и нелепым все то, что там, внизу, постоянно терзает и мучает людей. Распри, войны, ненависть и вражда – из-за чего они встают между людьми, разлучают их, делают смертельными врагами? Неужели этой богатой земли не хватает на всех? Неужели не взойдет на ней доброго плода, если не поливать его из года в год материнскими слезами?

– Вот поэтому мы, духи, и считаем людей глупцами, – проговорил внезапно белый тигр. – Сначала вы сдуру убиваете друг друга, а потом зовете нас на выручку. Для чего, спрашивается? Видишь теперь сам, как неразумны вы все?

– Ты прав, – согласился Салих.

Тигр испустил громкое рычание, и Салих внезапно почувствовал огромную радость. Он сам не знал, как зародилось в нем это чувство. Просто ощутил себя частью великолепного, справедливого, прекрасного мироздания. Просто понял, что и ему, Салиху, отведено среди этого мира свое место. И осознание этого наполняло его странным восторгом.

Впереди него неподвижно сидела Алаха. Он видел ее тонкий затылок и две растрепанные косички, перетянутые простыми веревками. Сам не зная, как осмелился на такое, он чуть нагнул голову и коснулся губами ямки у основания ее шеи.

Девочка вздрогнула, но не отпрянула – напротив, теснее прижалась к нему. Он осторожно положил свои грубые широкие ладони на ее остренькие плечики и тихонько сжал их.