А если Алаха уйдет, то следом за нею уйдет и Салих…

Как и откуда набежали враги? Кто проследил их передвижение по степи? Разве что гордый горный орел, парящий высоко в небе, почти задевая недвижными сверкающими крыльями небесную сферу, – разве что он заметил идущие на маленькое племя Алахи орды… Да еще молодой охотник, ускакавший далеко на восток, почти к самому подножию Самоцветных гор, был встревожен огромным облаком пыли, поднятым копытами бесчисленных коней. Но не вернулся домой, в становище, молодой охотник – остановила его жгучая стрела, впилась под лопатку и повалила в горячую пыль…

Венуты шли не за грабежом – убивать они шли. Мстить. Ибо только кровью можно смыть нанесенное племени оскорбление.

Да, венуты – отверженцы. Тяжким бременем висит над ними давнее проклятие. Страшную цену платят они – и уже который год! – за неразумие одного из своих давних предков, коему вздумалось в недобрый час посмеяться над стариком Кугэдеем. Ох и обидчив Небесный Стрелок! И как его умилостивить?

Самым лучшим, самым дорогим расплачиваются. Отсылают невесту с богатым приданым – но все нет и нет прощения проклятому племени. По-прежнему редко заглядывает радость в белые с красным орнаментом шатры венутов. И дети рождаются нечасто, а чтоб здоровенький младенец появился на свет – такого не упомнят и старухи.

Страшен гнев Кугэдея. Обидчив и злопамятен…

А тут еще святотатство! Из-под самого носа у Старика увели невесту, украли приданое. Венутам и помыслить было жутко, каким может оказаться гнев небожителя в этом случае.

Одна только мысль жгла каждого из воинов, собравшихся под треххвостым бунчуком верховного шамана племени – Тэбе: покарать весь народ святотатцев, выжечь эту язву каленым железом и вернуть Старику похищенное! Возможно, человеческие жертвы умилостивят наконец грозного старца…

Гремела земля под копытами боевых лошадей. Во весь опор мчалась орда. И хотя преодолеть ей предстояло немалое расстояние, каждый был заранее готов к битве. Степняки перемещаются по земле с такой скоростью, которая и помыслиться не может людям, живущим в городах или в плодородных долинах, где ради того, чтобы добыть себе пропитания, целыми днями ковыряются в земле, возделывая грядки и пашни.

Близится час расплаты! И – кто знает? – быть может, близится долгожданный час, когда давнее проклятие будет наконец снято с многострадального племени.

Налетели со всех сторон, вихрем – диким степным ураганом, который сметает с лица земли и большие юрты, и коней, и людей – и даже малую травинку и ту, кажется, с легкостью выдергивает из земли, чтобы, подняв в мутный потревоженный воздух, закружить в бешеной пляске.

Еще мгновение назад, казалось, царила тишина, нарушаемая лишь далеким ржанием лошадей или голосами женщин, занятых домашними делами. И вдруг земля загремела, загудела, задрожала, воздух потемнел от поднятой тысячами копыт пыли. Везде теперь мелькали оскаленные яростные лица, горящие глаза, повсюду летели певучие стрелы, взвивались над головами тонкие сабли.

И не было спасения от этого нашествия! Слишком поздно схватились Арих и его удальцы. Похватались за оружие, выбежали навстречу врагу – а враг уже был повсюду.

Закипели короткие, яростные стычки. Здесь не просили и не оказывали пощады, здесь не ждали снисхождения. Били в горло, в живот – пленных не брали. Не нужны венутам рабы из племени святотатцев! Возьмешь такого в бою, а он потом, среди ночи, подкрадется и чего доброго задушит твоим же собственным одеялом. Никогда не примирятся с поражением молодые воины, ходившие под рукой Ариха, которого недаром называли Вождем Сирот.

И женщины этого племени такие же. Почти не было стариков здесь, за исключением, быть может, матери Ариха. Ее убили сразу, истыкав стрелами и пиками шатер.

Один за другим погибали соратники брата Алахи. Одни – под грудой тел убитых противников, истекая кровью, изрубленные саблями. Другие – истыканные стрелами, взятые смертью издалека, ибо не ко всякому решалась она подойти вплотную.

Оружными встретили Незваную Гостью и девушки и даже степенные хозяйки, госпожи. Лук и стрелы – неразлучные друзья человека в степи. Редкая степная женщина не умеет ими пользоваться. А уж сейчас, когда враг грозит со всех сторон…

Ни одна не далась неприятелю в руки живой. Бились яростно, не помня себя. И погибали, одолеваемые не уменьем и не храбростью, но одним лишь числом наседавших венутов.

Заслышав шум битвы, выбежала из своего шатра шаманка Чаха. Длинные косы, числом пять, увитые лентами, с вплетенными между прядей волос фигурками богов и духов, разметались по плечам итуген, в странных светлых глазах, горящих на темном лице, – боль и ярость. И видела она то, что было скрыто от сражавшихся: как истекает кровью душа ее народа, как взлетает она в бесконечном смерче отлетающих одна за другой к небесам бессмертных душ – и как стонут и корчатся на земле смертные души убитых, те самые души, которые умирают едва лишь окончательно станет землей и осыплется с костей погибшее тело…

Страшно закричала шаманка, затрясла головой, руками. Загремели на запястьях браслеты, увешанные бубенцами, зашумели в волосах фигурки духов и богов, словно вторили ее отчаянному крику своими бесплотными голосами.

Но тонуло и вязло все в назойливом громе неравного боя.

Чаха видела, как падают, сраженными, один за другим защитники племени. Юноши, покинувшие свой род и прибившиеся к Ариху. Верные его друзья и товарищи, высокомерные, как и подобает молодым воинам, но честные и прямые. О, стань Арих настоящим вождем, добейся он могущества, о котором грезил воспаленными ночами, – многие из них, наверное, начали бы вязать козни против вождя.

Но – не успели. Пали молодыми, незапятнанными ни изменой, ни даже помыслами об измене. Нечего было еще делить в племени Ариха. Ни богатства, ни славы, ни силы воинской не успели накопить.

И вдруг словно толкнуло что-то шаманку, и она обернулась.

– Вот ты, – прошептала она. – Здравствуй, Незваная…

Она увидела того, кому суждено было убить ее. Она заметила его сразу, выхватив взглядом из толпы бегущих к ее шатру воинов.

Он был таким же, как и остальные: покрытый потом и пылью, с оскаленным ртом и прищуренными глазами. Его одежда была забрызгана кровью, сабля в руке горела и казалась живой. Он бежал среди прочих. Длинные, смазанные салом волосы, были заплетены у висков в тонкие косы и уложены вокруг ушей, как бараньи рога.

Чаха залюбовалась им. Мир словно замедлил вокруг шаманки движение. Каждый шаг казался теперь плавным и тягучим, каждый прыжок – бесконечным. Минуты жизни Чахи истекали медленно, точно мед.

Вот убийца уже возле шатра.

Чаха приветственно раскинула руки в сторону и запрокинула назад голову. Миг – и ее светлые глаза встретились с бешеными черными глазами убийцы.

– Здравствуй! – сказала шаманка.

И тонкая полоска стали вошла в ее грудь, и стало ей очень холодно – так холодно, словно она вдруг оказалась высоко в ночном небе, среди пылающих ледяным огнем серебряных звезд.

Пала ночь. Догорая, тлели костры, чье пламя пожрало немногочисленный скарб и оставленное венутами добро истребленного племени. На темной земле красноватые плеши углей, по которым пробегал еще жар, казались язвами, пятнающими кожу больного.

Приглушенно звучали голоса. Венуты свершили свое мщение и собирались уходить. Они не нашли среди убитых невесты Старика и не вернули себе похищенных сокровищ. Возможно, святотатцы вообще не привезли девушку в становище, а ее приданое зарыли в степи или отдали Старику уже от собственного имени.

Шаман венутов Тэбе без сил лежал на земле, раскинув руки, и глядел прямо в небо. Оно, казалось, надвинулось на него и было теперь совсем близко. Жар прожитого дня уходил из тела шамана в остывающую землю.