Помогал им и Евпатий Коловрат, в чьем ведении находились все посольские дела, а ведь каждый посол — это тоже шпион, только на легальном положении, то есть под своей личиной. Так было, есть и будет.
А если все-таки врагу удалось осуществить тайную подготовку к войне и напасть неожиданно? Не держать же все войска круглый год вблизи своих рубежей. Уж больно оно накладно, знаете ли. Только на их прокорм уйдет столько, что за год-два рухнет любая держава, потому что опустеет казна и взвоют кормильцы этого самого войска, у которых придется отобрать последний кусок хлеба. Ситуация, когда один с сошкой, а семеро с ложкой, чревата весьма серьезными, а зачастую и трагическими последствиями.
Значит, нужны войска для охраны рубежей. Об их необходимости и важности воеводе Вячеславу говорить не надо. Когда-то давным-давно, хотя и в будущем, как это ни парадоксально звучит, юного Славу Дыкина призвали в ряды пограничных войск, и всю срочную службу он имел возможность любоваться высокими снеговыми шапками гор на аджарско-турецкой границе[21].
Так что о контрольно-следовой полосе и о прочих премудростях этого нелегкого дела он знал не понаслышке и организацией пограничной службы несколько лет занимался лично, не доверяя этого дела никому. Лишь когда все наладил, тогда только и угомонился, посчитав возможным довериться другим людям.
Толковых помощников у него хватало. Были они и на побережье Балтики, и на западных рубежах, и на южных — на Кавказе и в Крыму. На восточных же, наиболее важных, у него в подручных ходили не кто-нибудь, а князья, а то и царские сыновья. Вначале Святослав, а затем Святозар — тоже царский сын, хотя и внебрачный.
После трагической гибели его матери Купавы[22] Константин позаботился о том, чтобы малыш получил не только достойное содержание, но и хорошее воспитание. Приставленные к нему учителя научили его и чтению, и цифири, и многому другому, включая ратное дело, которое Святозару было особенно по душе. Малец жил, рос и вскоре превратился в симпатичного крепкого юношу.
К этому времени он уже прекрасно знал, что из огромного отцовского наследства ему ровным счетом ничего не светит — все перейдет его старшему брату Святославу. Конечно, поначалу, когда он только-только до конца осознал это, ему стало немного обидно. Почему одному все, а другому — ничего, ведь отец-то один? Почему даже сейчас Святослав — царевич, а он как был, так и остался княжичем? Почему Святослав пребывает в стольной Рязани, а его, Святозара, сунули в какой-то Углич, о котором на Руси не все и слышали? Селище — не селище, но и на город он не больно-то походил, разве что стенами — воробей перескочит, да сторожевыми башнями — дите плечом подопрет, они и рухнут. Он что, рожей не вышел?
Хорошо, что всю эту боль и негодование он не таил в себе, а как-то в сердцах выплеснул отцу, приехавшему в Углич. Тот задумался, вздохнул и предложил поговорить обо всем вечерком, чтобы никто их не мог прервать. Беседа их затянулась до самого утра. Напоминала она учебный поединок на деревянных мечах, когда неопытный воин пытается пробить глухую оборону мастера, а тот спокойно и даже насколько лениво отражает неумелые наскоки. Сын наседал, а отец спокойно отмахивался. До поры до времени.
Однако за полночь ситуация изменилась. Мастер так же спокойно произнес: «А теперь смотри, почему ты не прав» — и сам перешел в атаку.
О многом переговорили в ту ночь Константин со Святозаром.
И о том, что Русь — не кусок полотна. Если ее порезать на куски, то никто себе ничего путного не сошьет.
И о том, что власть — не краюха хлеба, а скорее бычий пузырь. Сделаешь маленькую дырочку, и он вмиг сдуется.
И о том, что в первую очередь власть — не право творить все, что вздумается, а обязанность думать, разумно ли, верно ли я поступаю, сделав так-то, а не эдак, ибо за каждым твоим решением, за каждым указом — людские судьбы.
По отцовским словам, выходило, что не его, Святозара, обделили, а — Святослава, взвалив на плечи старшего сына часть государева груза, который ох как тяжел для него.
— Ему даже жениться по любви не дозволено! — бушевал разошедшийся Константин. — Я ему невесту подыскивал, я ему и повелел с ней под венец идти. И его счастье, что она хоть более-менее смазливой уродилась, потому как даже если бы и страхолюдина была, то Святославу все равно пришлось бы с ней обвенчаться, ибо то — не моя причуда, но так для Руси надобно! А теперь сам раскинь умишком, каково с нелюбимой всю жизнь жить?!
— Старики говорят, стерпится — слюбится, — неуверенно предположил Святозар. Но разве может неумеха отбить удар мастера, который точно знает, куда бить, а главное — как.
— Это лишь несчастливые в утешение себе так говорят, а дураки за ними повторяют. И в другой раз, после ее смерти, когда я его сызнова женил, считай, опять вслепую невесту брал. А куда деваться, если надо именно из этого рода выбирать, а там всего одна девица и была? Думаешь, он хотел этого? Шарахался, как черт от ладана. А я настоял, да что там, — махнул рукой Константин. — Считай, что примучил. И чудо, что ему и на сей раз не кикимора, а пригожая женка досталась. Вот такую вот тяжкую дань ему уже сейчас платить приходится. У тебя же — воля вольная… Конечно, дочери смердов все равно отпадают, не по чину они тебе, но в остальном… Хочешь, с Угорщины невесту бери, пожелаешь — из ясов или касогов, а у ляшских князей какие девки поспевают — чудо! Так что кто кому должен завидовать, сын?
— А я думал, ты из-за того, что с моей матерью не венчан был, да еще потому, что она — из холопок, — задумчиво произнес Святозар и прямо-таки впился глазами в лицо отца — что скажет?
— Так вот что тебя мучило, — медленно протянул Константин и строго произнес: — Глупость все это. — И повторил чуть не по складам: — Несусветная глупость, и не более того. Впредь о том не смей и помышлять, ибо я твою мать любил, как… — Он запнулся, но затем твердо отрезал: — Как свою жену, княгиню Феклу, никогда не любил. Но наследник у государя должен быть только один. У меня уже сыновей не будет, но, думаешь, второму или третьему из сыновей Святослава что-либо достанется? — И отрезал: — Нет. Паки и паки повторюсь — нет и еще раз нет. Их, как и тебя, даже царевичами величать никто не станет, ибо не по чину, потому что царевич — это наследник титула, а он звучит — государь всея Руси. Ты вслушайся токмо — всея, то бишь один на всю Русь. И будут они точно так же, как и ты, ходить в княжичах, хотя мать их со Святославом венчана по всем правилам. Я тебе больше скажу. Если ума у них будет немного, то они и твоих высот нипочем не достигнут. Уразумел?
— Уразумел, — кивнул Святозар. — А ежели умрет царевич? Тогда как?
— Тогда им, скорее всего, нарекут следующего по старшинству княжича, — пожал плечами Константин. — Но тут уже царь вправе решать.
— Выходит, я у тебя как бы про запас, — не унимался Святозар.
— Ничего не выходит, — отмахнулся Константин. — Или сам не ведаешь — у Святослава уже трое. К тому же старший, Николай, немногим младше тебя. Да и Вячеслав с Михаилом от дочки Ивана Асеня тоже крепенькими мальцами растут. Опять же невестка моя снова на сносях, и знающие бабки шепчут, что и на сей раз сына родит. — Он подозрительно покосился на Святозара и спросил — А ты это к чему спрашиваешь?
— Да я так. К слову пришлось, — замялся княжич.
— Ты это «так» из головы-то выбрось, — посоветовал Константин и угрожающе пообещал: — А если я дознаюсь, что оно тебе не само туда залетело, а неведомые доброхоты постарались, то вот тебе крест — ноги им велю повыдергивать и собакам скормить.
— Нет! — вскричал княжич. — Я сам! Подумалось мне как-то, вот и все.
— Ну-ну, — засопел Константин. — Только ты запомни накрепко. От этого «так» вся Русь кровавым огнем займется и горючими слезами зальется. Да и тебе самому в этом огне уцелеть не удастся. А главное, ради чего? Гордыню потешить? А ты лучше про груз подумай, о котором мы с тобой говорили. Тяжела корона, сынок. Царский венец много дает, но еще больше спрашивает. Тебе о другом помышлять надо — как своему брату верной опорой стать, как подсобить ему и хоть часть ноши принять на себя. Тогда и только тогда тебе честь и хвала будет, и славу о тебе мои монахи-летописцы в века понесут, всем прочим в назиданье, уж ты мне поверь.
