За заботами о своих спутницах, да и о своей безопасности тоже, за тревогой о драгоценностях и одеждах, спрятанных в тюке, увязанном в простое дорожное одеяло, – за всем этим Салих совершенно позабыл старую свою боль.

И только оказавшись на базарной площади – ударом! – вспомнил.

Ничто не изменилось здесь с тех пор, как маленький мальчик, держась за отцовскую руку, вышел из родного дома… как оказалось – в последний раз. Все так же кипел торг, все так же прилавки и открытые уличные лотки, выставленные везде на прилегающих к площади улицах, ломились от изобилия и разноцветья товаров. Все те же, казалось, лица были у купцов и перекупщиков, у солидных покупателей и домашней прислуги, бойко выбирающей из корзины пучок зелени к обеду…

Все те же голоса, все те же зазывающие выкрики: "Сладкие булочки!", "Земляника, земляника!", "Вяленая ры-ыба! Вяленая ры-ыба!". Все те же одуряющие запахи: пряности и зелень, сладости, благовония, нагретая на солнце медь кувшинов, пахнущие пылью изделия гончаров и какой-то сладковатый, всегда казавшийся таинственным запах новой ткани, скатанной в большой рулон…

Чтобы справиться с волнением, Салих вынужден был остановиться, закрыть лицо руками. Но запахи окружали его со всех сторон, властно вторгались в ту область воспоминаний, которая, мнилось ему – глупому! – давно уже была закрыта для внешнего мира. У него закружилась голова, и чтобы не упасть прямо на мостовую, он взялся рукой за стену дома.

– Тебе нехорошо, почтенный?

Не отнимая ладоней от лица, Салих молча покачал головой.

Но сострадательный прохожий не уходил. Так и стоял рядом, пристально всматриваясь в странного человека, который вот-вот упадет без сознания прямо посреди базарной площади.

– Нет, почтенный, я вижу, что ты болен, – повторил прохожий. – Не нравится мне, какой у тебя цвет лица.

– Какой? – глухо спросил Салих.

– Там, где ты не прячешься за ладонями, я вижу сплошную белизну… Не бойся меня. Если ты болен, я попытаюсь тебе помочь.

– Я здоров, – тихо проговорил Салих. – Оставь меня в покое, добрый человек. Я верю в твои благие намерения, но вовсе не нуждаюсь в твоей помощи.

– Как знать? – тут же возразил прохожий. – Кто из нас может на самом деле знать, нуждается ли он в помощи? Если уж на то пошло, все мы – брошенные родителями дети, странники в этом великолепном, парадоксальном и иногда чрезвычайно недобром к людям мире…

Салих понял, что наскочил на философа. И, что было куда хуже, – на философа, который откровенно скучал без собеседника.

– Я не нуждаюсь ни в чьей помощи, – еще раз сказал Салих.

– Иные боятся сознаться в болезни, – понизил голос болтун, – потому что, по распоряжению городских властей, всех хворых, из опасения повального бедствия, высылают за пределы городских стен. Ну, не всех, конечно. Только тех, у кого нет ни кола ни двора. Остальные лечатся… А кое-кого подбирают жрецы из Дома Богов-Близнецов…

Салих наконец опустил руки. Дольше стоять с закрытым лицом было просто глупо.

И едва не поперхнулся.

Прямо перед ним стоял и широко улыбался брат Гервасий.

– Мне так и показалось, что это ты, нечестивец, – произнес Ученик Близнецов. – Ну и ну! Меня учили, что всякий день начинается с чуда – солнечного восхода. Но когда он еще и продолжается удивлением – вот тут стоит призадуматься!

– Мир тебе, брат Гервасий, – сказал Салих. И поклонился.

Он старался держаться спокойно и вежливо, выказывая почтение к возрасту и сану собеседника. Но на самом деле сердце его упало. Ему было страшно. А что если Ученик заявит свои права на него, Салиха? Мол, этот человек – невольник, принадлежавший Дому Близнецов… Или еще что-нибудь в этом же роде, если не похуже. Ведь здесь, в городе, Алаха вряд ли сможет его защитить.

И ни один судья не станет слушать человека с рудничным клеймом на плече. Не говоря уж о других отметинах прежней, далеко не простой жизни Салиха при разных хозяевах.

Брат Гервасий, похоже, даже не подозревал о том вихре отчаянных мыслей, что проносился в голове у случайно встреченного знакомца.

– Я рад, что ты цел и невредим, – сказал старый Ученик. – Мой коллега, брат Соллий, правда, высказывался в твой адрес несколько резковато при последней нашей встрече… Но Соллий молод и многому еще научится. У него вся жизнь впереди… Как и у тебя, друг мой.

"Друг мой… " – растерянно подумал Салих. Теперь он чувствовал себя совершенно сбитым с толку.

– Я… рад нашей встрече, господин, – выдавил он первое что пришло на ум.

Брат Гервасий рассмеялся.

– Ты напуган – только вот чем?

Салих покачал головой.

– Слишком уж все неожиданно…

Он решился: поднял голову и посмотрел старому жрецу прямо в глаза. Он сам не знал, что ожидал в них увидеть, – но встретил лишь прямой, открытый взгляд. И в груди потеплело, а горло вдруг перехватило. Я дома, подумал он неожиданно. Я в Мельсине – я дома…

– Где твоя маленькая хозяйка? – продолжал расспрашивать его брат Гервасий. – Неужели ты сбежал от нее?

– Нет… Она здесь, в Мельсине.

– Должно быть, бедная девочка страдает среди этих каменных громадин. Она привыкла к открытым пространствам Вечной Степи – город должен представляться ей западней.

– Так и есть, – признал Салих, – но выбора у нас не было…

Старик поглядел на него усмешливо.

– Скажи мне, нечестивец: стал ли ты наконец свободным человеком? Или до сих пор числишь себя среди рабов?

– Стал… Да, наверное, стал, – вздохнул Салих. – Свобода приносит с собой новые заботы, более тяжкие.

– Ничего, она того стоит. Послушай моего совета: ничего не бойся. Если будет надобность – приходи в Дом Близнецов. Думаю, я смогу тебе помочь.

Он хлопнул Салиха по плечу, как равного, и повернулся уже, чтобы уйти.

– Господин… Брат Гервасий! – позвал его Салих.

– А? – Старик обернулся, прищурился. – Что тебе, нечестивец?

– Не говори никому, что встретил меня в Мельсине… пожалуйста.

Салих покраснел.

Брат Гервасий тихонько засмеялся.

– Ты все еще чего-то боишься… Ладно, нечестивец. На этот счет можешь быть спокоен. Никому не скажу. Но ты помни: будет беда – зови. Спасать таких болванов, как ты, – мое призвание…

И он ушел – растворился в толпе, оставив Салиха в полном недоумении.

Эта встреча, однако, оказала на него и благотворное действие. Салих встряхнулся, отмел на время все воспоминания в сторону – и занялся делом. Спустя некоторое время он уже свел нужное ему знакомство в меняльной лавке и, сопровождаемый вертким болтливым приказчиком, шел смотреть дом – "приличный небольшой домик на окраине, в тихом месте, – как раз такой, как нужен господину".

Здесь все называли его "господином". Конечно, раз он готов платить немалые деньги за покупку. И как вообще прикажете именовать человека, который вознамерился приобрести в собственность не что-нибудь, а дом?

И оттого холодок страха – уж больно невероятным выглядит все происходящее! – то и дело пробегал у него по спине.

Дом Салиху понравился. Действительно небольшой, уютный, с маленьким зеленым двориком. И даже с фонтаном – правда, теперь засоренным. Приказчик уверял, что прочистить его – дело нескольких дней.

Бывший владелец просил не так дорого, как поначалу опасался Салих. Но вот и в цене сошлись, и деньги за несколько браслетов и гривен были выручены – Салих объяснил, что продает приданое своей второй жены – и в присутствии двух почтенных, достойных доверия свидетелей заключили сделку, – и стал бывший невольник владельцем своего собственного дома.

Счастье это было невероятным и оттого тревожащим. И – как слишком хорошо знал Салих – очень шатким. Малейшее дуновение ветра могло его развалить…

Перебрались в новое жилище в тот же день. Салих спешил увести девушек с постоялого двора. Все ему казалось, что какая-то опасность им грозит. Впрочем, чутье зачастую его обманывало. Зато никогда не обманывало давнее, кнутом вбитое, крепкое недоверие к людям. От людей подальше, к печке поближе – вот и все, чего ему хотелось.