– В очень незначительной мере. Стекольщика сейчас все равно не вызвать, а в милицию в самом деле лучше не сообщать.

– Ну допросите хотя бы этого мохнатого безумца! Сделайте хоть что-нибудь! Вы же вроде как частный детектив!

– Не думаю, что священник скажет нам что-либо вразумительное, – ответил я.

– Но вы хотя бы попытайтесь! – настаивал профессор.

– Какой зануда! – шепнула мне Лада. – Неужели он не понимает, что мы не хотим допрашивать лохматого!

– Прошу! – сказал я профессору, показывая рукой на аквариум.

Луч фонаря выхватил из темноты затравленные, потухшие глаза отца Агапа. Он все еще стоял на коленях, но в свете фонаря встал и протянул ко мне руки.

– Мне страшно, Кирилл Андреевич! – тихо произнес он. – Позвольте мне остаться до утра на этаже.

– Минуточку, батюшка, минуточку! – опережая мой ответ, сказал Курахов. – Нам бы хотелось получить кое-какие разъяснения по поводу недавнего происшествия…

Профессор не успел завершить фразу, как отец Агап замахал руками, закрутил головой, а потом прижал ладони к ушам.

– Нет! Нет! Нет! – страшным голосом закричал он. – Ничего я говорить не буду! Ни словом, ни вздохом не обмолвлюсь! И вам не советую, ежели хотите душу от сатаны уберечь! Не впускайте его к себе, не упоминайте имени его проклятого! Выкиньте его из головы! Молитесь богу! До первого луча солнца молитесь, иначе не будет вам спасения!

Профессор, скрестив на груди руки, смотрел на священника, как психиатр на своего пациента.

– Не нравитесь вы мне, батюшка, ой, не нравитесь! – произнес профессор. – Что-то вы темните. Может быть, сами стекло грохнули, а?

– Грешно, грешно так говорить, Валерий Петрович!

– Ну-ну! – поджав губы, закивал Курахов. – Пусть будет так. Пусть будет так.

Ничего не сказав более, он быстро вышел из кабинета и хлопнул за собой дверью. Я протянул батюшке ключ.

– Идите в номер молодоженов, – сказал я ему. – Запритесь на два оборота и ждите рассвета. Простите, больше ничем не могу вам помочь, я с ног валюсь от усталости.

Батюшка некоторое время смотрел на ключ, словно не мог понять, что я ему предлагаю, а затем вдруг резко дернул руками и спрятал их за спину, будто в ключе ему увиделась ядовитая змея. Пятясь спиной к двери, он крестился, что-то бормотал и тряс головой, потом вывалился в холл и затих там.

Я запер за ним дверь. Лада тотчас забралась в постель, попутно сбрасывая с себя одежду.

– Мне повезло с тобой, – сказала она, натягивая простыню до самых глаз. – Обожаю всякие тайны, ужасы и приключения.

– Мне казалось, что ты прагматик. Но оказывается, что романтик, – ответил я, открывая дверку бара и в раздумье глядя на ряд бутылок. – Я тоже люблю тайны, но лишь до тех пор, пока они тайны, а не наоборот… Пепси-колы налить?

– Очень интерeсно получается, – сказала Лада, пропустив мимо ушей мой вопрос. – Шпингалеты окон всегда заперты. Но сатана все-таки проник внутрь. Значит, в гостинице был его сообщник, который заблаговременно открыл шпингалеты… А ты можешь перечислить всех, кто сегодня у тебя ночует?

– Ты – это раз! – сказал я.

– Ну, меня можешь не считать, – махнула рукой Лада.

– Почему?

– Потому что я здесь оказалась случайно. Ты мог выбрать другую девушку.

– А вы все – сообщницы сатаны.

– Не много ли для одного? – усмехнулась Лада, внимательно глядя на меня. Она не могла понять, серьезно я говорю или нет. – А кто еще здесь?

– До недавнего времени была Марина. Остаются профессор, священник и я.

– А вечером или днем сюда не мог подняться посторонний?

– Посторонний – нет, а вот Рита могла.

– Кто такая Рита?

– Моя официантка. Она днем уволилась.

– Ты ее уволил?

– Нет, сама.

– Почему? У вас был конфликт?

Я вздохнул.

– Скажи, тебе все это надо?

– Я хотела помочь, – после паузы ответила Лада.

– Не надо, – ответил я. – Не надо мне помогать. И сочувствовать не надо. Не трогай мои проблемы, хорошая, и тебе будет спокойнее, и мне легче.

– Как хочешь, – сказала Лада излишне равнодушным голосом и отвернулась лицом к стене. – Наверное, ты прав.

Я сел в глубокое кресло, положил ноги на стул и накрылся пледом. Ночь любви, тайн и ужасов подходила к концу, и пора было все расставлять по своим местам: мне вновь становиться закоренелым холостяком, мрачным директором гостиницы, а Ладе – заурядной курортной проституткой, на халяву заработавшей деньги.

Я уже начал погружаться в сон, как меня разбудил негромкий стук в дверь.

– Господин директор! Кирилл Андреевич! – раздался голос Курахова. – Откройте на минуту, будьте так добры!

Я мысленно чертыхнулся, нехотя встал и открыл замок. Профессор держал свечу где-то на уровне пояса, и его лицо, освещенное снизу, казалось страшным и зловещим.

– Кирилл Андреевич, очень хорошо, что вы одеты, – не преминул тотчас заметить он. – Выйдите на минутку в коридор, сделайте милость.

Чего я не умею – так это сразу отказывать людям. Из-за этого, наверное, меня всегда с успехом эксплуатируют наглецы.

– Тут у меня родилась одна хорошая идея, – тихо, заговорщицким тоном произнес Курахов, оглядываясь по сторонам. – Не могли бы вы – разумеется, за вознаграждение! – от моего имени сами вести переговоры с этим мерзавцем, соглашаться на все условия, но тянуть время. Мне надо выиграть дней пять-шесть. А потом я отдам Уварову манускрипт, пусть он им подавится! Скажете ему, что у меня нервный срыв, что я лежу в больнице, но, безусловно, согласен принять его условия…

– А вы что будете делать? – прервал я его.

– Я? Мне надо срочно уехать. Я же вам говорил. Через пять-шесть дней я вернусь, и мы перешлем этот вшивый манускрипт Уварову… Я в долгу перед вами не останусь, – добавил профессор и очень смешно подмигнул.

– Сожалею, Валерий Петрович, – ответил я. – Найдите кого-нибудь другого, кто занимался бы вашими проблемами. А мне все это уже надоело.

И захлопнул перед ним дверь.

Лада, завернувшись в простыню, стояла у самой двери, прислонившись спиной к стене.

– Правильно сделал, – сказала она.

– Правильно или нет, но я не люблю, когда меня принимают за идиота.